Художник и Поэт

Не дай нам Бог сойти с ума,
Уж, лучше поcox да сума...

До посоха и сумы мы почти докатились, остается доковылять до курной избы. Самое печальное, что такую перспективу нам желают не только недруги. Порой мы сами, глядя на Запад, в сердцах произносим: "Поскорее сгинь, нечистая сила!" Иные же, наоборот, страстно голосят: "Не уходи, побудь со мною..."

Между тем, Пушкин и в данном вопросе - образец равновесия. С одной стороны, тяготение к "родному пепелищу", "любовь к отеческим гробам", с другой - ироничная, но доброжелательная улыбка ко всему тому, что называют "панталоны, фрак, жилет" и что "по балтическим волнам за лес и сало возят к нам".

Но - не замай! Иначе "стальной щетиною сверкая", поднимется русская земля. А еще пристальное внимание к Востоку: к бахчисарайским фонтанам, к снежным вершинам Кавказа, даже к стенам "недвижного Китая". Чем не тезисы для нынешних политиков!

В известном письме Чаадаеву (1836 г.) целая россыпь замечательных мыслей о судьбах России. Своему другу, убежденному западнику, который видел в русской истории одну лишь ничтожность, Пушкин возражает так: "Решительно не могу с вами согласиться. Войны Олега и Святослава и даже удельные усобицы - разве это не та жизнь, полная кипучего брожения и пылкой бесцельной деятельности, что отличает юность всех народов?" Далее, похвалив обоих Иванов, Петра I, "который один есть целая всемирная история", Екатерину II, Александра I, "который привел нас в Париж", Пушкин восклицает: "И (положа руку на сердце) разве не находите вы чего-то значительного в теперешнем положении России, чего-то такого, что поразит будущего историка?"

"Нет сомнения, что схизма (разделение церквей) отъединила нас от остальной Европы, и что мы не принимали участия ни в одном из великих событий, которые ее потрясали, но у нас было свое особое предназначение. Это Россия, это ее необъятные пространства поглотили монгольское нашествие. Татары не посмели перейти наши западные границы и оставить нас в тылу. Они отошли в свои пустыни, и христианская цивилизация была спасена. Для достижения этой цели мы должны были вести совершенно особое существование, которое, оставив нас христианами, сделало нас совершенно чуждыми христианскому миру, так что нашим мученичеством энергичное развитие католической Европы было избавлено от всяких помех".

Можно даже спорить, было или не было само татаро-монгольское нашествие, или что славяне с татарами составляли общую Орду, державшую в страхе Запад. Но невозможно сегодня не согласиться с логикой Пушкина об особом назначении России в том смысле, что она еще дважды спасала "христианскую цивилизацию" от Наполеона и Гитлера и в то же время разгромом этих завоевателей утверждала свою некую отделенность от Европы, хотя и стала принимать участие в "великих событиях, которые ее потрясали". Даже железный занавес Сталина сыграл ту же роль.

И ключевое слово "наше мученичество". Зачем оно? Пушкин не ответил, Чаадаев страдал, зато для нынешних реформаторов-западников оно - предмет зубоскальства, дескать, все у вас, русских, не как у людей! Так в свое время зубоскалили фарисеи над распятым Христом: "Других спасал, а себя спасти не можешь!"

Прозорлив Пушкин и в оценке православия. С точки зрения Чаадаева, оно погрязло в мелочном доктринерстве в отличие от католичества, которое благоприятно влияло на рациональное жизнеустройство Запада. Пушкин, обозначив смысл разделения церквей, дал преимущество православию. "Наше духовенство до Феофана было достойно уважения, оно никогда не пятнало себя низостями папизма и, конечно, никогда бы не вызвало реформации в тот момент, когда человечество больше всего нуждалось в единстве. Согласен, что нынешнее наше духовенство отстало. Хотите знать причину? Оно носит бороду, вот и все".

Но как понять пушкинское замечание о том, что наше "особое существование... сделало нас совершенно чуждыми христианскому миру". Что это, оговорка? Но Пушкин всегда точно выбирал слова. В черновиках письма к Чаадаеву, где по поводу недостатков духовенства говорится еще резче: "Оно не хочет быть народом... У него одна только страсть к власти...", далее следуют такие слова: "Религия чужда нашим мыслям и нашим привычкам, к счастью, но не следовало об этом говорить". То есть, Пушкин по существу соглашается с мнением Чаадаева и даже дает этой "чуждости" оценку - "к счастью", но рекомендует обывательскую осторожность - "не следовало об этом говорить". Конечно, он не забыл, что и куда меньшие дерзости в таком же частном письме стоили ему ссылки. Впрочем, с годами он сделался не только осторожнее, но и далеко ушел в духовном развитии; от прежнего "афея" осталось лишь врожденное свободомыслие.

