|
(предисловие к сборнику «Годовые кольца», 2006 г.)
Поэзия Юрия Ключникова – всегда моление о России. И чем трагичнее, драматичнее шла его жизнь, чем сильнее были гонения и репрессии со стороны властей, тем сокровеннее и преданнее звучали его стихи о родине, раздираемой противоречиями и раскалываемой междоусобицами. В России всегда было трудно поэтам воспевать Россию, еще труднее – молиться за неё.
Россия, полумёртвый витязь,
Не раз поправший смертью смерть,
Тебе завещано увидеть
Иные небеса и твердь.
Его тревожные и порой трагичные стихи, его пейзажные лирические зарисовки и притчи, подчеркивающие давнюю связь поэта с Востоком, его любовные и сентиментальные сонеты, его романтические баллады, чему бы и кому бы ни были посвящены, всегда обращены к России. Вся поэзия сибирского поэта Юрия Михайловича Ключникова, рожденного в 1930 году – это одно, продолжающееся десятилетия, от первых детских стихов 1943 года и до последних, написанных перед самым выходом книги «Годовые кольца», в конце 2006 года, непрекращающееся моление о России.
Но пусть печали нашу тьму не тешат
И радость не печалит, всё равно
Весь мир глядит – кто в страхе, кто в надежде –
На будущее в русское окно.
И нельзя сказать, чтобы это были обязательно радужные или оптимистические стихи. Тем более, нельзя отнести Юрия Михайловича Ключникова к этаким официозным поэтам, воспевающим, и порой не бездарно, любую власть, любые шаги в государстве российском. Нет уж, скорее, чисто поэтически Юрий Ключников всегда в оппозиции, ибо, каким бы государство ни было, между ним и народом всегда существует определенная дистанция, определенное противостояние. И в этом сложном противостоянии государства и русской нации поэт всегда на стороне своего народа. Его Россия – это не Россия чиновников и держиморд, а Россия народная, Россия богоносная. Россия творческая. За что и подвергался самым натуральным репрессиям в брежневские годы, когда в 1979 году был обвинен в богоискательстве и после долгого административного разбирательства был уволен по идеологической статье из новосибирского издательства «Наука», где работал редактором. Весь его немалый опыт директора средней школы, радиокорреспондента, главного редактора Новосибирского областного радио и Западно-Сибирской кинохроники был властями презрительно перечеркнут. Ни о какой работе ни в школе, ни журналистом в газетах не могло быть и речи. Впрочем, надо отдать должное, это Юрия Ключникова не сломило, работа в течение нескольких лет грузчиком была для него не менее почетна, чем любая преподавательская или журналистская работа, да и стихи писать талантливому поэту новая работа никак не мешала.
Время выкинуло коленце –
И причалил я в поздний час
С полуострова «интеллигенция»
К континенту «рабочий класс»
Пожалуй, среди таких, как он, « идеологических отщепенцев» брежневского времени (а таких было немало по всей Руси) трудно найти столь «дремучего народника», по словам его коллег по несчастью, затягивавших поэта в подземелье диссидентства. Но он чутьем понимал, что в подземелье выживают только крысы, и становится такой злобной диссидентской крысой не собирался. Жить на подачки зарубежных фондов решительно не желал. Как и Владимир Осипов или Леонид Бородин, он если и был инакомыслящим, то глубоко русским, национально мыслящим интеллигентом, защищавшим и в творчестве своем, и в жизни интересы русского народа. Он вообще никогда не был игровым, осознанно шкодившим поэтом, изначально чувствовал себя частью природы, частью природного народа, да и Россию воспринимал, как великое природное космическое явление, дарованное нам сначала небесами, а потом и матушкой-землей. Юрий Ключников отвечал своим заблудившимся в инакомыслии коллегам, также как он ушедшим из интеллигенции в грузчики и кочегары, но образовавшим среди этого простого народа свою обособленную касту:
И зачем мне моё спасение
Без людей, которых люблю?
Без моей заплутавшей родины,
Вечно бьющей нас по рукам,
Вечно ищущей непогодины
И скитаний по адским кругам.
