|
Страница 1 из 2 (предисловие к сборнику «Годовые кольца», 2006 г.)
Поэзия Юрия Ключникова – всегда моление о России. И чем трагичнее, драматичнее шла его жизнь, чем сильнее были гонения и репрессии со стороны властей, тем сокровеннее и преданнее звучали его стихи о родине, раздираемой противоречиями и раскалываемой междоусобицами. В России всегда было трудно поэтам воспевать Россию, еще труднее – молиться за неё.
Россия, полумёртвый витязь,
Не раз поправший смертью смерть,
Тебе завещано увидеть
Иные небеса и твердь.
Его тревожные и порой трагичные стихи, его пейзажные лирические зарисовки и притчи, подчеркивающие давнюю связь поэта с Востоком, его любовные и сентиментальные сонеты, его романтические баллады, чему бы и кому бы ни были посвящены, всегда обращены к России. Вся поэзия сибирского поэта Юрия Михайловича Ключникова, рожденного в 1930 году – это одно, продолжающееся десятилетия, от первых детских стихов 1943 года и до последних, написанных перед самым выходом книги «Годовые кольца», в конце 2006 года, непрекращающееся моление о России.
Но пусть печали нашу тьму не тешат
И радость не печалит, всё равно
Весь мир глядит – кто в страхе, кто в надежде –
На будущее в русское окно.
И нельзя сказать, чтобы это были обязательно радужные или оптимистические стихи. Тем более, нельзя отнести Юрия Михайловича Ключникова к этаким официозным поэтам, воспевающим, и порой не бездарно, любую власть, любые шаги в государстве российском. Нет уж, скорее, чисто поэтически Юрий Ключников всегда в оппозиции, ибо, каким бы государство ни было, между ним и народом всегда существует определенная дистанция, определенное противостояние. И в этом сложном противостоянии государства и русской нации поэт всегда на стороне своего народа. Его Россия – это не Россия чиновников и держиморд, а Россия народная, Россия богоносная. Россия творческая. За что и подвергался самым натуральным репрессиям в брежневские годы, когда в 1979 году был обвинен в богоискательстве и после долгого административного разбирательства был уволен по идеологической статье из новосибирского издательства «Наука», где работал редактором. Весь его немалый опыт директора средней школы, радиокорреспондента, главного редактора Новосибирского областного радио и Западно-Сибирской кинохроники был властями презрительно перечеркнут. Ни о какой работе ни в школе, ни журналистом в газетах не могло быть и речи. Впрочем, надо отдать должное, это Юрия Ключникова не сломило, работа в течение нескольких лет грузчиком была для него не менее почетна, чем любая преподавательская или журналистская работа, да и стихи писать талантливому поэту новая работа никак не мешала.
Время выкинуло коленце –
И причалил я в поздний час
С полуострова «интеллигенция»
К континенту «рабочий класс»
Пожалуй, среди таких, как он, « идеологических отщепенцев» брежневского времени (а таких было немало по всей Руси) трудно найти столь «дремучего народника», по словам его коллег по несчастью, затягивавших поэта в подземелье диссидентства. Но он чутьем понимал, что в подземелье выживают только крысы, и становится такой злобной диссидентской крысой не собирался. Жить на подачки зарубежных фондов решительно не желал. Как и Владимир Осипов или Леонид Бородин, он если и был инакомыслящим, то глубоко русским, национально мыслящим интеллигентом, защищавшим и в творчестве своем, и в жизни интересы русского народа. Он вообще никогда не был игровым, осознанно шкодившим поэтом, изначально чувствовал себя частью природы, частью природного народа, да и Россию воспринимал, как великое природное космическое явление, дарованное нам сначала небесами, а потом и матушкой-землей. Юрий Ключников отвечал своим заблудившимся в инакомыслии коллегам, также как он ушедшим из интеллигенции в грузчики и кочегары, но образовавшим среди этого простого народа свою обособленную касту:
И зачем мне моё спасение
Без людей, которых люблю?
Без моей заплутавшей родины,
Вечно бьющей нас по рукам,
Вечно ищущей непогодины
И скитаний по адским кругам.
