|
В березах беспокойно кружит
Гармошки хриплый говорок,
Усталый трактор степь утюжит,
И вьется серый прах дорог.
Земля родимая, ответь мне
Зачем, не ведая вины,
Не заживаются на свете
Твои любимые сыны?
Упал, ушел в траву с размаху,
И половины не скосив,
Большое сердце, как рубаху,
До дыр последних износив.
Гармошка захлебнулась глухо,
А ты, подняв дорожный дым,
Становишься для мертвых пухом
И всё суровее —
к живым.
* * *
Полинялой собакой рыжей
Со стогами-репьями в хвосте
После долгих сентябрьских стрижек
Прилегла кулудинская степь.
Провода бесконечно линуют
Полустанки и купы берез,
Но зовут в бесконечность иную
Монотонные ритмы колес.
Я не предал тебя.
И не сдался.
И с очей твоих, нет, не бегу.
На мгновение мне показался
Свет иной на ином берегу.
Все мне шепчет, что пуст этот берег,
Как и влажное это жнивье.
Но колеса упрямые верят,
Грохоча через сердце мое,
Возвратить обещая призывно
К теплым плахам родного крыльца
Не раскаянье блудного сына,
Но спокойную мудрость отца.
* * *
В деревянном старом доме
Мы ночуем на соломе,
В этом доме домовые
До утра в сенях стучат.
Что-то очень дорогое
И родное сердце ловит
Друг у друга в потонувших
В черном омуте очах.
Не спугнуть бы только словом,
Даже вздохом, даже думой
Из глубин души поднявшееся
Чистое тепло.
Много лет назад за Волгой
Или, может быть, под Тулой
Пролилось оно на сердце
И на дно его легло.
Мы его похоронили,
Нам казалось, и надолго
Заросло оно рубцами
От густых житейских драк.
Но теперь опять под Тулой
Или, может быть, за Волгой
Поднялась святая память
В деревенский добрый мрак.
Нам бы утром да при солнце
Улыбнуться бы друг другу
И запомнить, и запомнить
Полуночные глаза.
До свидания, деревня,
До свиданья пятый угол,
Там, где теплится лампада
И темнеют образа.
|
