|
Страница 1 из 2 Я познакомился с ним в 1986 году в деревне Молдавановке Туапсинского района Краснодарского края, где похоронен мой отец и жила до 92-х лет мать. Теперь ей 95, живёт она в Воронеже у дочери, то есть у моей сестры.
Его звали, если память мне не изменяет, Василием Фёдоровичем. Выйдя на пенсию, он сразу же переехал из краевого центра к своей бывшей жене, с которой лет тридцать находился в разводе, но которая приняла его без долгих разговоров. Разведенная жена В.Ф. за это время снова вышла замуж и успела потерять второго мужа. Но также успела родить от него четверых ребятишек, детей с В. Ф. у неё не было. Всех четверых подняла по существу одна. Теперь они сами обзавелись семьями и жили в той же Молдавановке, "подкидывая" внучат на попечение матери.. Так что целый выводок детишек щебетал на дворе "молодожёнов".
Филимоновна, так звала деревня жену В.Ф., с утра до ночи вечным двигателем крутилась в хозяйственных заботах и с внучатами. При этом круглый год обходилась без обуви, отчего кожа на её естественных подошвах равнялась по толщине и цвету той, что на кирзовых сапогах. А земля в Молдавановке каменистая (деревня расположена в начале Кавказского хребта), ходить без обуви не располагающая. Но Филимоновна заявляла: "босяка легше" и также уверяла, что её натуральные "протекторы" оберегают организм от всех болезней лучше лекарств.
В.Ф., напротив, летом и зимой ходил в шерстяных носках и в резиновых мокроступах (зимой в Молдавановке обычно льют дожди). Из- под его камуфляжа летом выглядывал толстый свитер, зимой же В.Ф.носил камуфляж на ватной подкладке.
Бэрежэ свое здороввя, за тым и приихав у село,- говорила о новом старом муже Филимоновна на смешанном украинско-русском, говоре, характерном для эти мест. - Мясо у борщи нэ кушае, тильки овощи. Хлиб тоже нэ кушае, дрожжи ёму мешають. Блины соби сам печэ. И диты ёму мешають. Говорыть - шуму много.
- Зато есть мужик в доме, по хозяйству помогает,- пробовал я защитить В.Ф.
Хто!? Вин помогае?! Биздиллям мается. Здороввя одно бережэ.
Мы познакомились с супругом Филимоновны именно на почве здоровья. Сторонившийся местных жителей, редко вступавший с ними в разговоры, он в один из моих приездов в Молдавановку сделал для меня исключение. Сам встретил на дороге словами:
- Прочитал статью о вас в журнале "Смена". Ваша мама подтвердила - про вас написано. И стихи ваши прочитал. Насчёт стихов я не специалист, а что вы по причине нездоровья поменяли профессию, одобряю. Но мне кое-что показалось спорным.
- Что именно?
- Запах хлеба. Корреспондент пишет, что вы пришли на хлебозавод ради этого запаха, как другие едут "за туманом и за запахом тайги".
- Ну да, приблизительно так.
Что значит приблизительно?- выговорил мне В.Ф.- Я хочу точно знать - запах свежего хлеба помогает здоровью или нет?
- Наверное, помогает.
- Но Брэгг, Шаталова и Семёнова утверждают: горячий хлеб вреден.
Здесь я вынужден сделать небольшое отступление. Года полтора перед этим разговором послал я в популярный молодёжный журнал подборку стихотворений. Напечатали одно, зато оно заняло первое место на традиционном конкурсе одного стихотворения. О победителе, об его жизненном пути журнал, как правило, печатал очерк. Вот и ко мне на хлебозавод прислали корреспондента. Он внимательно выслушал мой рассказ о причинах, заставивших меня переменить профессию, сделал несколько фотографий и уехал. Но сам ли корреспондент или по совету редактора журнала счел неудобным писать о том, что на хлебозаводе я оказался по причине своей идеологической неустойчивости. В напечатанном вместе с подборкой моих новых стихотворений рассказе говорилось примерно так: "профессиональный журналист и начинающий поэт Ключников пошатнувшееся здоровье решил поправить физической работой и запахами хлеба".
Понятное дело, этими тонкостями я не стал обременять голову В.Ф., но в свой следующий приезд в Молдавановку привёз ему статью о том, как заболевшие египетские фараоны приказывали зарыть себя по шею в свежеобмолоченное зерно.
Он слушал меня рассеянно и уныло.
- Никакой хлеб мне уже не нужен.
- Что такое, Василий Федорович?
- Рак. Рак желудка.
Помолчал минуту, потом горестно спросил:
- Ответьте мне на такой вопрос: я столько сил и средств положил на здоровье, и вот, получил за свои старания рак! А Полудненко каждый день выпивает баллон вина, и никакой его чёрт не берёт! Ему ведь столько же лет, сколько мне. Разве это справедливо?
Когда я появился в Молдавановке в очередной раз, В.Ф. на этом свете уже не было.
Я хотел бы угаснуть,
как астры в саду угасают,
почернеют за ночь от мороза -
и утром уже не цветы.
Мне не хочется вязнуть,
как люди порой увязают
в коридорах больничных,
в заботах докучливых.
