Художник и Поэт: творчество Лилии Ивановны и Юрия Михайловича Ключниковых
Пророческий крест поэта Печать E-mail
Индекс материала
Пророческий крест поэта
Страница 2
Все страницы

Пушкин - поэт-пророк. И вот подумалось, а кто такой пророк? Предсказатель будущего, наподобие Нострадамуса? Но что мы знаем о Нострадамусе и любим ли его так же, как Пушкина?

В своих поступках он часто был равен любому из нас. Да он и сам признавался, что до тех пор, "пока не требует поэта к священной жертве Аполлон", он может быть ничтожней любого смертного. Но не соблазнимся словами поэта. Когда Николай I вел дознание по поводу причастности тех или иных своих подданных к восстанию декабристов, был вызван на ковер и Пушкин.

- Где бы ты оказался, если бы был 14 декабря в Санкт-Петербурге? - спросил царь, глядя своими немигающими глазами на поэта.

- На Сенатской площади, среди заговорщиков, Ваше Величество, - вздохнув, ответил тот.

А теперь представьте себе какого-нибудь разоблачителя культа на ковре у Сталина. На том свете. Те же немигающие желтые глаза и вопрос:

- Сначала ты мне пел "аллилуйя", а потом "изыди". Зачем?

Конечно, и в поступках своих Пушкин не ровня нам. Но не случайны, не игривы слова о своей ничтожности, мучителен вопрос: "дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана", неподдельной тоской наполнены строки: "и с отвращением читаю жизнь свою".

Быть самым прекрасным человеком своего времени и писать такое. Это значит писать из вечности, где наше совершенствование беспредельно. Где даже Иисус Христос не последняя граница. Представьте себе, кончатся временные пророчества, обозначенные в центуриях Нострадамуса, в книгах Эдгара Кейси и других пророков. Куда денутся эти пророки? А Пушкин останется "пока в подлунном мире жив будет хоть один пиит". Он останется не только потому, что писал прекрасные стихи, но всем обликом, каждым поступком излучал свет непрерывно ускользающего, непрерывно перетекающего в вечность Божества. Божества, ни на секунду не пребывающего в самодовольстве.

Понять Пушкина - значит почувствовать Того, кто стоял за ним, кто вдохновлял Будду, Иисуса Христа.

Вот из какого Неба наш великий национальный поэт.

И когда пророк говорит о своей ничтожности, он тем самым открывает возможность и нашему ничтожеству подняться к стопам Отца Небесного. Иначе зачем явление пророка? Неужели для того, чтобы судачить о недосягаемости гениально-пророческого дара?

Недорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспоривать налоги
Или мешать царям друг с другом воевать:
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Все эти, видите ль, слова, слова, слова.
Иные, лучшие мне дороги права,
Иная, лучшая потребна мне свобода:
Зависеть от властей, зависеть от народа -
Не все ли нам равно? Бог с ними. Никому
Отчета не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред твореньями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья. -
Вот счастье, вот права...

Это стихотворение обнаружили в ящике письменного стола Пушкина после его смерти вместе с "Памятником" и целым рядом других шедевров. Стихотворение обозначено как перевод с итальянского. Этими белыми нитками Пушкин заштопал собственные сокровеннейшие мысли о "тайной свободе", идеал которой жил в его душе с юношеских лет.

Да, это стихи о свободе, о той свободе, к пониманию которой мы еле-еле подбираемся спустя два века после рождения Пушкина. В самом деле, как он мог с насмешливой непринужденностью признаться: "и мало горя мне, свободно ли печать морочит олухов иль чуткая цензура в журнальных замыслах стесняет балагура". После Пушкина целые поколения русских революционеров, дворянских, разночинских, пролетарских, а потом диссидентов с отчаянным упорством боролись за "вольное", неподцензурное слово. И вот мы, наконец, получили его. И кончили апофеозом нецензурщины.

"Тайная" пушкинская свобода - это нечто совершенно иное. Это может быть внешняя, даже мещанская уступчивость и законопослушность, "к чему бесплодно спорить с веком, обычай - деспот меж людей". И полная духовная несвязанность ничем и никем. Долог и тяжек путь к такой свободе. Но когда она завоевана, ее не могут ограничить никакие материальные стеснения, никакие формы правления и ни один диктатор.