Юрий Ключников из тех божьих людей, которые даже ещё до того, как пришли к Богу, даже в безбожии, заблуждениях или в навязанном обществом и властью атеизме ведут себя чисто по-божески, являясь истинными проводниками Высших истин, дарованных небесами. Никому на земле не дано знать, кто и каким путём идет к Богу, но делами его уже предсказан и весь путь их земной. Пути господни неисповедимы… Точно также сам Юрий Ключников, к примеру, относится к земному пути и земным страданиям пламенного революционера Николая Островского. Предваряя стихотворение «Памяти Николая Островского» цитатой Андре Жида, тоже, кстати, не самого глупого писателя на земле: «Я видел современного святого», далее поэт пишет:
Всегда Россия крепла мерой
Великих, благодатных гроз.
Её ведь и с безбожной верой
К победам приводил Христос…
…
Пока Россия не ослепла
И держат память тормоза,
Не может он уйти бесследно,
Не может потупить глаза.
Впрочем, и в новой работе своей, простым грузчиком на заводе, он находит своё творческое наполнение. В этом его стихи напоминают мне прозу Андрея Платонова или поэзию Алексея Прасолова. Который и в лагере, в суровых трудовых буднях, находил истинное наслаждение от своей работы. Мы уже часто забываем, что и физическая работа, направленная на созидание, дающая конкретный результат, будь то тяжелый крестьянский труд, труд строителя-каменщика или плотника, труд рабочего на заводе, приносит не фальшивое, а истинное удовлетворение, если ты осмысливаешь свою работу, видишь её перерождение в мощь своего народа, своего государства. Так наполнялся высоким смыслом труд Павки Корчагина на строительстве узкоколейки, но так наполнялся высоким смыслом и труд Ивана Денисовича из повести Солженицына. Я сам вспоминаю, как в той же ныне знаменитой Кондопоге, работая по ночным сменам на самой скоростной в России седьмой бумагоделательной машине на ЦБК, видя зарево заводских объектов, видя высокопрофессинальный труд своих коллег рабочих-бумажников, сеточников, варщиков целлюлозы, испытывал завораживающее вдохновение от участия в столь слаженной работе. Об этом нынче неприлично писать, да и заводы почти все позакрывались, но Юрию Ключникову всегда было плевать на приличия или неприличия «образованцев», презирающих труд и на земле, и на производстве. Он чувствовал себя частью трудового народа и искренне восхищался этим. Столь высокое вдохновение не понять ни партийным чиновникам, ни либеральной «образованщине».
И восторг распрямил
Приунывшую душу и тело,
И вся горечь моя
Сразу стала смешной и чужой,
И незримая птица
В ликующем сердце запела
Песню чистой победы
Над тонувшей в обидах душой.
Я полсуток поспал,
Но зато во вторые полсуток
Написал эти строчки
О пользе тяжёлых работ.
Так что низкий поклон
Вам, принцесса судьба, кроме шуток,
За умение выжать
Последние силы и пот.
Юрий Михайлович всегда, всю жизнь писал стихи, без всякой надежды на их публикацию в советское время. Но и жертвой себя никогда не считал, не теми категориями жил, не умел мелко мыслить. Может быть, ему помогало давнее увлечение философией, книгами восточных мудрецов, индийской, китайской и арабской культурой? Со временем он пришел и к Православию, никак не мог не придти, ибо, будучи глубоко русским человеком, всегда жил по русским, а значит и по православным канонам.
А русскому православному человеку в его открытости никогда не мешали мировые культуры, мысли мудрых людей, откуда бы они ни звучали. Можно сказать, что он и к Православию возвращался вместе со своим народом, прошедшим период активного безбожия и атеизма. Но, хочу заметить, что поэт не отрицал при этом и лучшие каноны советскости, советской державности, которые, уверен, ещё вернутся в наше современное общество. Еще в 1971 году Юрий Ключников писал:
Повернула вовнутрь дорога,
Ухожу, унося в груди
Бесконечную жажду Бога,
Безоглядность Его найти.