Юрий Ключников из тех божьих людей, которые даже ещё до того, как пришли к Богу, даже в безбожии, заблуждениях или в навязанном обществом и властью атеизме ведут себя чисто по-божески, являясь истинными проводниками Высших истин, дарованных небесами. Никому на земле не дано знать, кто и каким путём идет к Богу, но делами его уже предсказан и весь путь их земной. Пути господни неисповедимы… Точно также сам Юрий Ключников, к примеру, относится к земному пути и земным страданиям пламенного революционера Николая Островского. Предваряя стихотворение «Памяти Николая Островского» цитатой Андре Жида, тоже, кстати, не самого глупого писателя на земле: «Я видел современного святого», далее поэт пишет:
Всегда Россия крепла мерой
Великих, благодатных гроз.
Её ведь и с безбожной верой
К победам приводил Христос…
…
Пока Россия не ослепла
И держат память тормоза,
Не может он уйти бесследно,
Не может потупить глаза.
Впрочем, и в новой работе своей, простым грузчиком на заводе, он находит своё творческое наполнение. В этом его стихи напоминают мне прозу Андрея Платонова или поэзию Алексея Прасолова. Который и в лагере, в суровых трудовых буднях, находил истинное наслаждение от своей работы. Мы уже часто забываем, что и физическая работа, направленная на созидание, дающая конкретный результат, будь то тяжелый крестьянский труд, труд строителя-каменщика или плотника, труд рабочего на заводе, приносит не фальшивое, а истинное удовлетворение, если ты осмысливаешь свою работу, видишь её перерождение в мощь своего народа, своего государства. Так наполнялся высоким смыслом труд Павки Корчагина на строительстве узкоколейки, но так наполнялся высоким смыслом и труд Ивана Денисовича из повести Солженицына. Я сам вспоминаю, как в той же ныне знаменитой Кондопоге, работая по ночным сменам на самой скоростной в России седьмой бумагоделательной машине на ЦБК, видя зарево заводских объектов, видя высокопрофессинальный труд своих коллег рабочих-бумажников, сеточников, варщиков целлюлозы, испытывал завораживающее вдохновение от участия в столь слаженной работе. Об этом нынче неприлично писать, да и заводы почти все позакрывались, но Юрию Ключникову всегда было плевать на приличия или неприличия «образованцев», презирающих труд и на земле, и на производстве. Он чувствовал себя частью трудового народа и искренне восхищался этим. Столь высокое вдохновение не понять ни партийным чиновникам, ни либеральной «образованщине».
И восторг распрямил
Приунывшую душу и тело,
И вся горечь моя
Сразу стала смешной и чужой,
И незримая птица
В ликующем сердце запела
Песню чистой победы
Над тонувшей в обидах душой.
Я полсуток поспал,
Но зато во вторые полсуток
Написал эти строчки
О пользе тяжёлых работ.
Так что низкий поклон
Вам, принцесса судьба, кроме шуток,
За умение выжать
Последние силы и пот.
Юрий Михайлович всегда, всю жизнь писал стихи, без всякой надежды на их публикацию в советское время. Но и жертвой себя никогда не считал, не теми категориями жил, не умел мелко мыслить. Может быть, ему помогало давнее увлечение философией, книгами восточных мудрецов, индийской, китайской и арабской культурой? Со временем он пришел и к Православию, никак не мог не придти, ибо, будучи глубоко русским человеком, всегда жил по русским, а значит и по православным канонам.
А русскому православному человеку в его открытости никогда не мешали мировые культуры, мысли мудрых людей, откуда бы они ни звучали. Можно сказать, что он и к Православию возвращался вместе со своим народом, прошедшим период активного безбожия и атеизма. Но, хочу заметить, что поэт не отрицал при этом и лучшие каноны советскости, советской державности, которые, уверен, ещё вернутся в наше современное общество. Еще в 1971 году Юрий Ключников писал:
Повернула вовнутрь дорога,
Ухожу, унося в груди
Бесконечную жажду Бога,
Безоглядность Его найти.
Для него в его творчестве и природа, и Бог, и народность, и культура всегда сливались воедино. Он как бы русифицировал, христианизировал давние китайские каноны даосизма, Пути и Благодати, по которому своим трудом, своим творчеством должен проходить каждый человек. Впрочем, в бескрайней Сибири, с её просторами, с её дивной природой, с алтайскими горами и реками, водопадами и лесами поэту никак нельзя не быть хоть немного пантеистом. А тем более родной с детства Алтай с его загадочным, мистическим Беловодьем, природным раем для осуществленного человека, никак не мог пройти мимо воспаленного поэтического сознания ещё молодого Юрия Ключникова.