Как обрести такую свободу?

В наш рыночный век, когда покупается и продается все, к нашим услугам тысячи духовных "учителей", "гуру", "риши" и прочих "посвященных", которые за несходную, а иногда и за сходную цену берутся пробудить в нас спящие духовные силы и выпустить на свободу наших "духовных" джиннов. Но упаси нас Бог от таких "учителей". Также да охрани нас Бог от любых духовных лидеров, которые поучают нас, какую книгу читать, а какую нет, или какому священному изображению молиться.

Есть евангельское определение "Бог есть любовь". Есть другое определение "Бог есть свобода". По существу оба определения выражают одну и ту же мысль, потому что любовь немыслима без свободы. Так как же их обрести?

Представьте себе известного поэта, нашего современника в компании друзей, которые собрались отметить очередную годовщину окончания литинститута. Что сделает поэт? Конечно, начнет читать стихи. Ему хоть варежкой закрой рот, он все равно будет мычать свое: "Граждане, послушайте меня!". А Пушкин редко устраивал публичные читки в компаниях, даже когда его просили почитать. Смеялся: мы собрались выпить, вот и займемся пуншем.

Говорю об этом совсем не затем, чтобы упрекнуть современника и кивнуть лишний раз на классика. Глухариная болезнь проникла в каждого из нас, мы все любим говорить и вполуха слушаем или совсем не слушаем других. Чужие мысли нам неинтересны.

Или представим себе, что Пушкина все же уговорили почитать и он в кругу нынешних его почитателей произносит: "шипенье пенистых бокалов и пунша пламень голубой". Наверняка найдутся такие, кто заговорит о программе спаивания русского народа...

А бедный наш народ все равно пьет - хоть запрещай, хоть пропагандируй спиртное. Потому что, как говорил Шукшин, праздник нужен душе, светлый праздник. И никакими лекциями о пользе трезвости эту жажду праздника не заглушить. Потому приходится за отсутствием оного довольствоваться суррогатом.

Но когда человек, томимый жаждой духовного праздника, хотя бы однажды удостаивается на своем пути встречи с Серафимом, власть алкоголя заканчивается. Ты можешь даже продолжать пить вино, как это делал Пушкин, но оно будет по-рабски плескаться у твоих ног, словно придорожная лужа.

Встретить Серафима - значит выйти на срединный, золотой путь, вмещающий всех и все. Это не путь посредственности, где добро и зло принимаются с одинаковым равнодушием. О, нет. Золотой путь заповедует лишь равнодушное отношение к любым атакам черни, хвалебным или клеветническим. И "не оспоривая глупца", который поступает наоборот: радуется хвале и негодует на клевету.

Но возможно ли нам, рядовым людям, вступить на пушкинскую стезю гармонии, на стезю гения?

А что же остается делать нам, вываренным в кипятке русской истории? В страшном котле крайностей. Неужели не надоело вариться? Здесь, на этом вечере уже звучали пророческие слова Гоголя, что Пушкин явил собой тип русского человека, который развернется в полной мере через двести лет. Эти двести лет со времени пушкинского рождения прошли. Путь гармонии открыт. Всем и каждому!

Жизнь Пушкина изучена до дня, порой даже до часа. Мы вглядываемся в личность поэта, стараемся разгадать его манящую тайну. Но он и не скрывал ее. "Восстань, пророк, и виждь и внемли, исполнись волею моей". Стоя перед пушкинским памятником на Тверском бульваре, другой русский поэт-пророк воскликнул: "Я умер бы от счастья, сподобленный такой судьбе". Но будучи "сподобленным" и тоже став "Божьей дудкой", умер совсем по-иному. Крест пророка - страшный крест, особенно если личность слабо согласована с Божественными заповедями.

Внешне довольно благополучная жизнь Пушкина наполнена постоянным страданием. Понять суть Пушкина - значит, хоть однажды почувствовать Высший Луч на себе. Мы сейчас все находимся в излучениях Божественной радиации, но не все сердцем осознаем это. Потому так кидает Россию из стороны в сторону, а мы без конца спрашиваем: "За что?!" И Пушкин в минуту отчаянья спросил как-то: "Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана?.." Но, получив разъяснения Серафима, больше таких вопросов не задавал.

