Художник и Поэт

Многие из нас понимают, что мы давно живем в условиях войны. Потери последних лет куда значительнее, чем в сорок первом. Территориально — примерно в два раза, промышленное производство в процентном отношении снизилось сильнее, а суммарные человеческие потери от абортов, от алкоголя и наркотиков, от криминальной вседозволенности и других «цветов зла» каждый может подсчитать сам. Уроки многих стран и нашей собственной говорят, что материальные потери можно восстановить довольно быстро. Опыт мучительной нашей истории показывает, что и людские потери восполнимы, хотя и не так быстро, как материальные. Труднее всего лечить язвы духовные. Иисус Христос, на которого, как на высший авторитет, ссылаются теперь и правые, и левые политики, говорил: «Не боитесь убивающих тело, но бойтесь убивающих душу».

Телевидение почти круглосуточно атакует наши души эротикой, фильмами насилия и ужасов или вколачивает комплекс «совковой неполноценности». У многих складывается впечатление, что война проиграна, что Россия превратилась в труп, на котором пируют чужеземные и отечественные стервятники. И все-таки при кажущейся беспросветности нашего положения наметились сбои во вражеской атаке, по крайней мере, на нашу историю и культуру. Еще, пожалуй, не «Москва», но уже «Ельня». Зайдите в любой кинотеатр, когда демонстрируется самый лихой американский боевик. В лучшем случае, увидите несколько десятков человек. А на спектаклях в театре оперы и балета, на концертах симфонического оркестра — битком набитые залы. В этом, думаю, видятся первые ласточки наших будущих побед.

Итак, вернемся в 1896 год, когда в деревне Стрелковка Калужской губернии родился будущий Маршал. Отец Георгия Константиновича — деревенский сапожник, мать-полубатрачка. До революции таких называли «чумазыми», после нее происхождение из крестьян-бедняков считалось элитарным. Теперь вот снова пошла мода отыскивать в своих родословных дворянские или купеческие корни. Жуков был слишком крупной фигурой, чтобы заниматься сословной мимикрией. Выбившийся до революции в так называемые мелкобуржуазные слои, он и после нее не терпел бедности. Но личное благополучие никогда не играло существенной роли в планах Георгия Константиновича. И когда в своей книге «Воспоминания и размышления» он написал: «Революция дала мне возможность прожить жизнь яркую, очень интересную, полную сильных переживаний и больших дел», он сказал большую правду от имени целого созвездия уникальных россиян. Октябрь пробудил творческие начала в российском «черноземе», на дрожжах революции люди, подобные Жукову, стремительно поднялись «из грязи в князи». Многих жестокая рука Сталина возвратила в грязь лагерей, иным удалось из них выкарабкаться, и, не помня обид, они продолжали верой и правдой служить своему народу. Рокоссовский, Туполев, Королев, Чижевский (называю лишь тех, кто прошел через репрессии) — какие драматически величественные имена!

Жуков не сидел в лагере, но полной мерой испил горькую чашу времени. Он долгие годы ходил по острию бериевской бритвы, был не однажды объектом доносов. Маршал не проиграл ни одного сражения на войне и был неизменно в проигрыше в мирное время. Жуков спас страну трижды: во время войны; после смерти Сталина, когда над вакантным троном вождя нависла тень Берии; и третий раз, когда стране угрожало возвращение к сталинским методам года руководства со стороны группы Молотова, Маленкова, Кагановича. Награда была неизменной: услугами Жукова пользовались, а затем старались убрать Маршала куда-нибудь подальше с глаз. Слишком крут и независим!
Как же складывался такой характер?

Фотографии донесли до нас облик молодого Жукова в пору его работы в скорняжной мастерской, а затем унтер-офицера на первой мировой войне. На нас смотрит решительный молодой человек в штатском и лихо надетой военной фуражке. Подбородок еще не обрел позднюю жуковскую массивность, но уже свидетельствует о мужском характере хозяина. Так оно и было.
Приехал однажды Георгий в родную деревню из Москвы навестить родителей. Отправился с другом на танцевальную вечеринку. Пригласил танцевать девушку. К нему подошел парень, вытащил наган, (парень работал почтальоном, возил ценности и имел право на ношение оружия), пригрозил Георгию:
— Еще раз пригласишь ее, смотри!..

