Они летели вдоль берега моря над пустынными песчаными пляжами, над белокаменными городами и посёлками, уютно вписанными в невысокие прибрежные горы. Вскоре Фея резко отвернула от моря, и оба путешественника углубились в гористую местность. Здесь грохотали разрывы снарядов, раздавались автоматные очереди.
— Война? — спросил поэт.
Фея утвердительно кивнула головой.
Две группы людей, одетых в одинаковую камуфляжную форму вели сражение. В небо взлетали клубы дыма, фонтаны земли и камней, срезанные взрывами ветки деревьев, фрагменты человеческих тел. Поэт опустил глаза.
— Ты не выносишь ни яркого света, ни густой тьмы, — заметила Фея.
— Я не люблю крайностей, — подтвердил поэт. И вспомнил где-то вычитанную фразу.
— Будда заповедал серединный путь.
— Серединный — не значит усреднённый. Тропа посредственности очень далека от путей Бога. Если ты ищешь истину, тебе придётся смотреть на всё открытыми глазами. За что сражаются эти люди?
— Если спросить любого из них с той и с другой стороны, ответ будет один — за справедливость.
— Да, ответ будет один, и справедливость в мире одна, но каждый толкует её в свою пользу.
— А вы пытаетесь внушить людям, что справедливость неделима?

— Пытаемся, хотя хорошо понимаем, что результата достигнем нескоро.
— Правильней сказать: вы никогда его не достигнете. Каждый мальчишка, едва научившись ходить, просит папу и маму купить ему винтовку или автомат. Попробуй подойти к тем, кто воюет, поговори с ними о всеобщей справедливости. В лучшем случае над тобой посмеются. В худшем отстрелят палец, а потом скажут — давай выкуп, иначе отстрелим второй.
— Вот поэтому мы не переоцениваем наших проповедей. Но скоро к ним придётся прислушаться.
— Заставите?
— Время заставит.
— Ты говоришь о времени, как о карающем ветхозаветном боге, — нахмурился поэт. — А как быть со словами — Бог есть любовь?
Фея не ответила. Она резко повернула к линии фронтовой полосы и принялась совершать волнообразный облёт её. Она углублялась попеременно в обе стороны сражающихся людей, стрельба и канонада постепенно стихали. В очистившемся от дыма пространстве стали видны светлые пузырьки душ, поднимавшихся в просторы синего неба. Иногда они резко взмывали вверх, чаще плыли неторопливо или останавливались, словно раздумывая, куда им лететь дальше. К тем, кто останавливался, тотчас летели полчища мух.
— Для них здесь праздник, — сказала Фея, — Кто бы ни победил, они всегда в выигрыше.
— Их здесь так много.
— Как и покинувших тело душ. Но еще больше душ, не успевших это сделать. Тела зароют в землю до того, как души очнутся.
— Представляю этот кошмар.
— Не просто кошмар. Это страшный пир мух. Страдания ничего не понимающих людей — главное лакомство этих тварей.
— Ты назвала мух тварями. Значит, их создал Бог?
— Их создали мы, люди. Каждое мгновение мы создаём: мысли. Иногда прекрасные, чаще низкие. Помнишь, «В начале было Слово». Прекрасное Слово.
— А у нас — мухи.
— У многих из вас.
— Я вспоминаю истины Будды о страдании, — сказал поэт. — И так понимаю: если хочешь прекратить страдания — убей муху!
— Когда она вылетела, её уже не убьёшь.
— Не сотвори муху?
— Да, не сотвори. Но много ли ты знаешь людей, которые задумываются хотя бы над последствиями своих мыслей?
— Мы можем помочь ему? — поэт указал на пузырёк, весь облепленный насекомыми.
— Попробуем.
Фея, а следом за ней поэт приблизились к пузырьку. Мухи тотчас рассыпались в стороны.
Внутри пузырька обозначились очертания человека с закрытыми глазами.
— Что будем делать с ним? — спросила Фея.
— Не знаю, — ответил поэт.
— Я тоже не знаю. Он будет спать, а мы можем носить его с собой очень долго. Может быть, всю нашу жизнь.