Одного пророка наших дней спросили: "Отчего Россия мучается, тогда как Запад благоденствует?". Пророк ответил: "Потому что в русском котле страданий Бог надеется сварить еще что-то пригодное для будущего, тогда как на Запад он махнул рукой". Ранимость сердца - вечный спутник жизни, отсутствие ранимости - смерть.

Нирвана, иначе говоря, жизнь вечная - тоже страдание, но это добровольное мученичество за других. А значит, и радость победы над слепым страданием.

Сегодня каждое живое сознание напряженно ищет выход из гибельной рутины жизни. Но самое главное, пушкинское - "исполнись волею моей" - сплошь да рядом в небрежении. Но ведь это тот же завет Иисуса Христа - "Да будет воля Твоя яко на небеси и на земли". Пускай Христа отгородили от нас иконами и ризами, но вот два века назад прошел по земле грешный человек, который дышал тем же Божественным Светом, что и Христос. Воля каких небес да утвердится на земле? И на какой земле?

Каждая пушкинская строчка - комментарий к знаменитой молитве. "Небеса" его творчества излучали свет на "землю" души, и она корчилась, убегала от них, снова возвращалась и мучилась... В итоге пушкинское небо восторжествовало и два века проливает лучи на нас.

Досконально изучены и все подробности ухода Пушкина из земной жизни. Мы коснемся их лишь в той степени, в какой они помогут понять уход поэта в бессмертие.

Наряду с гармонией он носил в себе и страстное начало, очень страстное. Накануне дуэли кипел бешенством от обиды, от желания отомстить обидчику. Смертный исход свой или противника рассматривал как единственную развязку: "чем кровавее, тем лучше". Смертельно раненый в живот собрал волю для ответного выстрела и сделал его еще удачнее, чем Дантес - в грудь противника. Закричал радостно: "Попал!" Но попал в медную пуговицу или, как утверждают некоторые поклонники поэта, в бронежилет француза-масона. Не будем спорить, главное - не запятнал свой уход убийством. И во многих предыдущих дуэлях тоже никого не убил, хотя стрелком слыл классным. Последующие события свидетельствуют кончину истинного христианина, по существу святого человека. Как могло в считанные часы произойти такое преображение? Конечно, это невозможно. Преображение человека подготавливается всей предыдущей жизнью, а лучше сказать, многими жизнями.

Пушкину, как и любому другому святому человеку, прошедшему долгий путь во многих веках и в различных странах, перед очередным воплощением, возможно, разворачивали варианты следующей земной жизни. Он мог бы стать монахом, положить начало новому духовному движению. Поэт выбрал то, что выбрал - мучительную необходимость завернуться в грязный светский плащ, чтобы выполнить свою неординарную творческую миссию. Иначе в России не было бы Пушкина, но появился еще один Серафим Саровский.

Они не встретились лично, хотя и жили недалеко друг от друга. Священники объясняют этот факт внутренней неготовностью поэта к такой встрече. Но произойди она, что прибавилось бы в творческом багаже поэта? Больше стихов типа "Отцы пустынники и девы непорочны"? Но разве менее святы "Я помню чудное мгновенье" или "Я вас любил, любовь еще, быть может..."?

В удивительное время мы живем! Небо открыло нам многие свои тайны. Тайны, которые раньше хранились за семью печатями. Мы можем побеседовать с ушедшими святыми, даже с самим Господом. Мы можем проникнуть в тайну Пушкина. Но упаси нас Бог возгордиться, что мы проникли. Только пробуем...

Почему такая защитная реакция от тщеславия?

Потому что наша замечательная эпоха одновременно и страшная. Да, можно побеседовать с Пушкиным, с самим Господом. Но есть риск вступить в контакт и с бесами высшей квалификации, умеющими надеть на себя любую маску.

Атаковали ли они Пушкина? Несомненно и небезуспешно. Но живший сразу в трех мирах: плотном, астральном и Божественном, поэт, хотя и уступал временами первым двум, умел подняться при падениях и неизменно выходил на третий.

