|
Страница 1 из 3 (наблюдения и размышления с лирическими отступлениями в стихах и в прозе)
Мы собрались* с вами в тридцатый год со дня проведения шукшинских праздников на горе Пикет (или Бикет) в селе Сростки. Праздник этот был приурочен ко дню рождения Василия Макаровича – 25 июля. Шукшину в нынешнем году исполнилось бы 77 лет – дата не круглая, по наши привычным юбилейным меркам, но по религиозным - сакральная – две семёрки. Понятно, что те, кто любят Шукшина, те носят его всегда в сердце независимо от юбилеев и дат. Если такие люди собираются вместе и часто, если их много, магнит памяти работает крепче и лучше привлекает к земле того, кто ушёл. Это значит, что ушедший может сильнее влиять на земные дела, без памяти нет влияния. Ну, а как влияет на нас Шукшин, как русский народ его помнит, не мне вам говорить.
Нынешним летом и мне посчастливилось побывать в Сростках на знаменитом празднике. Конечно, он меньше всего походил на то, как его называют - чтения. Чтения – это ведь когда собираются учёные мужи, во всяком случае, эрудиты и докладывают друг другу свои научные изыскания, посвящённые выдающейся личности. На празднике личность Шукшина присутствовала незримо и зримо в виде великолепного бронзового памятника на горе работы замечательного скульптора Вячеслава Клыкова. Но никаких научных изысканий не звучало. Зато звучало много народных песен, в том числе тех, что любил Шукшин, стихов, воспоминаний, Не было духа казёнщины даже в речах высокопоставленных персон, а в числе их находился сам министр культуры Соколов. Все, кто приехал на праздник, а это были многие тысячи людей (по подсчётам устроителей - 15 тысяч), несли своё сердечное тепло Василию Макаровичу. И проговоренную или невысказанную мысль о том, как нам сейчас его не хватает. Он стал фигурой знаковой, объединяющей, бесспорной. Похоже, что его любят все, что у него нет врагов, настолько его посмертная слава оглушительна.
Были здесь, конечно, и те, кто прибыл на гору Пикет, прежде всего, себя показать - своё творчество: песню, стихи, актёрское мастерство. Но ведь могли это сделать дома, в Москве, Питере или в Новосибирске. Тем не менее, приехали в Сибирь за тридевять земель! Без командировки. Многие ездят который год подряд.
С одной стороны, магнетизм Шукшина очень понятен. Шукшин привлекает любое живое сердце своей сердечностью, душевной распахнутостью, своей огромной любовью к родине и к людям, с другой – вспомним, как он появился в литературе и в кино. Страна переживала хрущёвскую оттепель, оттаивала от культа личности и связанного с ним монументального, регламентированного искусства. Одновременно она «западала», как теперь говорят, на Хемингуя, Джойса, Кафку, Пруста в литературе, на Феллини в кино, на джинсы и плащи-болоньи в одежде. Вроде бы ничего плохого в этом не было, названные западные литераторы и кинематографист были людьми замечательными, одежда совсем не дурная. Но одновременно мода на всё западное нередко рождала у многих, особенно у молодых, пренебрежение ко всему отечественному. Советское – значит скверное, а made in USA – эталон. Почему? А потому что каждый из нас не любит, когда ему навязывают нечто, даже если это нечто хорошее и, наоборот, любая новизна, даже дурная, вызывает интерес.
Итак, Шукшин появился закономерно, словно по Божественному наущению именно в то время, когда Россия, всегда сама тяготевшая к разного рода заморским влияниям и как фляга мёда привлекавшая к себе разно рода ос, очень нуждалась в людях, которые смогли бы отстоять и сохранить, как говорят на Западе, русскую идентичность.
----------------------------------------------
* В основу статьи положено выступление автора в Русском клубе г. Новосибирска 24.09.06
Он появился, как Ломоносов, когда в российской науке княжили учёные-иностранцы, как - Пушкин, когда русская словесность грассировала под французскую, как - Есенин, когда нас почти одолели «люди заезжие», как - Сталин, когда Запад устроил нам очередной крестовый поход.