Что же, как говорится, в сухом остатке?

Поэт не кривил душой, он носил в себе и чаадаевское, и обывательское начала, уравновешивая их гениальным пушкинским. Гармония плюса и минуса не давала ему накрениться ни к бунту, ни к холопству. А его зоркое замечание, что духовенство вне народа, что у него одна страсть к власти, подтвердил Октябрь семнадцатого года, когда не только большевики, но, в первую очередь, народ развязал антицерковные погромы. А служение духовенства советскому правительству и прислужничество нынешнему режиму...

Вот вы посмотрели сейчас прекрасный видеофильм "Спасенья тесные врата", где явление Пушкина рассмотрено с христианско-православной точки зрения. Свой взгляд на нашего великого поэта изложили высокообразованные священники РПЦ, кандидаты богословских наук. Уже сам факт, что эти люди, сняв шоры конфессиональной ортодоксии, говорят о светском человеке как о христианском пророке, заставляет задуматься о многом. Конечно, как люди церкви, они хотят видеть в Пушкине только человека своей веры и не приемлют возражение профессора Московского университета: "Не делайте из Пушкина христианина". Но, с другой стороны, один из них роняет глубокое замечание, что не каждый из пророков являет образец святости, иные рассматривали свое избранничество как тяжкий крест именно в силу осознания собственной неготовности и греховности.

В какой мере Пушкин христианин, а в какой язычник? Даже беглый взгляд на его творчество, в том числе и на поздние стихи, где евангельские мотивы особенно сильны, убеждает, что все эти "киприды", "нимфы", "дриады", "цирцеи" и прочие персоналии языческого пантеона мелькают куда как чаще, чем новозаветные. Так что можно понять возражение московского профессора. И принимая во внимание христианскую кончину поэта: прощение Дантеса, принятие святых даров, глубокое раскаяние, смирение, отпечатавшееся на посмертной маске, все же не уйти от вопроса: как мог Божественный Луч сопровождать афея (атеиста), масона, "гуляку праздного"? Не слишком ли велик греховный груз для пророка?

От Пушкина сделаем еще один вековой шаг в нашу историю. До Петра I русская культура развивалась главным образом в лоне церковной ортодоксии. В эпоху царя-реформатора она решительно повернула на светский путь. Далее со времен Пушкина этот путь для культуры стал преобладающим, а в советское время единственным. Европейские страны проделали такую эволюцию раньше. Шла она мучительно, с большими потерями нравственного порядка и с провалами в атеизм. Мог ли Бог ограничиться ролью создателя церкви или инициатора Первопричины, каковую отвели ему просветители-теисты? Или мог ли Он отдать все человеческие дела на откуп дьяволу, что вытекает из немудрящей логики иных наших неофитов от православия?

Тяжелый вопрос, жгучий, современный!

Самый твердокаменный ортодокс от церкви, думаю, не решиться ответить на него утвердительно.

Наоборот, здравая религиозная точка зрения подсказывает, что Божественные лучи в темную эпоху особенно напряженно бороздят взбаламученное человеческое море в поисках личностей, через которых можно дать Свет.

Благодать проливается на всех. Но Луч, как концентрированный благодатный Свет, утверждается на Божьих избранниках. Что значит быть таким избранником, - свидетельствуют многие святые люди, выдержавшие титаническую борьбу со стихиями Тонкого мира, или, как они говорили, невидимую брань с бесовскими силами. Монах ведет невидимую брань в условиях затвора, наедине, а каково Божьему избраннику в миру, когда его достают через семью, близких, встречных! Конечно, эти силы разносили и Пушкина. И если монах изнемогает порой в мыслях и чувствах, мирской человек допускает падение в поступках. Главное - встать и продолжать дело!

Пушкин свою пророческую миссию выполнил. Как сказано в Евангелие, судите пророков по делам их. Дело Пушкина - благодатный Свет, который он дал русской культуре. Отлетела ржавчина неуравновешенности, язвительности, осыпалась шелуха многочисленных, часто неразборчивых связей, короткое масонское увлечение и многое другое, что ставят иногда в начет нашему великому гению. Это именно та тьма внешняя, которая хотела его поработить. Но она почти не затронула его творчество, и лишилась почвы, когда дух поэта покинул тело. Он выиграл свое главное земное сражение.