— Значит?..
— Значит, мы должны его отпустить. Он будет спать, пока мухи не допекут его настолько, что придётся проснуться.
Поэт и Фея покинули пузырёк, который тихо поплыл к притаившемуся за облаком рою.
Сгущались сумерки. Внизу загорались мирные костры, оттуда долетали обрывки разговоров, песен, смех. А мимо облака, на котором расположились поэт и Фея летели светлые пузырьки. Удаляясь, они светились, как звёзды.
— Герои? — спросил поэт.
— Да, — ответила Фея. — Мухам за ними не угнаться. Любая война ужасна, но в её огне некоторые души зажигаются так ярко, что остальным становится светлее жить. В этом парадокс войн.
— Я вспоминаю генерала, который называл войну гигиеной для человечества. Ты согласна с этим?
— К сожалению, генерал прав. Вспомни, много ли времени прошло с минувшей великой войны, а как обезобразили себя люди всевозможными пороками. Сколько появилось новых ужасных болезней. Они страшнее, чем любая война.
— Зачем же ты остановила сражение?
— Это вторая половина правды, незнакомая генералам. На войне мухи настолько жиреют, что им нужна передышка. Перекормленные страданиями людей, они впадают в спячку. Ты заметил, что после войны у людей прибавляется энергии?
— Но люди ведь тоже не просыпаются.
— Увы. Зато они получают передышку, и мы используем эту передышку, чтобы поработать с ними.
— Ты знаешь, — хмуро возразил поэт, — на земле я немало размышлял о бессмыслице жизни. Но никогда не подозревал, что она так глубока. Войны заканчиваются передышками, передышки — войнами. Неужели вы никогда не научите людей дышать без передышек, дышать без вражды?
— Научить нельзя, можно только научиться.
— И вы ничему не можете нас научить?
— Ничему.
— А Дхаммапада, Библия, Коран?..
— Разве они уменьшили число войн и пороков?
— Но тогда жизнь... — поэт замолчал, подыскивая слова, — тогда жизнь — это великая ошибка Бога. Он создал всё и ничего не может изменить.
— Успокойся, пожалуйста. Я уже сказала тебе, что Бог не создавал ни мух, ни войн, ни пороков. Он создал мир, человека и свободу. Всё остальное — наше рукоделие. Нам дано право творить так, как мы этого хотим. В этом мы равны Богу. Я напомню тебе твои собственные стихи.
 * * *
У зла свои расчёты с Богом,
Не ты делам дурным судья.
И доброта выходит боком,
Когда плаксива песнь твоя.
Не говори: «вот я бы, если…»
Мир нехорош — твори другой,
Бросая вызов злобной песне
Своей уверенной строкой.
* * *
— Но почему же мы такие негодные творцы?!
— Потому что зло делать гораздо легче, чем добро.
— В этом искушение свободы?
— Да, это право выбора, без него нет человека. Есть зверь.
— Многие люди задумываются, почему Бог допускает столько зла, столько зверской природы в человеке?
— Потому что каждый человек поднимается из грязи в князи. Он создан из праха земного и дыхания Бога. Праха в человеке пока больше. Открою тебе один секрет. В мире присутствует могущественный Учитель, который выше нас, выше Будды, выше Иисуса Христа. Он располагает мощью превращать земной прах в слёзы мудрости и радости. Сегодня он единственный, кто может всё изменить к лучшему и всему научить...
— Кто же он?
— Этого Учителя зовут Страдание. Пришло время, когда измученные его уроками люди должны начать единственную по-настоящему справедливую и священную войну — войну с собой, со своей низостью, с мухами. В Коране такая война называется джихад, Большой джихад. Наше дело — помочь людям понять это. А для начала...
— ???
— Для начала нужно научиться — не бояться Учителя по имени Страдание.
— Некоторые из тех, кто воюет внизу, не боятся даже умереть.
— Да, есть и такие храбрецы, которые убеждёны — чем больше людей они убьют, тем скорей попадут в рай. Бедняги думают, что джихад — это то, чем они занимаются.
Тёмная тучка поравнялась с той, на которой беседовали поэт и Фея, и проплыла вперёд.