Из всех выступлений на горе Пикет (говорят, что настоящее её название - Бикет. И оно никак не связано с понятием казачьего пикета. Но народ, словно предчувствуя рождение под этой горой великого сторожевого казака Василия Шукшина, переиначил на свой лад прежнее название), так вот, из всех выступлений на этой горе мне больше всего запомнилось слово народной артистки России Людмилы Зайцевой. Она говори о появлении Шукшина в Москве в солдатской гимнастёрке, в кирзовых сапогах. Он принёс в столицу конца 50-х – начала 60-х годов, в Москву кинематографическую, которая, как уже говорилось, в ту пору была в немалой степени заражена презрением к родному и преклонением перед чужим, русское народное начало. «Словно свежим ветром с гор подуло.Нам так не хватает сейчас шукшинского свежего ветра», - продолжала свою мысль актриса. И вдруг её голос перешёл на высокие плачущие регистры. «Спасите Москву! - выкрикнула она, Москва тонет в торговом зловонии, в коррупции, в пошлости, в бездуховности!» Мало кто понял, какое отношение к празднику имеет этот плач и почему собравшиеся на горе люди должны спасать столицу. Не помню кто, кажется, Панкратов-Чёрный, выступивший после Зайцевой хладнокровно заметил: «А что собственно спасать? Москва - хороший город, поэтому-то в нём жил Шукшин». Но права была, на мой взгляд, всё-таки взволнованная, может быть, даже немного истеричная Зайцева, а не рассудительный Панкратов-Чёрный. Москва потому и была хорошим городом, что в нём жил Шукшин и подобные ему. Говорю «подобные», потому что индивидуальности шукшинского типа неповторимы. Да и подобных становится всё меньше. Ушёл недавно неистовый (его сравнивают с протопопом Аввакумом) Александр Зиновьев. Остаются Куняев, Проханов, Распутин, Личутин, можно назвать ещё несколько имён, но ряды редеют. И Зайцева била тревогу: Москва без здоровых, сильных людей тонет, точнее, проваливается под землю и в переносном и теперь уже в прямом смысле.
Лирическое отступление
В карстовый провал камаз ушёл
прямо сквозь столичные бетоны.
Но не эта новость - главный шок,
главное - в Москве поёт Мадонна.
Шумно бьют в ладошки Лужники,
трудовая хмурится столица:
- Господи! Кому-то в нужники
непременно хочется свалиться.
Cтолицу нужно спасать. Как? Прямым присутствием в городе личностей уровня Василия Макаровича Шукшина.
В Индии есть поверье: там, где поселился хоть один праведник, там люди могут спать спокойно, в этом месте не случится ничего страшного. Может быть, поверье слишком категоричное, но думаю, никто не станет возражать, что доля правды в поверье есть. Когда ушёл Лев Толстой в 1910 году, кто-то из литераторовзаметил: «Пока жив был Лев Николаевич, я был уверен, что с Россией нечего непоправимого не случится. А теперь не знаю…» Так и вышло, революция произошла в отсутствие Льва Николаевича. В этой части я поддерживаю Зайцеву, но в другой согласиться не могу, а именно в том, что кто-то должен приезжать и спасать Москву. Сегодня в опасности вся Россия и мы, рядовые сыны её, где бы ни находились, должны рассредоточить на своих плечах тот непомерный русский груз, который нёс гениальный Шукшин.
Где взять таких, как он?
И потом разве не правда, что своей пассивностью, непротивлением злу или болтовнёй вместо дела мы очень перегружаем их плечи. Сердце Шукшина не выдержало в 45 лет, как оборвалась рано судьба Петра 1, Ломоносова, Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Ленина, Есенина и других титанов, несших тяжелейший русский крест. Я думаю, пришло время, когда Бог даёт титанам передышку, когда Он возлагает груз на плечи всех нас – кто захочет и кто потянет. Кстати, если уж я назвал выше имя Ленина, несколько слов стоит сказать по этому поводу. Известно, что мечтой всей жизни Шукшина было создать образ Степана Разина в литературе и в кино. Сценарий он написал, кино снять не успел, Менее известен тот факт, что Шукшин также страстно мечтал создать образ Ленина. Стоит задуматься над этим фактом: два великих русских писателя Есенин и Шукшин поклонялись Ленину? Неужели они были не правы, а правы в оценке революционного вождя егоры гайдары, борисы немцовы и джорджи буши?!
