Который год перемывают кости,
Полощут имя грозное в грязи.
Покойникам нет мира на погосте,
Нет и живым покоя на Руси.
Нам говорят, что он до самой смерти
Был дружен с князем тьмы, но отчего
Трепещут и неистовствуют черти
До сей поры при имени его?
Иная власть вошла сегодня в силу,
Рвёт нас на части тёмная орда.
Да, страшен был, но он довёл Россию
В исправности до Страшного Суда.
И будет ли Огонь Последний легче,
Чем лагерей и тюрем жернова?
Теперь надежда вся на наши плечи,
Коль слабой оказалась голова.

* * *
Рано утром, когда солдаты ещё спали, Фея и поэт покинули облако. По-прежнему внизу проплывали чудесные уголки природы, но характер поселений изменился — брошенные поля и фруктовые сады сменялись здесь с неухоженными домами, Из окон многоэтажек здесь и там торчали металлические трубы, валил дым. Сделав круг над одним из городков, поэт и Фея приземлились возле небольшого дома. Рядом с домом высилась массивная статуя человека, бесчисленные изваяния которого еще недавно можно было встретить повсюду в России.
— Узнаёшь? — спросила Фея.
Поэт кивнул головой.
— Теперь посмотри туда.
Со стороны горизонта в лучах заходящего солнца к городу медленно приближалась большая фигура человека в белом мундире с погонами, на каждом из которых сверкала крупная звезда. Смуглое величественное лицо, жёлтые глаза, золотая звёздочка на груди. Высохшая полусогнутая рука выглядела теперь здоровой.
— Похоже, что он готов действовать обеими руками, как раньше управлялся с людьми одной, — усмехнулся поэт.
— Похоже. У него слишком много помощников в нынешней России.
— Ты имеешь в виду стариков и старух?
— Я имею в виду всех, кто поносит его имя сегодня. Обрати внимание, даже фашистского главаря поминают куда реже, чем его. Как ты думаешь, что это может означать?
— Один мой коллега сказал бы: «Он для нас живее всех живых...».
— Именно так. Когда о чём-то или о ком-то отсутствующем слишком много говорят, это верный знак возвращения. Тем более что он гораздо сильнее и живучей всех его критиков. Он наготове, он ждёт своего часа.
— А вы ничего не можете сделать, чтобы предотвратить его приход?
— Мы не можем идти против закона и против воли людей. Всё складывается в его пользу… — Фея помолчала, вглядываясь в выражение лица поэта. И закончила фразу.
— Поэтому мы не будем препятствовать его приходу.
— Не препятствовать приходу этого чудовища?!
— Не повторяй чужих глупостей. Он не столько чудовище, сколько сила, отражающая тайные желания людей и тысячекратно их усиливающая. Люди захотели порядка и стабильности, и он аккумулировал желания миллионов. Люди боялись друг друга, подозревали каждого, кто не разделяет общих настроений, и он воплотил это желание, создав систему всеобщей подозрительности и жесткости. На все, что происходило со страной, — и на хорошее, и на плохое, — он наложил отпечаток своей мощной жесткой личности. Но пойми: если бы не он, твою страну давно бы разорвали на куски. Из нее выпили бы всю кровь мухи. Еще в начале ушедшего века.
— Вот как! Я начинаю понимать, кое-что.
— Что же именно?
— Роль тех, кого ты называешь «мы». Один мистик видел в трансе, как этому диктатору помогали сатанинские силы, посылали энергии в его ночных бдениях.
— И ты поверил мистику! — В голосе Феи зазвучала горькая ирония. — Неужели ты всерьёз полагаешь, что сатана обладает какими-то самостоятельными энергиями? Мой бедный друг, и ты, и я, и всё на свете, в том числе сатана, питается одними энергиями — Божественными.
— Но помогать злодею!..
— Разве солнце светит не всем? Да, мы умеем собирать Божественную силу, как линза собирает солнечные лучи, и посылаем эту силу в концентрированном виде тем, от кого зависят судьбы человечества. Мы посылали силу и ему, потому что не было другого, кто сумел бы взять ответственность за твою страну, за мою страну. Болтунов всегда много, работников мало.
— Но можно было действовать другими методами.
— Какими? Мы всегда стремимся убедить людей, прибегая к наименьшим жертвам, но люди склонны к наибольшим. После ухода этого человека с земного плана мы старались сделать все, чтобы его время не вернулось. Наконец, мы отдали власть его противникам. И как они воспользовались этой властью? Они по-прежнему винят его во всех грехах, но на что способны сами? Твоя страна разваливается на глазах.
— Значит, вы не будете препятствовать его возвращению?