Таинственно звучат слова другого русского пророка Н.В.Гоголя о Пушкине: "Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет".

Почему не Сергий Радонежский, не Серафим Саровский, а именно Пушкин? Потому что в жизни он - мы со всеми нашими слабостями, а в духовном полете - наше русское небо. Святой человек иногда воспринимается как недосягаемый образец, а в Пушкине все кажется досягаемым. Как будто Бог, спустившийся на землю в тело грешного человека, говорит нам: дерзайте в свободе, творчестве, любви...

Есть еще одна причина, по которой слова Гоголя можно поистине считать пророческими. Двести лет, прошедшие со дня рождения поэта, совпали со временем, когда Лучи Божественной Благодати проливаются на всех без исключения, на каждого жителя Земли. Мы попали на стык, на перекрестие величайших в истории Земли эпох - время, о котором мечтали прославленные пророки всех эпох. Величие наших дней в том, что концентрированный Свет хлынул на всю Землю, тот Свет, что раньше проливался на отдельных избранников. Оттого одних из нас властно потянуло на творчество, оттого рождается так много удивительно одаренных и тонких детей, и по этой же причине полезло на поверхность столько человеческой грязи. Апокалиптическое время не делит людей на святых и негодяев, но - на живых и мертвых, и его трещина пролегла как между людьми, так и внутри каждого человека. Эта трещина в каждом из нас отделяет живое, творческое начало от подлежащего уничтожению.

Пушкин прошел Апокалипсис на два века раньше нас, по-своему обозначив борьбу Света и тьмы внутри себя, покаяние и победу Божественного начала. Очередь за нами.

Так понимаю я слова Гоголя о Пушкине, как о пророке, заглянувшем на два века вперед.

В год двухсотлетия поэта-пророка мы попали в аховый переплет. Народ, за исключением кучки воров и спекулянтов, в жестоких экономических тисках, все мы без исключения явственно слышим громовые раскаты надвигающегося Апокалипсиса. Мы судорожно ищем опору, надеемся на власть, которая твердой рукой наведет порядок. А в ответ встречаем улыбку Пушкина и его совет: хватит быть олухами, которых может заморочить пресса, царь или очередной кандидат в президенты.

Ты царь, живи один, дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.

И уж совсем гробовым гвоздем звучит: "на свете счастья нет". Зачем же тогда жить? Нет, Пушкин не мог оборвать свою мысль на подобной пошлости. Наслаждавшийся великолепным праздником жизни и заповедавший его нам, разве мог он хоть на минуту поверить, что счастье - химера? Нет! Счастье есть, но не в порабощенности теми миражами, которые мельтешат перед нашими глазами, оно внутри нас, в покое и воле, в "усовершенствовании любимых дум", в независимости от "наград за подвиг благородный". Что же, и от денег отказаться? Ну, зачем же лезть в радикалы или в монахи! "Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать..."

Будь сам себе царем, осуществляй единственно реальные реформы - внутри самого себя - и не жди ничего от реформ внешних. Даже, когда эти реформы осуществляются в виде революций и природных катаклизмов, они ничего не переменят в твоей жизни, пока не переменишься сам. Понимаешь это: жизнь - праздник, нет: она - тюрьма, "конец света".

- Как это современно!

- Но такая "современность" для гениев.

- Она для каждого, иного нынче просто не дано.

Уверяют, что год девяносто девятый
Нам все переменит,
Что поднимет Россию с колен,
Только чуть подожди.
Улыбается Пушкин,
Два века он наш современник,
Он не верит тому,
Что пророчат волхвы и вожди.
Улыбается Пушкин, он знает,
Что счастье, как пряник
Или куклу ребенку,
Никто не положит в наш дом,
Что покуда сердца
Не очистим от всяческой дряни,
Все закончится плахой,
Разборками или вином.
Улыбается Пушкин,
Химер не оставив для рабства
И свободу воспев
В первозданной ее чистоте,
Ту, к которой мы можем
Лишь в духе и втайне прорваться,
Потому что иной
Не бывает свободы нигде.
Улыбается Пушкин
Гармонии освобожденья,
Даже боги летят
На Любви ослепительный свет.
Потому что Любовь,
Как всемирный закон тяготенья
Управляет Вселенной,
А значит, пределов ей нет.