1.

Мой друг, мой присмиревший русский рыцарь,
Среди хамелеонов и ужей
куда нам скрыться, где нам затвориться,
как не в себе, не в собственной душе.
Там места не осталось для иллюзий,
испепелилась с ними и печаль.
И светится бильярдным шаром в лузе
надежды нержавеющая сталь.
О чем она?
О том, что солнце всходит,
что на исходе бесов торжество,
что никогда, ни при какой погоде
нет в мире, кроме правды, ничего
Всё остальное — тени, тени, тени.
За них цепляться — только множить грусть.
Опять увязла в тине заблуждений
поверженная демонами Русь.
Что нужно ей и нам?
Совсем немного
И вечность без имён, без дележа.
Воистину при жизни узрит Бога
сама в себя ушедшая душа.

2.

Ушедшая в себя душа моя,
ты вовсе не пугливая улитка,
ты всем печалям собственным — улыбка,
чужой беде — надежда и маяк.
Мы клетки одного большого Тела.
Служить бы да служить Ему любя.
но мы, как пауки, обезумело
едим друг друга
и самих себя.
И подмывает речка на излуках
терпенье самых кряжистых берёз,
и Бог, как человек, в великих муках
больные клетки отторгает врозь.
Да, никуда от Бога нам не деться,
мы все из бесконечной той реки.
И Бог и Вечность — любящее сердце,
прощающее вечные долги.

3.

Но если не простятся долги наши,
и вал шестой поднимет океан,
и ангелы прольют на землю чаши,
как говорил апостол Иоанн,
я верю: мой народ не сложит крылья
среди еще неслыханных тревог.
Мы Божеские страсти проходили,
нам преподали дьявольский урок.
Нас без конца мутило и штормило
и по своей и по чужой вине.
Мы ношу, предназначенную миру,
несли за всех, и сил у нас вдвойне.
Лукавые! Вам кажется, что плохи
дела у нас, но взвесит Судный день
всю трагедийность сталинской эпохи,
всё шутовство сегодняшних затей.
Засветятся рассветные одежды
седьмого дня во мраке трёх шести.
Терпения, смирения, надежды
и красоты, чтоб крест свой донести.

1996