Мать-природа
Я молюсь всечасно
Образам изменчивых полей.
Ты даруешь трудное причастье
Чистоте и прелести твоей.
И не нужно мне иного рая.
И не жду других даров судьбе.
Как любя, страдая, умирая,
Возрождаться вновь и вновь в тебе.
Он всю жизнь пишет простые чарующие стихи, надо ли гнаться за изысками формы, если в самой природе столько её волшебных оттенков, сумей лишь передать хоть чуточку от её завораживающего богатства. Мне кажется, нынешняя усложненность современной поэзии связана с её оторванностью и от народных корней, и от самой природы. Среди асфальта и бетона трудно оценить богатство мира, вот и приходится изобретать своё, иную природу, иные новые формы. Иной раз думаешь, может, и не случайно кормчий Мао посылал китайскую интеллигенцию на перевоспитание в деревню, пусть и проклинают его писатели, но сама китайская литература наполнилась новым природным, народным смыслом. Это как с «трудовым перевоспитанием» на заводе самого Юрия Ключникова, никак не хочет почувствовать себя поэт «жертвой», при всей нелюбви к чинушам и партократам. Что может быть выше простоты природы? К которой тянулись и поздний Борис Пастернак, и поздний Николай Заболоцкий, два русских гения ХХ века, по-своему повлиявших на творчество Юрия Ключникова.
Отбросив ненадежную манерность,
«впав, словно в ересь», в чудо простоты,
Они несли к ногам России верность,
Живые – не бумажные цветы.
Также прост и ясен его пейзаж, его прорисованные зримо детали и подробности живой жизни, впрочем, он и не стремится улавливать разницу между бытом и Бытием, у него иногда не понять: «рядом что-то плеснуло,/ Неважно, лягушка ли, бес ли…», он знает, все русское Бытие прорастает из такого зримого природного быта.
В деревянном старом доме
Мы ночуем на соломе,
В этом доме домовые
До утра в сенях шуршат.
Что-то очень дорогое
И родное сердце ловит
Друг у друга в потонувших
В чёрном омуте очах…
Его поэзия всегда немного сказова, фольклорна,. Но не похож он на ученого-фольклориста, он сам и есть – живой фольклор, народный русский тип, на которых и держится наша страна. Где бы они ни жили, в деревне или в городе, в лагерях или на фронтах, в технических центрах или в поселковых бараках.
Когда я читаю или размышляю о стихах Юрия Ключникова, сразу же вспоминаю Телецкое озеро, где когда-то молодым строил романтический Кедроград, гору Белуху, давние рериховские места, где бродил с экспедицией, горные реки, бескрайнюю тайгу во всем её величии. Юрий Ключников и сам встраивается в это алтайское величие со своей нелегкой, но созидательной судьбой, со своими образами родины, с восточными притчами и сказками. Его стихи всегда немного молитвенны, светский человек их может принять и за медитации буддистов, и за шаманство древних язычников, и всё это, наверное, есть в поэзии Ключникова, но русское Православие впитывает в себя эти древние краски, ничуть не впадая ни в ересь, ни в отчуждение, оно одухотворяет все древние сибирские истины каким-то горним светом.
По глыбам льда, из-под которых
Катунь рождается на свет,
Мы поднимались молча в году,
Светлей которой в мире нет.
Был день – как лёд,
Холодный, синий,
Серели тучи, как жнивье,
А мы молились за Россию.
За воскресение её…
Простоту поэзии Юрия Ключникова оценивали немногие, но, думаю, внимание этих немногих стоит многих других: Виктор Астафьев и Вадим Кожинов, Юрий Кузнецов и Юрий Селезнев, Валентин Сидоров и Эдуард Балашов. Из последних – поэт с тонким вкусом Станислав Золотцев. Впрочем, эти творцы и сами стремились к загадочной и трудно достигаемой чистоте звука и простоте слога. Думаю, иной раз простота спасала его и от излишнего ожесточения. В простоте трудно быть злым и недобрым. Простота может быть сурова, но никогда не может быть предательской. Простота лишена излишней громкости, визга, присущего порой, скажем, нашим витиеватым шестидесятникам. Простота более жизнеспособна. И в этом одна из загадок творческого долголетия поэта Юрия Ключникова. Вот потому даже талантливые модернисты довольно быстро умолкают, растрачивают все силы на форму, не хватает длинного дыхания, длинного пути.
