|
Да спасут нас Господь и наука
от смещенья ума и оси…
Ну, а если придётся аукать
на безлюдных просторах Руси,
если ливень продлится торговый,
одолеет рекламный разгром…
Пусть горой Араратскою новой
станет первый заброшенный дом.
Самый старый, но только не проданный.
А иначе плохи дела,
потому что в продажу родина
до сих пор никогда не шла.
В этом доме затопим печку,
стол накроем, графин на столе…
И клонируем русскую вечность
на спасённой от рынка земле.
***
Россия, полумёртвый витязь,
не раз поправший смертью смерть,
тебе завещано увидеть
иные небеса и твердь.
В потемках нынешнего ада
не потеряй надежды нить.
Нам ни о чём грустить не надо,
а также нечего просить.
***
Мне говорят родные и друзья,
что слишком часто
я стал писать о смерти,
что слова,
из уст поэта, проникают в тело
и сказанное превращают в явь.
Ну, что ж, пускай…
пусть смерть – хозяйка тела –
с ним вместе слышит царственное Слово,
парящее звездой неуловимой
над пойманными птицами минут.
***
Ты жалуешься Небу, что один,
кастальские не покидаешь струи.
А «звон щита», а « с белых яблонь дым»,
«кремнистый путь», «Не дорого ценю я»…
Неисчислимы стаи воронья,
Наверно, никогда они не кончатся
Но ведь не так мала уж и семья
Товарищей твоих по одиночеству.
***
О, жизнь моя, - какой роман! - сказал Наполеон.
Я кровь солдат не проливал, не властвовал, как он.
Но очень долго воевал с собою и с людьми.
И сдался так же, как и он, Империи Любви,
которую принёс
Христос.
***
Бедные поэты-графоманы,
кто сегодня слышит голос наш
в грохоте рекламного обмана,
посреди всеобщих распродаж?
Может быть, грядущий Генрих Шлиман,
в чью-нибудь уверовав строку,
разузнать захочет, как дошли мы
через суховеи к роднику.
Как с незащищёнными глазами
в пыльных бурях рыночных сахар
донесли божественный гекзаметр
через нескончаемый базар.
Раскопает нынешнюю Трою
и отыщет в розовом песке
мощи неизвестного героя
с шариковой ручкою в руке.
***
Солнце в Гизе закатное шает,
тишина опускается вниз.
Две фигуры судьбу вопрошают –
русский путник
и каменный Сфинкс.
Путник где-то услышал случайно,
что как только загадочный зверь
рухнет наземь,
откроется тайна –
обнажится заветная дверь.
Под пластами гранита и глины
уведёт она в залы дворца,
где хранится папирус старинный,
а в папирусе – планы Творца.
Сверху сумрак прохладный сочится,
снизу тянется тень пирамид.
- Что со мною в грядущем случится? –
русский путник Творцу говорит.
- Человек, ты подобие сфинкса. –
тишина отвечает ему. –
Ты с обличием собственным свыкся
и боишься его.
Почему?
Я не знаю, что будет с тобою
и со Мной, потому что люблю
Тайну жизни и с общей судьбою
Я, конечно, свою разделю.
Я всего лишь твой временный зодчий,
охраняю тебя до Суда.
Ты меняешь мои оболочки,
Я же камни свои – никогда.
Я завет наш вовек не нарушу,
Я поклялся святым Небесам
дать свой образ тебе, чтобы душу
ты в страданиях выстроил сам.
Ты же в присных трудах и вчерашних,
как ребёнок, пыхтя и сопя,
воздвигаешь песочные башни,
убегая всю жизнь от себя.
Я твой вечный слуга, человече,
а не ты мой. Себя оцени,
чтобы вместе расправили плечи
мы с тобой в наши Судные дни.
Солнце в Гизе закатное шает,
светлый день опускается вспять.
Ничего на земле не мешает
русским путникам Сфинкса понять.
«Главный подъезд» (2004 год)
|