А что происходит сегодня с нами? Года два назад прислала мне одна поэтесса сборник своих стихов, довольно крепких по ремеслу, а главное, очень сердечных. Я ответил письмом, поблагодарил и похвалил. Через некоторое время она прислала свои астральные беседы с Вольфом Мессингом, тоже интересные, но насторожившие меня. В третьем письме пришли стихотворные экзерсисы "Пушкина" и "Есенина" с того света. Твердая рука самой поэтессы в стихах присутствовала, но дух наших гениев, на мой взгляд, и не ночевал. Я пробовал заронить сомнение в душу моей корреспондентки. Не тут-то было. Она твердо уверовала, что в приемнике ее яснослышания звучали подлинные Пушкин и Есенин, спорила, а потом вовсе прекратила переписку со мной. Дай ей Бог, конечно, иметь дело с реальной астральной почтой, но, увы, сколько раз приходится встречать драматические подмены.

В Волгограде случилось выступать с беседой "Мистический Пушкин" в эзотерической школе, где по замыслу учредителей с помощью различных техник раскрывались творческие способности учеников. После беседы обступили меня не очень молодые люди с тетрадками стихов, которые они тоже принимали от "Пушкина" и "Есенина". Это были беспомощные вирши школярского уровня. Но мои собеседники со стеклянными глазами доказывали "подлинность" текстов. Позже, встретившись с руководителем школы и узнав, что он в свое время прошел курс лечения в психиатрической больнице, я все понял.

Но вернемся к Пушкину. Что означал его пророческий контакт с Серафимом?

Тот факт, что творчество Пушкина не было "автоматическим письмом", конечно, не нуждается в доказательстве, достаточно бегло познакомиться с черновиками поэта. Но тогда как осуществляется контакт гения? На Западе с давних времен существует теория о бессознательной природе творчества. Пушкин своеобразно выразил ее в письме к Вяземскому: "Поэзия, прости, Господи, должна быть глуповатой". В том смысле, что рассудок умолкает, когда в человеке начинает говорить Серафим. Но если так, то откуда правка в черновиках? От человеческой глухоты?

Античность, откуда собственно и пошло понятие гения, понимала его по-иному, чем мы. Для Сократа, например, гений (даймоний) был как бы сверхчувственным спутником жизни, который руководил им. В метафизике Востока гений есть Высшее Эго человека, которое находится обычно в спящем состоянии, но путем напряженной внутренней работы может быть разбужено. Строго говоря, Высшее Эго и есть присутствие Бога в человеке ("царство Божие внутри нас есть"). Только через него мы можем общаться с Миром Божественным. Всякая же попытка выйти к Богу через астральное тело приводит в мир астральный, или Тонкий, где возможны встречи с сущностями очень сомнительными. Встречи эти неизбежны, особенно теперь, когда, прежде отделенный от физического, астральный мир начинает срастаться с ним. Но требуется большая зоркость и распознавание, чтобы не заблудиться в лабиринтах этого мира. Недаром православные старцы называли свою внутреннюю духовную работу трезвением.

Тайну взаимодействия с Божественным Лучом приоткрывает частично Е.И.Рерих, которая слышала и Голос Учителя, и записывала голос собственного Высшего Эго. Она заметила в одном из писем, что голоса эти трудно различить, поскольку, как уже говорилось, Высшее Я в нас и есть Искра Учителя.

Какие примеры "автоматического письма" из самых Высоких Источников мы знаем? Это Коран, который, согласно традиции Ислама, писался под пространственную диктовку архангела Джебраила (Гавриила), наконец, прославленная во всем мире "Чайка по имени Джонатан Ливингстон". Случаи Божественной диктовки крайне редки. Трансляциями же из Астрального мира переполнен современный книжный рынок. Не все они плохи. Иногда информация в них перемешана со знаниями, переданными через Высшее Эго, или частично услышан Голос Учителя, ведь в наше тревожное время Голос этот звучит для всех. Но не всем по силам отделить зерна от плевел - и приемнику и читателю. Оттого так много опасной мешанины в современных книгах, претендующих на Божественность.

Пушкина сопровождал Божественный Луч, транслированный поэтом через его Высшее Эго. Трансляция прошла блистательно, почти на уровне священных текстов. Как это удалось ему? Может быть, потому, что не стремился стать транслятором, остался смиренным добрым малым, избегавшим широковещательного "Граждане, послушайте меня".