Сделалось совсем темно.
— Иногда мне кажется, — сказал поэт Фее, — что, ничего, кроме страданий в мире не существует. Редкие мгновенья счастья не идут в счёт.
— О том же самом говорил Будда.
— Но ведь борьба с самим собой — это тоже нескончаемый конфликт, а значит, вечное страдание. Скажи — постоянное счастье возможно?
— Я рада, что ты так заговорил.
— Я спрашиваю.
— Ты знаешь...
— Да, я знаю многих учителей, которые обещают сделать нас счастливыми — научить медитациям, снять дурную карму. Чем больше заплатишь, тем скорее освободишься от страдания.
— Оставим в покое таких учителей. Счастье не требует ни денег, ни медитаций, ни чтения книг. Оно ничего не просит, только даёт. Стоит не бояться страдания, протянуть ему руку, заглянуть ему в глаза — и оно превращается в счастье.
— Не понимаю.
— Не говори так. Ты понимаешь. Ты всё понимаешь сердцем. И не хочешь, не можешь понять умом. Ты пытаешься рассуждать о том, с чем никогда не согласится твой ум. Было время, когда в мире господствовали радость и счастье. В ту пору люди жили только сердцем, они не обладали умом. Они были как цветы, как деревья и птицы. Но они захотели стать богами. Такими, как мы.
— И вкусили от яблока познания? Эту притчу об утерянном рае мы уже проходили.
— Но не до конца усвоили. Да, ребяческий ум говорит, что яблоко познания подсунул нам сатана, что он наполнил нашу жизнь скорбью. Но зрелое сердце знает — только пройдя через скорбь, оно познаёт настоящую радость. Ту радость, которую заповедал Бог.
Человечество проделало долгий путь исканий, путь обретения ума, путь борьбы ума и сердца. Теперь пришло время завершить путь страдания. И начать новый путь…
— Где ум соединён с сердцем? Эти слова я тоже слышал.
— Все истины давно сказаны. Дело теперь за тем, чтобы их осуществить. Ум и язык могут повторять что угодно, но заглядывать в сердце не хотят. Ум привык верховодить, считать себя превыше всего. Хотя ничего никогда не создал. Все открытия науки, все творения человеческих цивилизаций всегда создавались сердцем. А ум пытается всё присвоить себе. Поэтому мы страдаем.
— Скажи, Фея, заглянуть в сердце и в глаза страданию — это одно и то же?
— Да.
— Я, кажется, начинаю понимать тебя.
— Ты начинаешь понимать себя. Ты ставишь на место зазнайку — ум. Как только мы ставим его на место, он становится тем, кем ему и положено быть — рабочей лошадкой, компьютером. Его дело — осознавать мир и подчиняться сердцу.
— Но страдание...
— Разве не оно вывело тебя на встречу со мной? И может быть, благодаря ему, ты когда-нибудь встретишься с Тем, кто, пройдя через мученический крест, познал вечное блаженство, блаженство любви к людям. Он заповедал своим примером закон: если хочешь спасения и вознесения — иди на распятие. Люди же всё перевернули: Они решили, что Он взял их грехи на себя...
— Конечно, кому хочется...
— Не хочется на крест — поведут… — Фея испытующе поглядела на поэта.
— Кто? — спросил он.
— Учитель по имени Страдание.
— Страшный Учитель.
— Радостный Учитель. Единственный, ведущий к счастью.
— Помню, написал когда-то стихи об этом. И только теперь понимаю, о чем в них речь.
— Я люблю слушать твои стихи. Они знают больше, чем ты, — сказала Фея.
— Да, Фея, ум не самое моё сильное качество.
* * *
От бед не раз я прятался, не скрою,
Но догоняла каждый раз гроза
И львицей наклоняла надо мною
Безжалостные жёлтые глаза.
И стало мне от львиных взглядов скучно,
Не улыбнуться грозам я не смог.
Тогда они легко и добродушно
Болонками запрыгали у ног.
Прости, судьба, за многие напраслины,
Что возводил я на тебя в пути.
Все беды и все собственные праздники
Я сам себе устраивал. Прости.