И шуткой и всерьёз затронув почти все болевые точки своего времени и таким же образом, ироничным, но чаще всего серьёзнейшим активно участвуя в дискуссиях о коммунистическом будущем страны, Шукшин не коснулся личности Сталина. Ни в конце 50-х на разоблачительной антикультовой волне, ни позже, когда волна сошла на нет, даже повернула вспять.
В чём дело? Ведь имел все основания, чтобы выплеснуть в своём творчестве горечь за безотцовщину, которой обязан именно репрессивной грани культа личности.
«Позови меня в даль светлую» - одна из главных граней шукшинского символа веры. Василий Макарович обладал достаточной зоркостью художника, чтобы видеть неизбежные чёрные тени этой дали. Те самые, что неотрывны, неуничтожимы от света, меняют лишь форму. Те самые, что можно обуздать только сильной и жёсткой рукой. Кроме того, как истинный сын народа прекрасно понимал народную мудрость: суди мёртвых либо добрым словом, либо никаким. Народ никогда не пел панегирики вождю, но и не поминал его чёрным словом. То и другое делала чернь, именующая себя элитой общества. Ей в своё время дал точное определение Пушкин: «Живая власть для черни ненавистна, она любить умеет только мёртвых». В случае со Сталиным лицемерная любовь и откровенная ненависть поменялись местами.
Шукшин, на мой взгляд, молчал о Сталине также потому, что даль светлая, которая его звала, не должна пристёгивать к себе память о зле, оно само найдёт лазейку, само прилепиться. «Пришёл человек в мир потрудиться, вырастить хлеб, сделать чудесную машину, построить дом, но ещё – чтобы не пропустить прекрасного…( выделено мной – Ю.К.)». Ещё слова из рабочих записей Шукшина: «Важно прорваться в будущую Россию».
Все же проклятия по адресу её тёмного прошлого, связаны ли они с Разиным, Лениным или Сталиным, лишь призывают тьму вернуться в настоящее вновь. Вот основа эстетики Василия Шукшина и того, что он не успел нам сказать.
Разрешите сделать на эту тему следующее лирическое отступление,
Каратели
Они приходят, расчищая тщательно
всю грязь эпохи, все конюшни тьмы.
Их называют адскими исчадьями,
на самом деле, те исчадья – мы,
когда повсюду, беззаконья множа,
локтями всех расталкиваем – дай!
И получаем по закону Божий,
знакомый бич, сулящий мир и рай.
Как ни клянём мы Сталина, ни топчем
за временное злое торжество,
не можем не признать того, что точен
в оценке мира был расчёт его.
Повсюду: от Берлина, Рима, Лондона
и дальше правит истина сия:
чужая кость должна лежать обглоданной,
чтобы успешно двигалась своя.
Не возражая сей почтенной истине,
убрав «чужая» (это же пустяк),
он заявил: «Мы мир успешный выстроим
на собственных обглоданных костях».
И выстроив, нагнал такого страха,
а вместе с ним для размышлений тем,
что сделалась привычная рубаха,
чем ближе к телу, неуютней всем.
Моралью нагонять не стану скуку,
И поминать грядущий Страшный Суд.
Спасибо же генсеку за науку,
за мастерски преподанный абсурд.
А Суд Последний, в общем, состоялся,
отбор закончен, в мир пришла Любовь.
Гиганты зла уходят восвояси,
но, проклиная, мы зовём их вновь.
Василий Шукшин принадлежал к той символической и не только символической когорте русских атлантов, которые держали на своих плечах небо над землёй, периодически проходящей жестокую, но необходимую чистку. Вместе с остальными людьми проходил эту чистку и он. Не хныча, не раболепствуя, как и положено мужчине. Там же, где он находится сейчас, - в небе он поддерживает российскую землю. Люди это инстинктивно чувствуют и тянутся к нему, потому что он, как раньше говорили, небесный заступник, охранитель русской земли. Кто-то из исследователей творчества Шукшина сказал, что со времён ухода Есенина ни один из литераторов не собирал на свои похороны такого количества людей, как Шукшин. В Союзы кинематографистов и писателей по факту ухода Василия Макаровича поступило 160 тысяч писем – беспрецедентное число.
