Пьер Жув (Pierre Jean Jouve) (1887-1976) |
Французский поэт, прозаик, переводчик, автор эссе. Был хил здоровьем от рождения, что не помешало перешагнуть 90-летний порог. Объединял в своём мировоззрении католицизм с мистикой, толстовством, и психоанализом Фрейда. Столь причудливый духовный симбиоз вовсе не результат книжной всеядности поэта, но итог духовного озарения, пережитого Жувом в возрасте 38 –ми лет. В результате религиозного перелома поэт обратился не столько к догматическому богословию, сколько к откровениям мистиков европейского средневековья (Франциск Ассизский, Иоанн де ля Крус, Екатерина Сиенская), к религиозным исканиям предшественников: Кьеркегору, Бодлеру, Нервалю. Был убеждённым пацифистом, смысл жизни видел в любви и сострадании к людям. Годы Второй мировой войны находился в Швейцарии в эмиграции, где писал стихи и статьи, составившие, как говорят биографы, «основу интеллектуального Сопротивления Франции». После освобождения страны от гитлеровского гнёта Шарль де Голль назвал Пьера Жува «уникальным переводчиком французской души всех последних лет». В заключительные годы жизни писал стихи, романы, мемуары, проникнутые тревогой о надвигающемся Апокалипсисе. КУСКУ ТКАНИ Тебя я вижу вновь натянутым, как парус – Большое полотно без складок, без морщин. Дрожишь на древке, сдерживая ярость, Ждешь боя и присутствия мужчин. Ты цвета разного. Есть цвет багряной розы. Но это не касанья нежных лепестков – То сквозь забытые чиновниками грозы Марата не отмщённая струится кровь… Есть белый цвет. Он, словно на картине У старых мастеров, с заметной желтизной. Смягчает жесткость ярко красных линий, Теплит мороз и охлаждает зной. А синий жёсток, беспощаден, светел. Как небеса, где не увидишь дна. Где в Божьи мысли посвящён лишь ветер И где безгрешность царствует одна. Три цвета есть объединённых Словом. Напутствует и призывает ткань: В бою упавший на колени, встань! Поверженный, уверуй - ты не сломан! В глазах мужчин, и женщин, и детей Зажгись Глагол – начало всех Историй, Сожги дотла все сгнившие устои, Взорви железо вековых цепей. Повелевает долг забыть любые страхи, На жертве строится и выживает твердь. Земля зовёт не забывать отваги. Три цвета шелестят: Свобода или Смерть НЕБО Нет в небе ни границ, ни тяжести, ни воли - единый дом, единая лазурь. Взгляни в неё, там нет ни слёз, ни бурь. Бескрайное Ничто, в нём ключ к земной юдоли. Сиренам грусть усталый мореход, как груз ненужный сбросит в их глубины – И в радостный полёт умчится голубиный, который уж давно его зовёт. О, пристань вечная, желанный наш оплот! МАНЕКЕНЫ В самонадеянном Париже Возникли всюду манекены. Они уже прохожих выше, Тверды, как каменные стены. Не ведомо таким смятенье, Не чуют нынешнего срама, Накрытые рекламной тенью, Увы, рогатого Нотрдама. И Бог, и рыцарская юность Для манекенов - день вчерашний. Не мучают их мысли плюнуть На пошлость с Эйфелевой башни. По тем же городским бульварам, Взгляд от земли поднять не смея, Бродила в одеянье старом С небес спустившаяся фея. На окна мутные глядела, В глаза ходячих автоматов. Как уловить она хотела Живой огонь ответных взглядов! Молилась, чтоб созрели сроки Для жизни юной и нетленной, Где все парижские дороги Согреты замыслом Вселенной. * * * Я, наконец, обрёл высокородную печаль, С улыбкой породнив её в созвучном хоре. Приходит ночь, отлив уходит в море. Загадочна и неизменна даль. Когда ты много отстрадал, поэт, Ничто не тщетно, праха в жизни нет.
|