|
Когда любовь и женщину Создатель
Задумал из Адамова ребра,
В них образ свой вложила
Божья Матерь,
Но от соблазна не уберегла.
Лукавый Змий присутствовал при этом,
И Божий план переиграл хитро —
Он раскидал нас всех по белу свету
Искать недостающее ребро.
О, сказка-быль любви и искушений!
Подвластны все закону твоему:
Чем счастье наше с женщиной блаженней,
Тем окаянней подступы к нему.
Во многих искушениях калечась,
Мы ищем дорогие нам глаза.
А с ними — ускользающую вечность,
Обещанные Богом небеса.
Те небеса и далеко, и близко,
В сплетенье рук и в недоступной мгле.
Сливаются две маленькие искры
В костёр неугасимый на земле.
И кто её придумал, Бог ли, змий ли,
Или в страданьях родилась сама,
Любовь — одна отрада в этом мире,
Мы без неё давно б сошли с ума.
* * *
— Я когда-то называл тебя Фея.
— Меня зовут Таня.
Тишина, возникшая за этими словами, наполнилась звоном цикад и запахом резеды.
— А меня — Пётр. В прежней жизни я носил другое имя. Но тебя сразу узнал.
— Узнал?
— Скорее, почувствовал.
Так начался разговор Петра с молодой женщиной, дом которой он отыскал по адресу, который сообщил ему Голавль.
Пётр вглядывался в лицо собеседницы, в её большие синие глаза, смотревшие на него очень тепло, но с некоторым недоумением. Они стояли у калитки сада, который окружал дом.
— Ты тоже припоминаешь меня?
— Нет, — растерянно улыбнулась женщина.
— Я напомню тебе кое-что. Например, квартиру на последнем этаже большого дома, детский приют, лечебные касания одной медсестры, полёты ...Ты учила любви и состраданию.
— Это была, наверно, не я, это была моя мама.
— Мама... — задумчиво повторил Пётр. — Я помню маленькую девочку, которую она называла своим цветком. Ты?..
— Может быть.
— Так вот ты кто. А где же теперь твоя мама?
— Она в горах.
— В Гималаях?
— Да, в Гималаях. Входи.
Пётр шёл по дорожке сада в дом, куда его пригласила пройти его новая знакомая. Душу Петра охватило чувство полной отрешенности от всего на свете, кроме той, что шагала впереди. Они вошли в дом, поднялись на третий этаж, где горела лампада перед большой цветной фотографией Феи. Да, дочь очень походила на мать — те же русые волосы, внимательный взгляд синих глаз, в глубинах которого фосфоресцировали знакомые разноцветные искры. Но цвет кожи был чуть смуглее, и что-то азиатское проступало в чертах лица Тани. Легкий холодок насторожённости так и не уходил из её глаз.
— Что делает твоя мама в Гималаях?
— Она в пещере.
— Твоя мама встала на дежурство?
— Да.
Звон цикад складывался в музыкальные фразы. Были явственно слышны звуки музыки, которая часто приходила к Петру в минуты большой радости.
Порыв ветра распахнул окно. Вместе с запахом цветов в комнату вплыл голубоватый светящийся шар. Он облетел замерших неподвижно Пётра и Таню, раздался лёгкий треск — и перед молодыми людьми стояла улыбающаяся Фея с букетом тюльпанов в руках. Не говоря ни слова, она поставила цветы в вазу, возложила тёплые ладони на головы молодых людей и, вновь превратившись в шар, исчезла за окном.
— Какое чудо! — зачарованно произнес Пётр.
— Мамино чудо, — эхом прозвучал голос Тани. — Мама иногда вот так неожиданно появляется в моем доме.
— Разве она может покинуть пещеру?
— Она не покидает пещеру, она умеет отделить от себя часть и послать её мне. Это называется делимость духа.
— Я чувствую себя, словно в детстве, — взволнованно произнёс Пётр. — Словно мне рассказали сказку. Красивую волшебную сказку. А что чувствуешь ты?
— Что полюбила тебя так же, как там, в Тонком мире, ты любил мою маму. Мама передала мне свою любовь.
— Это только любовь мамы?
— И моя.
— Ты полюбила меня любовью сестры?
— И сестры, и друга, и просто... люблю.
— Посмотри в окно, — сказал Пётр.
Между Солнцем и звездой Тишья в небе висела большая радуга. Она переливалась красными, синими, жёлтыми, фиолетовыми красками. И полнозвучно, хотя и тихо в пространстве вновь зазвенела музыка.
— Это для нас, — прошептала Таня. — Боже, как хорошо!
Пётр обнял и поцеловал её. Она не отстранилась, но заметила:
— Ты спешишь. Мы еще мало знаем друг друга.
— Зато они давно знакомы, — возразил Пётр. — Смотри.
Оба наклонили головы, наблюдая, как разноцветные искры рождались между их телами, соединялись, вспыхивали, исчезали в одежде.
В наступившей тишине перед глазами Петра поплыли смутные картины и воспоминания.
Средневековый замок. Большая площадь под чуть моросящим дождём. Рыцари в латах, собравшиеся на турнир. Он, Пётр, тоже в тяжелых доспехах, ждёт своей очереди, чтобы сразиться с соперником. Наконец, его черёд наступает, он мчится навстречу всаднику и падает, сбитый на землю копьём. Потом комната с высоким потолком, мокрые от дождя волосы, острая боль в ноге и склонённые над ним синие глаза прекрасной молодой женщины.
Новое видение: узенькая городская улочка с повисшей над ней в тёмном ночном небе луной. Он стоит под балконом дома, играя на скрипке. Дверь балкона открывается, к его ногам падает букет роз. Еще он успевает заметить белое платье и руку в длинной белой перчатке.
Последняя картина. Он в форме казачьего офицера верхом на коне куда-то едет. Она, держась за стремя, провожает его, глядя снизу вверх заплаканными глазами.
— Я это тоже видела, — прошептала Таня, когда Петр стал рассказывать ей о своих воспоминаниях.
Они еще долго сидели молча. Закатное солнце скользило по большой китайской вазе с цветами, по бронзовой скульптуре Будды, по окладу православной иконы. Последний оранжевый луч солнца упал к сияющим позолотой ступням Майтрейи.
— Тебе пора, — сказала Таня.
— Да, мне пора.
Пётр поднялся с дивана.
— В этой жизни я уже никуда тебя не отпущу. Полетишь со мной в Амазонию?
— Полечу.
|