Над головой Шукшина после его смерти появился ореол святости. Если бы Шукшину об этом сказали при жизни, думаю, он рассмеялся бы. Более того, однажды он остановился на паперти храма, в который хотел войти, упал на колени и заплакал: «Господи, не могу войти в храм Твой, потому что большой грешник». Но ведь и многие святые называли себя при жизни точно так же – великими грешниками.
Он мог себя называть, как угодно, для нас же, чем дальше отодвигает время его фигуру, она укрупняется, вырастает в явление былинного богатыря, Пересвета или сталинградского сержанта Павлова в русской культуре. Он отвергал любые чужеродные поползновения на природу русской души, умел охранить в себе и в родине святая святых. Анатолий Заболоцкий, оператор «Печек-лавочек» и «Калины красной», а также друг Василия Макаровича, присутствовал однажды при споре Шукшина с каким-то кинодеятелем о судьбах России. Оппонент в полемике сослался на мнение о России французского аристократа Астольфа де Кюстина в его нашумевшей когда- то книге о нашей стране, явившейся плодом кратковременного путешествия маркиза в Россию в начале 19 века. Шукшин внимательно слушал, потом сказал: «Почему Кюстин, Олеарий, кто-то там ещё, Русь, с дороги взглянувши, мерзавил? И никто не вспомнит немецкого профессора Шубарта, написавшего, между прочим, в начале века: «Англичанин хочет видеть мир как фабрику, француз – как салон, немец – как казарму, русский – как церковь. Англичанин хочет заработать на людях, француз хочет им импонировать, немец – ими командовать, и только русский – не хочет ничего. Он не хочет делать ближнего своего средством. Это есть ядро русской мысли о братстве, это и есть евангелие Будущего!»
Лирическое отступление.
Заметки на полях книги Астольфа де Кюстина «Россия 1838 г.»
Нет, пылесосами убогими
нам не почистить нашу степь.
В ней слишком много разной погани,
пожалуй, больше, чем везде.
И обезьян, и смердяковых,
в том, несомненно, прав Кюстин
судья совсем не пустяковый
из европейских палестин,
куда мы ездим за наукой,
хватаем в рот, что попадёт,
и давимся фольгой и скукой,
и снова раскрываем рот…
Маркиз проехал по столицам,
глубинку тоже посетил,
в необразованные лица
лорнет небрежно наводил.
Узреть сумел в нас и холопов,
и бунт грядущий, и напор
(с оглядкой вечной) на Европу –
всё остаётся до сих пор.
А что иной не видел участи
чужой немерянной земли,
понятно: суть её живучести
надёжно скрыта в ковыли.
В селе при жизни и некоторое время после ухода из неё Шукшин для иных односельчан оставался нередко прежним Васькой, хотя по свидетельству того же Анатолия Заболоцкого, с 1969 года до самой смерти в 1974-м капли спиртного в рот не брал. Была в такой оценке выдающегося писателя, режиссёра и артиста со стороны жителей его родного села, конечно, и ревность к славе земляка и другие не лучшие чувства. Но, задумываясь над отношением стросткинцев к Шукшину, прихожу к другому выводу, отдельные люди могут быть несправедливы в суждениях, но народ в целом никогда не ошибается. Сейчас почитание Шукшина утвердилось по всей стране, а в Сростках - особенно. Почему же с запозданием? А потому что народ не спешит с утверждением почитания. Мало ли что может выкинуть объект всеобщего славословия при жизни! Да и после неё.
Мы повсеместно справляем посмертные девять, сорок дней, годовщину и не всегда задумываемся, зачем это делаем. Смутно представляем (если речь идёт о людях верующих), что девять дней душа пребывает рядом с телом, потом проходит посмертные мытарства, бродит в родных местах, а после года улетает в заоблачные высоты, в рай, или в тяжких случаях спускается ад. Так нас учит церковь. Будем считать, что это так. А куда попадают такие люди, как Сергий Радонежский, Серафим Саровский, Ломоносов, Пушкин, которых народ чтит веками?