Юрий Ключников – поэт длинного пути. И не сразу догадаешься, что между строками «Поют на сцене русские старухи, / Двужильные, как русская земля!» (1972) и другими «Былина дошла из какого-то края:/ Не в силах глядеть, как село умирает,/ Священник, у рясы рукав засучив,/ Возглавил колхоз, что почти опочил…» (2006) дистанция длиной в тридцать пять лет. Как писал тот же Станислав Золотцев: «Звучание русской поэзии не знает пределов ни в пространстве, ни во времени, оно - поистине тот дух, который дышит, где хочет, и в сердце мальчика, и в сердце «бойца с седою головой». Лишь бы это сердце верило и любило…»
Сердце Юрия Ключникова и верит, и любит, при всей своей великой простоте, он никогда не бывает равнодушным. К тому же, будучи и на самом деле истинным божьим человеком, он никогда не имеет врагов личных. Даже те, кто выгонял его с работы за богоискательство, отстранял от преподавания, не удостаивались его ненависти. А вот с врагами божьими, с врагами народными Юрий Ключников суров и безжалостен.
Мы в окопах ещё,
Мы в траншеях по самые плечи,
Видно, час не настал.
Видно час наступать не пришел.
Словно мессеры кружат
Чужие недобрые речи,
Атакуя повсюду притихший российский Глагол…
Мы тебя отстоим.
Золотая славянская совесть,
Наше русское сердце –
Сияющий Спас на крови!
Его судьба вся изложена в его стихах, и потому его «Избранное» выстраивается в жизненный драматический сюжет. Здесь и отголоски прошедшей войны, трудная жизнь в тылу, совместное существование с фронтовым поколением, у которого он брал уроки мужества и стойкости, далее студенческие годы, творческая работа, уход на завод, обретение нового опыта, поездки по Сибири и Алтаю, знакомство с западной культурой… Впрочем, вся его жизнь – это опыт постижения стихии и собственной души и души народной. И через все переломы, через все бытовые и лирические переживания, проходит главная линия – линия России, к ней у Юрия Ключникова изначально какое-то чисто религиозное сакральное отношение. И писались-то все эти не лишенные пафоса стихи для себя лично, не для публикаций, в лучшем случае они шли самиздатовским путем, тем искреннее, тем душевнее, тем прочувствованнее этот зов родины, превращающийся в моление о родине, какой бы она ни была, как бы сложно и трудно в ней не жилось. Еще раз повторюсь, явное продолжение платоновско-прасоловской творческой линии. Родина для Юрия Ключникова так и оставалась единственной истинной сказкой «до седин, до гробовой доски…». Родина – это и сокровенная красота полей и лесов, холмов и озер, это и с детства запоминаемые и чтимые народные песни и сказания, и любимые русские писатели, от Николая Гоголя до земляка Василия Шукшина, от Александра Пушкина до Сергея Есенина. И тем страшнее отзывается гибель своих современников, Рубцова, Шукшина, Астафьева. Он пишет после гибели Василия Шукшина:
Земля родимая, ответь мне
Зачем, не ведая вины.
Не заживаются на свете
Твои любимые сыны?
Его глубинное народничество отнюдь не показное, не радужное, жизнь-то он знает во всей её суровой полноте, хлебнул порядком несправедливости, а уж на славу прижизненную так даже и вовсе не надеялся. Воистину, в России поэту, писателю просто необходимо долго жить, чтобы пройти хотя бы часть завершающегося цикла из русской «Книги перемен». И не разочароваться в расхристанной и разгульной, долготерпеливой и смиренной, молитвенной и бунтарской своей единственной родине – России.
И слов-то нет,
А те, что есть, простые,
Как к солнцу потянувшаяся мгла.
Ну сколько можно петь нам
Про Россию,
Про степь да степь и прочие дела?