Он заповедал: "Да здравствует солнце, да здравствует Разум!" Но славу свою ограничил временем "пока в подлунном мире жив будет хоть один пиит". Подлунный мир заканчивается, мы вступаем в эпоху сплошного света, когда тьма скроется. Погаснет ли пушкинское солнце? Так и хочется сказать - никогда. Но будет ли превзойдено? Кто отважится на сомнение? И в самом деле, вечно ли должен сиять гений, одетый в черную крылатку с пятнами вина, с дырами от пуль?

Пушкин, конечно, воплотится снова, но как другой человек. Новый гений будет чище, ярче, гениальнее. У подобных индивидуальностей нет иного бессмертия, как только путь наверх.

Пушкин и власть. Еще одна жгучая для нашего времени тема. Его называли другом декабристов, певцом свободы, понимая его тайную духовную свободу, как борьбу за свободу политическую. Охранители самодержавия, наоборот, не без основания считали его монархистом. Сам он, как известно, говаривал "Зависеть от властей, зависеть от народа. Не все ли нам равно!".

Отсюда порой его называли родоначальником идеи башни из слоновой кости, куда удалялись от земных страстей русские и нерусские декаденты. Между тем, он был своим для всех - и для графа Бенкендорфа, и для декабристов, оставаясь чуждым всем. По существу ему не нужна была никакая форма власти. Самодержавие он терпел, как единственно приемлемую для него форму правления.

Глубоко заглянул в проблему власти в "Борисе Годунове", указав на типично русское, - "народ безмолвствует", и одновременно на страшное в своем безмолвии народное мнение, как единственную опору власти. Из русских писателей он, пожалуй, самый "политичный", политичнее Маяковского, уже хотя бы потому что основательнее всех вник в тайну всякой политики и власти.

В какую же? В чем эта тайна?

Ну, во-первых, в умении не ставить себя в зависимость ни от властей, ни от народа. До нас теперь только дошло, и то не до всех, чем кончаются призывы к топору или "слава товарищу Сталину за нашу счастливую жизнь".

Не было в нем и скрытого раздражения - "а пошли вы все к..." Он умел терпеть. Но терпеть - значит зависеть. "Милостивый государь граф Александр Христофорович, покорнейше прошу Ваше сиятельство", - так начинал он без всякого кукиша в кармане письма Бенкендорфу, которому Николай I поручил следить за "нравственностью" поэта. Предложение самого государя стать цензором его стихов встретил спокойно - "давай, Ваше Величество..." Но в вопросах чести не уступал никому, даже царю. Император понимал и ценил в Пушкине эти качества.

В холуйском или наплевательском отношении к власти нет свободы, нет тайны. Они именно в зависимо-независимой позиции, определяющей степень внешней несвободы.

Мало ли дурил в молодости сам Пушкин?

Когда у Ивана Бунина крестьяне сожгли родовой дом во время революции 1905 года, а потом казаки выпороли мужиков за бесчинство, писатель спросил одного: "Зачем жег?" Мужик, застегивая штаны, хмуро ответил: "Нам свободу давать нельзя, мы такое натворим..."

Нынешние "властители дум" любят цитировать пушкинские слова о русском бунте, бессмысленном и беспощадном, при этом обычно кивают на Октябрьскую революцию, забывая, что хотя она была беспощадной, но не бессмысленной. Она честно декларировала четкие цели, народ их принял, и они были успешно осуществлены.

Наш "демократический бунт" был и бессмысленным, потому что пытался повернуть развитие в прошлое, и беспощадным, разломав с такими трудами и такой кровью созданную систему.

Пушкин и Россия - тема необъятная. Оценки, которые он давал всем желающим пригрести ее богатства в чужие закрома, так же, как горечь по поводу безалаберного потворства чужакам, пророчески актуальны и поныне.

Мне жаль, что мы, руке наемной
Дозволя грабить свой доход,
С трудом ярем заботы темной
Влачим в столице круглый год.
Что не живем семьею дружной
В довольстве, в тишине досужной,
Старея близь могил родных
В своих поместьях родовых,
Где в нашем тереме забытом
Растет пустынная трава;
Что геральдического льва
Демократическим копытом
У нас лягает и осел:
Дух века вот куда завел.



 

Добавить комментарий


Защитный код
Обновить

Последние статьи