На Востоке существует понятие Бодхисаттвы, что означает индивидуальность, чья святость заслуживает окончательного перехода в нирваническое, или в райское состояние, но человек отказывается от своего заслуженного места на небе и остаётся в низших слоях ноосферы, то есть в нашей жизни, для помощи людям. Подобные индивидуальности живут в памяти народной, как столпы, как опоры, они порой являются в критические минуты государственным деятелям или простым людям, вдохновляя их на подвиг, как это было в случае с Козьмой Мининым, которому трижды привиделся Сергий Радонежский. Большая часть русских святых и были Бодхисаттвами, хотя никто из них так себя не называл.
О себе и таких, как он, Шукшин говорил: «Нас подхваливают за стихийный талант, не догадываясь или скрывая, что в нашем лице русский народ обретает своих выразителей, обличителей тупого, «культурного» оболванивания». И ещё: «Вечен великий народ, и он вечно будет выводить вперёд своих мыслителей, страдальцев, заступников, творцов».
Можно ли вообразить Шукшина постоянным жителем рая, а ведь так иногда представляют вечную жизнь праведников некоторые богословы? Шукшин при жизни, насколько я знаю, никогда даже не бывал в санатории, А рай, как нам его рисуют, является своеобразным аналогом земного санатория, местом, где уставшие от земной жизни души отдыхают, набираются сил для нового воплощения. Мне кажется, что если Шукшин и попал в рай, а он за жизнь поизносился сильно (сам однажды признался в конце жизни, как катастрофически убывают силы), то, чуть набравшись в раю новых энергий, тотчас возвратился к людям. Так, по крайней мере, для меня звучит шукшинский символ веры.
«Говоришь – душа болит? Это хорошо! Ты хоть зашевелился, ядрёна мать! А то бы тебя с печки не стащить с равновесием-то душевным. Живи, сын мой, плачь и приплясывай. Ты уже здесь, на этом свете, сполна получишь и рай и ад. Верь в жизнь! Повторяй за мной: верую! В авиацию в механизацию сельского хозяйства, в научную революцию! В барсучье сало, в бычачий рог!»
Звучит шутливо, но в этом весь Шукшин, человек с фантастической интуицией. На том же Востоке святые люди ценят, земную жизнь, несмотря на её краткость, гораздо выше небесной. Они говорят, что развитие духа за средние 70 лет пребывания на земле происходит не только интенсивнее, но и плодотворнее, чем за средние 700 лет в Тонком мире, где человек получает лишь воздаяние за свершённое на земле. Все большие святые Востока вышли сегодня из пещер и келий, чтобы, ведя молитвенную работу и одновременно работая с людьми в миру, спасти планету, которая угрожающе накренилась по причине своей катастрофической бездуховности. «Над нашей планетой нависла угроза взрыва, - говорят они. – Если же взорвётся Земля, исчезнет и Царство Небесное, о котором сообщают святые книги. Ибо на каждом небесном глобусе свой рай. Исчезнет планета Земля – исчезнет земной санаторий(рай) и подземная исправительиая колония(ад), негде будет душам продолжать посмертное существование. Пусть хоть какое-то, но всё же существование. Сегодня существует опасность, Большая Жизнь закончится для подавляющего числа людей Большой Смертью – превращением в космическую пыль». Шукшин, естественно, таких разъяснений не давал, но всей своей жизнью и творчеством отчаянно боролся за спасение человека на земле,
Эта черта – спасти, защитить и самого человека и Человека в человеке, или, как он сам говорил: «…не пущу, не дам! Будь человеком!» - у Шукшина с детства.
Борис Рясенцев сотрудник журнала «Сибирские огни», где печатался роман «Любавины», вспоминает такой диалог с Шукшиным во время редакторской работы над романом.
«Есть в большом эпизоде покоса (в романе) такая сценка. Кузьма видит, что в стоящую под кустиком зыбку ребёнка заползла змея. Ни матери, никого другого рядом нет. Кузьма опрометью кидается к зыбке, хватает змею и выбрасывает её. Лишь после этого, вне себя от ужаса, подбегает мать.
