Мы начали эту историю с цветов, цветами и закончим. Сколько им лет, на каком витке земной эволюции они появились? Существовали ли цветы в эпоху хвощей и папоротников, динозавров и птеродактилей? Наверное, существовали, если не на земле, то в мировом океане, под толщей воды. Ведь спасение красотой не одноразовый финал, но вечный процесс в бесконечной человеческой драме. Должен же быть какой-то постоянный свидетель присутствия в ней красоты.
В цветах есть что-то таинственное и трогательное. Мы любуемся розами и гладиолусами, которые выращиваем в своих садах, но не замечаем розовых головок клевера, пробившихся через трещины в асфальте. Где-нибудь среди свалки, на отбросах нашей жизнедеятельности вырастают васильки и ромашки, как напоминание, что в хозяйстве Бога нет отбросов, всюду есть место красоте.
Городская жизнь убивает, возвратимся в природу. Эти идеи давно высказывают писатели и философы, да и любой человек воскресные и праздничные дни стремится провести за городом.
Но вот ведь штука, критики городской цивилизации не торопятся поселиться в деревне, а если и совершают такое переселение, то не спешат порвать свои связи с городом. Крестьяне в деревнях почему-то не восторгаются цветами, их больше интересуют автомобили и телевизоры.

Живущие вдали от цивилизации, где-нибудь в захолустных, «экологически чистых» углах планеты, нередко болеют и стареют даже стремительней, чем обитатели городских трущоб. Почему?
Цветок всегда поворачивает свою головку в сторону солнца. Может быть, в этом, разгадка его обаяния. А мы часто ли поднимаем свои глаза к Солнцу? Нам известно, что оно производитель хлорофилла в растениях, источник магнитных бурь, войн, революций, эпидемий, приступов общечеловеческого безумия. А чем еще является для нас Солнце? В древности ему поклонялись, как светлому богу, как источнику земной красоты и творчества. Так ли уж наивны и невежественны были наши предки?
Цветок открыт миру, как ребёнок — доверчиво, широко, безоглядно. Если человек проявляет заботу о цветке, тот тянется к человеку так же, как к солнцу.
Анютины глазки
Мало места на дачном участке.
Посадил я под хмурый навес
У сарая
Анютины глазки,
Два десятка глазастых невест.
Перегноем удобрил их густо,
Поливной обеспечил уют,
И проснулось ответное чувство
На душе у прекрасных анют.
Спозаранок кивали мне радостно,
Посылая с земли аромат.
Продолжался до самого августа
Этот наш коллективный роман.
Но когда замолчали в округе
С первым инеем все соловьи,
И мои дорогие подруги
Уронили головки свои.
Я уж так их и этак выхаживал,
Землю рыхлил, фонариком грел
И ладонями тёплыми даже,
Но, конечно, спасти не сумел
Ни одной из весёлых анюток...
Тем короткая жизнь и мила,
Что до самой последней минуты
Верим в силу любви и тепла.
* * *
Мы любуемся нежной фиалкой,
Что пробилась сквозь аспидный мрак,
И сияет над мусорной свалкой
Наших вечных застолий и драк.
Мы Творцу благодарны за Творчество,
За терпенье века и века...
Но самим почему-то не хочется
Стать смиренным подобьем цветка.
* * *
Бывает, сердце так закрутит смута,
Что ты уже отчаяться готов,
И в эти, всем знакомые минуты
Незаменима музыка цветов.
Поют нам розы и кусты сирени,
Что ночь пройдёт и вновь наступит день.
Божественны цветы в своём смиренье,
В своём желанье поддержать людей.
Но мы с тобой, кого в минуту боли
Утешили, от смуты отвели,
Душа моя?
Господь всегда с тобою
Зерном цветка под толщею земли.
Таня и Пётр, вскоре после возвращения из Амазонии, сыграли свадьбу, весёлую, с великим множеством гостей.
Как празднуют свадьбу в новую эпоху? С венчанием, но без церкви и без священников.
Зато все атрибуты венчания — венцы, обручальные кольца, сваты — сохранились. Популярная же музыка конца Кали-юги на свадьбах не звучит никогда. Она вообще исчезла из обихода, хотя практичные люди новой эпохи используют ее иногда для выведения тараканов, когда не хотят применять химические снадобья. Они включают записи старых популярных шлягеров и уходят из квартир. Тараканы тоже спасаются бегством.
Вино на свадьбах, как и на других праздниках, продолжают пить, но очень понемногу и, по примеру древних греков, разводят водой. Водка из употребления ушла навсегда.
После ухода свадебных гостей Таня и Пётр сидели на диване молча, наслаждаясь наступившей тишиной.
— Пётр, я хочу, чтобы у нас появился цветок, — прервала молчание Таня.
— А ему известно об этом твоём желании? Он хочет появиться у нас? — Пётр обнял жену и привлёк её к себе.
— Я думаю, миг настал. Каким бы хотел его видеть?
— Разве так важно говорить об этом теперь?
— Теперь это самое главное.
— Мои руки и губы скажут тебе всё.
— Женщина любит ещё и нежность слов.
— Я хотел бы, чтобы он был лучше нас.
— А мне хотелось бы, чтобы наш ребёнок любил людей так же горячо и чисто, как это умеет делать мама. Что ещё ты скажешь?
— Я хотел бы, чтобы он никогда не позволял влетать в свою душу мухам.
— И чтобы он, как мама, помогал людям освободиться от мух.
— Я хотел бы, чтобы он всегда был крылатым. Чтобы он летал по всем мирам, как твоя мама.
— Да, да, да! Иди ко мне, любимый.

Целую ночь вокруг Тани и Петра кружился хоровод разноцветных искр. Под утро из открытого окна появилась ещё одна искра, она скользнула в грудь Петра, превратилась в сияющий шарик, который затем перекочевал в грудь Тани. Эта искра отделилась от сиреневого облака, проплывавшего в утреннем небе.
Облако чем-то напоминало Фею.
 * * *
Ставлю точку в этой длинной песне,
Покидаю надоевший миф.
Жизнь и смерть гораздо интересней,
Чем любые выдумки о них.
Говорю Царю обеих: — Боже!
Ты велик, а я... — словесный крот.
Царь в ответ смеётся:
— Я не больше, чем твоя свобода и полёт.