Лучина догорает, ветер воет…
А ты представь светло и горячо
Два метра глины вдруг над головою,
Да степь да степь, да небо,
Да ещё…
Все в роду Ключниковых было: и раскулачивание, и освоение новых земель, и народные сказители, и искатели сказочного Беловодья, и воины, и крестьяне, и учёные, и умелые организаторы, словом, всё, чем славен испокон веку русский народ, собиралось в древнем славянском роду Ключниковых, и как бы тяжело порой от властей ни было, России они никогда не мстили, к власовщине не прикасались, брезговали, «на Власова не клюнул ни один…» в ответ на все неправедные гонения.
И даже удивительным покажется для иных читателей, при такой судьбе и биографии, близкой биографии ценимого Юрием Ключниковым отца Дмитрия Дудко, и тот и другой не кланялись властям, но деяниями воистину державными пусть даже и Иосифа Сталина – гордились, как своими.
Который год перемывают кости,
Полощут имя грозное в грязи.
Покойникам нет мира на погосте,
Нет и живым покоя на Руси.
Нам говорят, что он до самой смерти
Был дружен с князем тьмы, но отчего
Трепещут и неистовствуют черти
До сей поры при имени его?!
Народная мудрость всегда оказывается более сокровенной, более глубинной, чем вопли правозащитников, обиженных индивидуалов, в народе взяли под защиту Ивана Грозного, уважают Иосифа Сталина. Нет, не рабский в этом проявляется характер, скорее, наоборот. Рабы и лакеи первым делом предают и перебегают на сторону врагов. Так и в конце советской власти именно певцы ленинских Лонжюмо и Братских ГЭС по-лакейски перешли в услужение новым буржуазным хозяевам, а те, кто никогда не обслуживал власть имущих, остались последними солдатами великой Империи. Среди них всегда независимый, всегда вольнодумный поэт и философ Юрий Ключников.
Люби платок необозримо-синий
И малую горошину-село.
Люби до гробовой доски Россию,
Каким бы злом тебя не обожгло…
Не запятнай себя и каплей злобы,
Сумей понять её высокий лад.
И не спеши судить её изломы!..
Ведь ты не знаешь, что они сулят.
Он сам давно уже, с юности верящий в чудо, в чем-то близкий по духу своему к староверческим пастырям, видит явно и в самом существовании России, пронесённой среди все лихолетья тысячелетия, окруженной со всех сторон завистью, злобой и недоброжелательством, зримое явленное нам всем чудо.
По всем законам рационалистического запада давно должны были мы исчезнуть как нация, как держава, как удерживающая весь мир в равновесии сила, и во времена смуты, и в лихолетье монгольского ига, и в трагедиях ХХ века, навязанных нам всё тем же Западом. Но – держимся и собираемся держаться дальше. В чем же загадка России? Об этом и пишет поэт Юрий Ключников, как-то естественно, органично. С любой любовной ли лирики, исторической ли притчи, сентиментального ли романса, философской ли поэзии плавно переходящий на узловую для себя вечную тему России. Может быть, он из тех многомудрых странников, кто своими молитвами о России и удерживает нашу неиссякающую силу от истощения? Не стоит же село без праведника. Вот эту неприметную, не кричащую праведность дарит своим читателям Юрий Ключников.
Быть поэтом – значит Серафима
Огненную волю исполнять.
И свечой горя в тумане тусклом.
Пробиваясь ландышем в пыли,
Каждой жилкой биться вместе с пульсом
Русским пульсом Матери-Земли.
В нынешнее сумрачное время, когда люди часто и не знают, что же управляет их жизнью, когда их лишили и национальной самодостаточности, и соборного общинного мышления, в то же время не дают стать личностью и творчески заявить о себе, когда русского человека явно хотят раздавить до конца, опустить на самое дно, превратить одновременно и в фашизоида, и в мычащего бомжа, и в спивающегося винтика какой-то машинной системы, запутывая даже самых умных в калейдоскопе обрывков идеологий и концепций, такие как Юрий Ключников придают смысл и иерархичность всем расплывающимся узорам. Он – не лидер, не вождь, не пророк, он простой земной пастырь русскости, своими молитвами о России спасающий и своих читателей, а с ними и самого себя.
Мы дно ногой нащупываем всюду
В истерзанном Отечестве своём.
Мы чуда ждем среди болот и блуда.