— Разве это наш выбор? Если бы всё зависело от нас, он никогда бы не вернулся. Но люди делают иной выбор. В пользу господина Абсурда. Ты слышал о таком?
— Имел честь встречаться с подданными, но самого его не видел.
— И не увидишь.
— Местожительство законспирировано?
— Не поэтому. Его просто не существует.
— Как не существует?
— Очень просто — такой сатана, о котором говорят люди, в природе отсутствует.
— Я вспоминаю известный афоризм: «главная победа сатаны в том, что он убедил людей в своём отсутствии».
Фея пристально взглянула на поэта:
— Дело обстоит как раз наоборот: главная беда людей в сотворении мифа о сатане. Таким способом они создали себе возможность переложить причину зла на чьи-то плечи. Бес попутал — и взятки гладки.
— Но разве бесы не существуют?
— Конечно, существуют. Их создали люди.
— И сатану?
— И сатану. Если бы сатану создал Бог, пожалуй, он перестал бы называться Богом. Получается порочный круг.
— Получается. И человечество не вырвется из него, пока не захочет разорвать круг своего порока.
Поэт переменил тему разговора:
— Тот мистик, о котором мы говорили, описал загробный мир, населенный разными жуткими чудовищами. Мы видели только мух. Есть мир, где живут чудовища этого писателя?
— Это зависит от взгляда на жизнь.
— Не понимаю.
— Твой мистик смотрел на жизнь как на кошмар, поэтому мухи казались ему чудовищами. Так воспитал его отец, ты знаешь этого певца безысходности. Он с детства внушал своему сыну страх перед жизнью.
— А как смотришь на мух ты?
— Как на несчастных тварей. Слуг господина Абсурда.
— Но если все и всё служит Единому Богу, то, выходит, прав Голавль: сатана тоже служит Богу?
— Конечно! Кому еще он может служить?
— Твоя логика выглядит странно — сатана существует и не существует.
— Именно так — он фантом, созданный воображением людей. Чем больше ужаса в него вкладывает человеческая фантазия, тем сильнее он бьёт по фантазёрам.
— А вам от него не бывает больно?
— Достаётся и нам. Мы ведь разделяем с вами все ваши беды.
— Даже вам достаётся? Это не слишком обнадёживает.
— Что же делать, и нам приходится пробираться по тупикам, созданным людьми. Но если никакие наши средства не помогают людям выбраться на свет, мы отступаем и передаём их во власть их собственному порождению — господину Абсурду.
— Но он может такое натворить!
— Он натворит ровно столько, сколько нужно, чтобы привести вас в чувство.
— Ты делишь людей на вас и нас.
— Только потому, что такое разделение породили вы сами. А ещё потому, что в вас живёт господин Абсурд, а в нас — его нет.
— Но он фантом!
— Да, отдельно от вас он не существует. Он — это вы.
— А Бог?
— Это — вы и мы.
— Значит, и Бог — фантом?
— Для вас Он фантом, для нас — реальность.
* * *
Солнце в Гизе закатное шает,
Тишина опускается вниз.
Две фигуры судьбу вопрошают —
Грустный путник
И каменный Сфинкс.
Путник где-то услышал случайно,
Что как только загадочный зверь
Рухнет наземь,
Откроется тайна —
Обнажится заветная дверь.
Под пластами гранита и глины
Уведёт она в залы дворца,
Где хранится папирус старинный,
А в папирусе — планы Творца.
Сверху сумрак прохладный сочится,
Снизу стелется тень пирамид.
— Что со мною в грядущем случится? —
Грустный путник Творцу говорит.
— Человек, ты подобие сфинкса. —
Тишина отвечает ему. —
Ты с обличием собственным свыкся
И боишься его. Почему?
Я не знаю, что будет с тобою
И со Мной, потому что люблю
Тайну жизни и с общей судьбою
Я, конечно, свою разделю.
Я всего лишь твой временный зодчий,
Охраняю тебя до Суда.
Ты меняешь мои оболочки,
Я же камни свои — никогда.
Я завет наш вовек не нарушу,
Я поклялся святым Небесам
Дать свой образ тебе, чтобы душу
Ты в страданиях выстроил сам.
Ты же в присных трудах и вчерашних,
Как ребёнок, пыхтя и сопя,
Воздвигаешь песочные башни,
Убегая всю жизнь от себя.
Я твой вечный слуга, человече,
А не ты мой. Себя оцени,
Чтобы вместе расправили плечи
Мы с тобой в наши Судные дни.
Солнце в Гизе закатное шает,
Светлый день отправляется вспять.
Ничего на земле не мешает
Грустным путникам Сфинкса понять.