- Василий Макарович, знаете, вы только не сердитесь, пожалуйста, мне это, ей богу, напоминает те приёмы воздействия, которые часто используются в индийских фильмах. Не покажется ли и читателю змея в зыбке как бы цитатой оттуда? Чем-то придуманным специально для того, чтобы вызвать испуг, «вдарить по нервам»? Не боитесь этого?
Он досадливо бросил ручку на стол.
- Да какой тут, к шуту, индийский фильм! Причём индийский фильм? Какая придумка? Да я сам, понимаете, сам сделал-то!.. Когда пацаном ещё был, как раз во время покоса это и произошло, вот этими руками, - он покачал перед собой большие крестьянские ладони с расставленными пальцами, посмотрел на них, - вот этими руками выхватил из такой зыбки змею. Их же в наших местах в иное лето до черта появлялось. А вы…эка вас куда закинуло! – уже улыбнулся он».
В диалоге помимо всего прочего столкновение двух психологий – интеллектуала, редактора, видящего в литературе форму, сюжеты, влияния, вкусы читателя и человека-творца, в котором всё, что он создаёт мыслью неразрывно связано с собственным деянием. «Форма?.. – писал Шукшин. – Форма она и есть форма: можно отлить золотую штуку, а можно - в ней же – остудить холодец. Не в форме дело. Произведение искусства – это когда что-то случилось; в стране, с человеком, в твоей судьбе».
А как это «что-то» случается у героев Шукшина?
Шофер Пашка Колокольников из кинофильма «Есть такой парень», кинувшийся в кабину загоревшейся автоцистерны, чтобы отогнать её и спасти от неминуемого взрыва людей вокруг, на вопрос журналистки, почему он это сделал, отвечает; «по дурости». Здесь не только грубоватая шутка, за которой Пашка прячет свои высокие побуждения, здесь высокая правда жизни. Совершая подобного рода подвиг, человек действует наобум, порыв сердца опережает рассудок, рассуждать некогда. Словом, поступает как Иван-дурак, о сущности которого Шукшин рассуждает позднее в сказке-притче «Ванька, смотри!» ( «До третьих петухов»).
Как работал Шукшин, как он писал?
Лидия Федосеева вспоминает: «Я мыла пол в маленькой квартирке, где мы жили. Вася работал на кухне. Когда очередь дошла до пола в кухне, я сказала: «Вася, подними ноги». Он поднял ноги, сидел и писал. Я вымыла пол, убралась и тогда на него посмотрела: Вася всё пишет, пишет, пишет, а ноги всё так же вытянуты – он забыл их опустить».
А вот откровения самого Шукшина о работе:
«В новом костюме или даже в глаженых брюках ничего путного написать не смогу. А если ещё в галстуке, то и строки не выжму, Не знаю, почему так. Хорошо, когда просторно, тепло и не боязно мять. (Старые штаны, валенки, чистая рубаха.) И полно сигарет…»
За ночь, работая, мог выкурить целую пачку и выпить стограммовую банку растворимого кофе. Для сердца нагрузка посерьёзней бутылки водки. Но спиртное ни-ни, потому что крадёт время у творчества. А кофе и никотин только подстёгивает дух, хотя сжигает соматику. Да Бог с ним с телом, успеть бы родине помочь!
Каков сам Шукшин, таковы его герои. Герои же его, его «чудики», исповедующие тот же символ веры: «верую в жизнь!» - грешные, страстные, искренние, не щадящие себя, никогда не изображавшие тех, кем никогда не были, и прикрывающие то, чем были на самом деле, грубоватым словом. И уж на печи, подобно Емеле, их представить трудно, как и самого Шукшина. Вот почему сегодняшней России так не хватает Василия Макаровича, когда народ России оставлен властью, «брошен», «опущен» ещё ниже, чем в 60-70-е годы. Но это только с виду, на самом деле Народ нельзя опустить, он сегодня находится в глубоком оцепенении от того, что произошло с его родиной, как бы продолжает жить в некоей прострации. Не протестует против коррумпированной сволочи, как протестуют венгры и тайландцы. Основная часть русских умеет сохранить идентичность в любых экспериментах власти – вы действуйте сами по себе, мы живём сами по себе. Эта традиция особенно ярко проявляет себя в тех случаях, когда власть проводит эксперименты непонятные, враждебные народу. Но всему своё время…
А интеллигенция шумит, дискутирует, как это всегда было до революций и во время них, до тех пор, пока не приходят матросы железняковы и не говорят: «Хватит базарить, караул устал!» или наполеоны, которые штыками разгоняют Конвент.
