|
Никуда от пафоса не денусь,
Не могу не написать стихов.
Я люблю тебя за неподдельность
Святости твоей, твоих грехов.
Ты вместила на полях и займищах
Наш позор и славу, кровь и дым,
Мужество, какого мир не знал еще
И свинцовый ливень... по своим.
Да, мы помним, мы, конечно, помним
Тот, с известным номером, приказ.
Только он не гневом душу полнит —
Пониманьем наполняет нас.
Сорок первый был щемящ и жуток,
Потому суров сорок второй.
Маршалы твои! Георгий Жуков!
А народ! Сказать, что он герой
Мало, он в самом аду кипящем
Укреплял и суть свою, и стать.
Был и вождь, жестокий, настоящий,
Времени и родине подстать.
Нет вождей и маршалов в России,
И врага густой скрывает дым.
Сердце, только сердце с прежней силой
Верит —
все равно мы победим.
* * *
В бессердечной нынешней пустыне,
В адском обжигающем огне
Дружно воспротивимся унынью —
Самому большому сатане.
Вспомним, как когда-то в сорок первом
В армии, охваченной тоской,
Жуков врачевал солдатам нервы
Ельней, Ленинградом и Москвой.
* * *
Поздно ночью под настольной лампой
Над «Добротолюбини» сижу
И вдвоём с Григорием Паламой
В сердце ум из головы свожу.
Свет любви сияет синий, синий…
Отступает яростная тьма.
Свет очей и дум моих, Россия,
Если бы и ты сошла с ума…
* * *
Но как тебе сойти с ума?
Как с поезда,
в угоду сердцу.
В селенье тихом обогреться,
Покуда леденит зима.
В снегу тропинку проторить
К избе, снаружи незаметной,
Зажечь свечу, поговорить
Без слов о главном, о заветном.
Ночной услышать звон цикад,
Понять, как солнце в сердце всходит,
Перевести усталый взгляд
Вовнутрь, туда, где половодье…
И тонкий выключить экстаз,
И в ярость прежнюю вернуться.
И мудрым старцам улыбнуться
В селе с названьем «Исихазм».
1996 год
|