Но чудо в том, что мы ещё живём…
А вокруг наш мир, данный в самой зримой реальности, в увиденный и услышанных деталях быта и бытия. С одной стороны, Юрий Ключников какой-то жутко несовременный поэт, такие стихи могли бы прозвучать и в начале ХХ века, и в тридцатые-сороковые годы, и в период хрущевской оттепели, вместе со стихами наших «тихих лириков». С другой стороны, накануне нового имперского взлета России, когда к нашим экономическим и державным успехам так необходимо добавить поэтическую составляющую, его проникновенные незаказные стихи звучат как что-то чрезвычайно важное, вселяющее надежду в людей.
Страшиться ли загробных адских вихрей,
Когда их здесь немало перенес?
Я выносил у сердца этот тихий
Цветок любви.
Он очень трудно рос.
Под небом то лихим, то нежно-синим,
В болотах, на песке и на горах –
Цветок любви к измученной России,
Которой никакой неведом страх.
Для поэта нет деления своей родины, её истории на какие-то периоды, царский, советский, перестроечный. Он и в жизни своей, как в жизни всего народа отбирает всё ценное, не наносное, пронизанное светом истины. Мне кажется, такие люди и творят, пишут подлинную историю своего времени, своего народа, своей территории, отметая мусор сиюминутности.
Ах, власть советская, твой час
Был ненадолго вписан в святцы.
Ты гнула и ломала нас,
Пришёл и твой черед сломаться…
Бывало, на тебя ворчал,
Но не носил в кармане кукиш.
И поздно вышел на причал,
Что никакой ценой не купишь.
Когда сегодня Страшный Суд
Долги последние свершает,
А телевизионный шут
На торг всеобщий приглашает,
Я вспоминаю дух и прах
Отцов, которые без хлеба,
Отринув всякий божий страх,
Как боги, штурмовали небо…
Через кровавые моря
Приплыть к земле без зла, без фальши.
Смешная, страшная моя,
Страна-ребёнок. Что же дальше?
Как летописец, он пишет и свои легенды о Поле Куликовом, о Сергии Радонежском, о русском мудреце Обломове, о древней языческой Руси, об Аркаиме, о Пушкине и Гоголе, но и как летописец, держится в стороне от всяческой суеты, не забывая о своих комментариях к любой легенде. Все наши нынешние подвижники и правдоискатели живут в провинции, или живут провинцией, истинно находя именно в ней хранилище русского духа. Вот и Юрий Ключников – и архаичной формой своего стиха, и сюжетами, и постоянным молением о России – простой провинциальный русский поэт, такой, на которых держится сегодня современная русская литература. С мудрым прищуром пожившего человека, скептически поглядывая на своих недоброжелателей, всячески старающихся ныне добить всю породу, таких как он, тихих держателей русского неба и русского духа, Юрий Ключников с улыбочкой изящно признается в своем природном «графоманстве», но не таким ли суждено продлить дальше историю русской литературы?
Бедные поэты-графоманы,
Кто сегодня слышит голос наш
В суете рекламного обмана,
Посреди всеобщих распродаж?..
Может быть, грядущий Генрих Шлиман,
В чью-нибудь уверовав строку,
Разузнать захочет, как дошли мы
Через суховеи к роднику.
Как с незащищенными глазами
В пыльных бурях рыночных Сахар
Донесли божественный гекзаметр
Через нескончаемый базар.
Уверен, такие как Юрий Ключников, это и есть наша Троя, наша Брестская крепость русской литературы, не сдающаяся никакому врагу, и даже не замечающая их, идущая своим тяжелым и чистым путем. Это наши Одиссеи, затягивающие свое возвращение на родину-Русь до её полного очищения, это наши Моисеи, ведущие своих читателей не спеша, через возвращение назад, к нашему великому прошлому, в русское будущее, не растеряв по пути тот душевный сухой остаток, который и составляет суть каждой нации. Он и сегодня бредет со своими стихами и мыслями, молитвами и прозрениями по пространству и нашей поэзии и нашей жизни, «веселый странник золотого русского века», то ли пришедший к нам из прошлого, то ли зовущий нас в будущее.
Я – из неё, из довоенных лет,
Из ломки, плавки, ковки наших судеб,
Из тех времен, где и намёка нет
На то, что зрело в либеральном зуде…
Я и сегодня верю в ту же бредь:
Чтоб не кончалась про Ивана сказка,
Чтоб он не торопился поумнеть
И в нас не умерла его закваска!
Владимир Бондаренко, критик, главный редактор газеты «День литературы»
|