Для него в его творчестве и природа, и Бог, и народность, и культура всегда сливались воедино. Он как бы русифицировал, христианизировал давние китайские каноны даосизма, Пути и Благодати, по которому своим трудом, своим творчеством должен проходить каждый человек. Впрочем, в бескрайней Сибири, с её просторами, с её дивной природой, с алтайскими горами и реками, водопадами и лесами поэту никак нельзя не быть хоть немного пантеистом. А тем более родной с детства Алтай с его загадочным, мистическим Беловодьем, природным раем для осуществленного человека, никак не мог пройти мимо воспаленного поэтического сознания ещё молодого Юрия Ключникова.
Мать-природа
Я молюсь всечасно
Образам изменчивых полей.
Ты даруешь трудное причастье
Чистоте и прелести твоей.
И не нужно мне иного рая.
И не жду других даров судьбе.
Как любя, страдая, умирая,
Возрождаться вновь и вновь в тебе.
Он всю жизнь пишет простые чарующие стихи, надо ли гнаться за изысками формы, если в самой природе столько её волшебных оттенков, сумей лишь передать хоть чуточку от её завораживающего богатства. Мне кажется, нынешняя усложненность современной поэзии связана с её оторванностью и от народных корней, и от самой природы. Среди асфальта и бетона трудно оценить богатство мира, вот и приходится изобретать своё, иную природу, иные новые формы. Иной раз думаешь, может, и не случайно кормчий Мао посылал китайскую интеллигенцию на перевоспитание в деревню, пусть и проклинают его писатели, но сама китайская литература наполнилась новым природным, народным смыслом. Это как с «трудовым перевоспитанием» на заводе самого Юрия Ключникова, никак не хочет почувствовать себя поэт «жертвой», при всей нелюбви к чинушам и партократам. Что может быть выше простоты природы? К которой тянулись и поздний Борис Пастернак, и поздний Николай Заболоцкий, два русских гения ХХ века, по-своему повлиявших на творчество Юрия Ключникова.
Отбросив ненадежную манерность,
«впав, словно в ересь», в чудо простоты,
Они несли к ногам России верность,
Живые – не бумажные цветы.
Также прост и ясен его пейзаж, его прорисованные зримо детали и подробности живой жизни, впрочем, он и не стремится улавливать разницу между бытом и Бытием, у него иногда не понять: «рядом что-то плеснуло,/ Неважно, лягушка ли, бес ли…», он знает, все русское Бытие прорастает из такого зримого природного быта.
В деревянном старом доме
Мы ночуем на соломе,
В этом доме домовые
До утра в сенях шуршат.
Что-то очень дорогое
И родное сердце ловит
Друг у друга в потонувших
В чёрном омуте очах…
Его поэзия всегда немного сказова, фольклорна,. Но не похож он на ученого-фольклориста, он сам и есть – живой фольклор, народный русский тип, на которых и держится наша страна. Где бы они ни жили, в деревне или в городе, в лагерях или на фронтах, в технических центрах или в поселковых бараках.
Когда я читаю или размышляю о стихах Юрия Ключникова, сразу же вспоминаю Телецкое озеро, где когда-то молодым строил романтический Кедроград, гору Белуху, давние рериховские места, где бродил с экспедицией, горные реки, бескрайнюю тайгу во всем её величии. Юрий Ключников и сам встраивается в это алтайское величие со своей нелегкой, но созидательной судьбой, со своими образами родины, с восточными притчами и сказками. Его стихи всегда немного молитвенны, светский человек их может принять и за медитации буддистов, и за шаманство древних язычников, и всё это, наверное, есть в поэзии Ключникова, но русское Православие впитывает в себя эти древние краски, ничуть не впадая ни в ересь, ни в отчуждение, оно одухотворяет все древние сибирские истины каким-то горним светом.
По глыбам льда, из-под которых
Катунь рождается на свет,
Мы поднимались молча в году,
Светлей которой в мире нет.
Был день – как лёд,
Холодный, синий,
Серели тучи, как жнивье,
А мы молились за Россию.
За воскресение её…
|