Шукшин дал своё определение интеллигенции, где во главу угла поставлена не формальная образованность, не информационная напичканность, а совсем другие качества.
«Что есть интеллигентный человек? – спрашивает Шукшин. И отвечает: - Начнём с того, что явление это – интеллигентный человек – редкое. Это – неспокойная совесть, ум, полное отсутствие голоса, когда требуется для созвучия – подпеть могучему басу сильного мира сего, горький разлад с самим собой из-за проклятого вопроса «что есть правда?», гордость… И – сострадание судьбе народа. Неизбежное, мучительное. Если всё это в одном человеке – он интеллигент. Но и это не всё.
…Мы ломаем голову, какой он такой, интеллигентный человек? А образ его давно создал сам народ. Только он называет его – хороший человек. Умный человек. Уважительный, не мот, не пропойца. Чистоплотный. Не трепач. Не охальник. Работник. Мастер».
Из всех очень ясных шукшинских определений выделю слово «уважительный».
Оценки людей, с которыми судьба сводила Шукшина, именно таковы, независимо, кто встречался на пути – Шолохов или алтайский балалаечник Яша. И внимание, умение выслушать каждого. Редчайшая черта сегодняшнего «публичного» интеллигента на телевидении, где умение перекричать оппонента ценится выше всего.
Виктор Астафьев о Шукшине: «За столом передо мной сидел интеллигент, не только в манерах своих, в способах общения, но и по облику… очень утончённое лицо…
У меня было ощущение огромного счастья от общения с ним, человеком очень интеллигентным».
Астафьев, сам писатель народный, в этом кратком портрете дал народное представление об интеллигенте. Так выглядят на иконах русские святые. Увы, люди, окружавшие Василия Макаровича, не всегда отвечали его жизненным меркам. Но давать им оценку, а тем более судить – не наше дело. К сожалению, судят. Уже возникло шукшиноведение, и некоторый «шукшинисты» устно и печатно рассуждают, а на той ли он женился, почему она не ездит на праздники в Сростки, почему дочки не бывают на горе Пикет? Эти разговоры не только омрачают светлую память великого человека, они уводят наше внимание от главного дела его жизни, да и самому критикующему перекрывают пути к шукшинской правде. Представьте Василия Макаровича на небе слушающего подобные пересуды о его семье. Явно заходят в гневе желваки: «Какого чёрта лезете не в своё дело! Идите подальше, не хочу вас знать».
Конечно, Лидия Федосеева не похожа на Анну Григорьевну Достоевскую, так она и не брала на себя подобное обязательство, даже фамилию Шукшина сделала приставкой к девичьей. Сама, мол, не лыком шита. И, действительно, при жизни Василия Макаровича и после его ухода жену собственная карьера привлекали гораздо больше, чем крестьянское лыко. Но зачем и кому позволено ставить это лычко в её строчку! Гневаются на дочь Машу, которую расторопные дельцы назойливо используют в телевизионной рекламе. А того и не помнят, что однажды Шукшин взял маленьких девочек Машу и Олю на руки и сказал: «Вот то самое лучшее, что после меня останется». Он, конечно, не замедлит помочь и своим кровным росткам, оказавшимся в жестокой рыночной пустыне и порой поддающимся мелочным соблазнам. Что же касается народа, то прошедший огонь и воду он теперь весь испытывается медными трубами разнообразных искушений. И народ и власть. Это третье испытание, может быть, самое тяжёлое из всех трёх. Далеко не сразу и не все его выдерживают. Окалину с нас будет счищать Судный Огонь.
|