Ты мне позволила жизнь
до семидесяти влюбляться,
протащила сполна
через пламя своё, через лёд.
И за долгие годы
могла хорошо пристреляться.
Так что очень прошу тебя:
- Бей и без промаха влёт.
Эти самонадеянные стихи я написал не так давно. Написал и подумал; "Просить, конечно, у Господа можно всякое. Но не натворил ли я за свою жизнь чего-то такого, что заслуживает долгого и мучительного расставания с нею? Да, были полёты, но ведь были и купания в грязи. И не сразу вспомнишь, чего было больше".
Но что написал, то написал.
* * *
Николай Полудненко, второй фигурант моих этюдов, жил вместе с женой Марией тоже по соседству от дома матери.
Он действительно каждый день выпивал не меньше баллона (так называют в Молдавановке трёхлитровые банки) виноградного вина. А нужно сказать, самодельные молдавановские вина по своему замечательному вкусу ничуть не уступают лучшим профессиональным маркам молдавского "Каберне" или грузинского "Саперави". Даже превосходят их.
Впрочем, винно-виноградные пристрастия Николая объяснялись не его какими-то слишком уж изысканными вкусами, он всем напиткам предпочитал 70-градусный самогон. Но самогон Мария в отличие от односельчан не гнала, она ежегодно ставила несколько бочек вина из смеси так называемого армянского винограда, районированного в здешних краях, и сорта "Изабелла". Хранила же свои бочки в подвале у матери, потому что в собственном подвале Николай выпивал эти бочки за месяц.
Один раз в неделю, по воскресеньям, Мария приходила к матери за своим вином. Через некоторое время, как правило, появлялся Полудненко с трёхлитровой банкой.
- Тёть Кать, нацеди.
- Уходи, Николай, кончилось ваше вино.
- Та ни, я знаю, щэ е.
- Говорю тебе - нет.
- Тёть Кать…
Иногда мать, несмотря на строгие наказы Марии, всё-таки смягчалась и наполняла банку на треть, особенно, когда требовалась помощь Николая по хозяйству. Но чаще всего отправляла Полудненко восвояси. И зная повадки соседа, всегда держала подвал на замке. Всё-таки однажды, случайно оставив его открытым, отправилась работать в огород. Когда вернулась, нашла Николая в подвале. Он спал на бетонном полу в обнимку с недопитым баллоном. Сколько пролежал при нулевой подвальной температуре, может, час, а может, все три или четыре, этого узнать не удалось. Тем не менее, какого-то серьёзного ущерба бетонная сиеста здоровью Николая не принесла.
Он работал сторожем, охранял совхозные сады. И на работе ухитрялся выполнить свою баллонную норму, при этом никогда не напиваясь "до рогов у зэмлю", как он любил выражаться. Поговаривали, что Николай приторговывал совхозными фруктами, но очень умеренно, в пределах экологических потребностей, то есть брал за яблоки строго необходимое количество спиртного. А поскольку прочие свои обязанности выполнял исправно, в должности сторожа его держали долго. И с домашними хозяйственными делами справлялся удовлетворительно.
Худой, жилистый, работящий, в подпитии он мрачнел и часто колотил жену.
Однажды ночью перепуганная Мария прибежала к матери.
- Тётя Катя, сходы до нас, а то я боюсь.
- Что такое?
- Та Николай прыйшов пьяный, полиз драться, я ёго кочергой и шарахнула. Вин лэжить, нэ дышэ, можэ, я ёго вбыла.
Пока мать, встав с постели, одевалась, искала карманный фонарик и добиралась вместе с Марией до полудненковской хаты, прошло, может быть, минут пятнадцать. Женщины застали Николая за столом, где он черпал ложкой из чёрного закопченного чугунка какое-то месиво. Увидев жену, угрюмо осведомился:
- Марыя, бисова баба, шо то за мясо у твоим борщи. Як ты ёго варыла? Зубы поломаты можно. .
Мария на какую-то секунду остолбенела, глядя на чугунок. Потом прыснула от смеха.
- Та то ж я помои в чугунок слила и тряпку бросыла!
Однажды, в редкий час трезвости он меня ошеломил чисто чань-буддийским коаном: :
-Юра, скажи, чого мэни Марыя дэржэ?
- В самом деле, зачем?- сумел я лишь повторить его горестное признание.
Он сделал паузу, ответил:
- Мужик г…о, баба хорошая - жить будут. Баба - г..о, мужик г - о -тоже жить будут. А когда баба ни тэ, ни сэ, та ще пье, а мужик хороший - жизни нэ будэ.
Похожий провокационный вопрос я задал Марии:
- Зачем ты его держишь? Пьёт, бьёт, ругается…
- Як зачем? - Мария засмеялась.-Для запаху. Шоб мужиком у доми пахло.
- Так уж и для запаху! Он ведь тебе здорово помогает. Мужик крепкий.
- Хто крепкий, вин? Звинить за выраження, ночью прыдэ пьяный, лизэ на кровать. -Чого тоби? -Дай. -Та бэры. А вин ничого зробыть не можэ, тильки за титьки дэржицця.
|