Жуков хладнокровно вырвал наган из рук парня, забросил его в крапиву и снова пошел танцевать с девушкой.
Подростком во время пожара вбежал и горящую избу, вынес из нее малых детей и старуху. Но мужество соседствовало в Жукове с трезвостью, нравственная чистота — с высокой расчетливостью. Вот эпизод 1915 года. Призванный в армию молодой солдат был направлен в учебную команду для подготовки к унтер-офицерскому званию. Старший унтер-офицер команды, славившийся крутым нравом и тяжелой рукой (одним ударом валил самых крепких новобранцев), невзлюбил Жукова, постоянно придирался к нему, отправлял в наряд. Но поднять руку остерегался. Жуков терпеливо сносил все издевательства, ни разу не вспылил, старался еще исправнее выполнять службу.

«Однажды унтер-офицер позвал меня к себе в палатку, — вспоминал Маршал, — и сказал:— Я вижу, ты, парень, с характером, и тебе легко дается военное дело. Но ты москвич, рабочий, зачем тебе каждый день потеть на занятиях? Ты будешь моим нештатным переписчиком, будешь вести листы нарядов, отчетность по занятиям и выполнять другие поручения.
— Я пошел в учебную команду не за тем, чтобы быть порученцем по всяким делам, а для того, чтобы досконально изучить военное дело и стать унтер-офицером, — был ответ «нижнего чина».
В этом эпизоде суть характера Жукова. С молодых лет он интуитивно почувствовал свою жизненную линию и шел по ней, не сворачивая ни влево, ни вправо — никогда не теряя чести, с одной стороны, а с другой, — не впадая в амбициозность, сохраняя четкое понимание сверхзадачи.

Он не получил систематического военного и другого образования, формально окончил лишь три класса церковно-приходской школы. Но его огромная целеустремленность позволила ему подняться на вершины культуры. Американский военный историк Солсбери, назвавший Жукова «полководцем полководцев», заметил, что советский Маршал изучил военное искусство от Цезаря до Клаузевица как никто в мире.
Дочь полководца Элла вспоминает: «В семейной библиотеке было больше 20 тыс. томов. Была представлена, прежде всего, военная литература. Как сейчас помню три тома Клаузевица «О войне», примечательные тем, что они испещрены подчеркиваниями и пометками отца... Отец читал Шлиффена, Фоша, Фуллера и Лид-дель-Гарта, он штудировал и отечественных теоретиков военного искусства».
По настоянию Жукова, в бытность его министром обороны в 50-е годы, были переведены на русский язык и изданы многие мемуары западных генералов, также в распоряжение специалистов поступил шеститомник Уинстона Черчилля «Вторая мировая война».

Но, конечно, Жуков не стал бы Жуковым, если бы его интересы сводились исключительно к военным делам!
-Читайте и учите Пушкина, пьесы Островского! - говорил он дочерям, — это сама жизнь. Толстого, Тургенева, Чехова. Русской литературе нет равной в мире.
Не раз перечитывал Маршал «Тихий Дон», восхищаясь мастерством Шолохова.
В сорок третьем после Сталинградского сражения захотел выучиться игре на баяне. И выучился через год в урывках между сражениями. Наигрывал «Коробейники», «Славное море, священный Байкал», «Темную ночь», «Соловьи». В 1945 году аккомпанировал Л. Руслановой, которую очень любил.
— Для Маршала совсем неплохо, — так оценила его игру Русланова.

Нельзя сказать, что при жизни его недооценили. Орденский иконостас на парадном мундире Маршала был самым великолепным. Народ и армия его любили, враги боялись, иные соратники завидовали, вожди терпели рядом только по великой нужде. Его ледокольная воля наложила неизгладимый отпечаток на всю эпоху второй мировой войны.
«Оценивая полководческие качества Жукова, — пишет генерал-лейтенант Н.Г. Павленко, — надо сказать, что он наделен был ими весьма щедро. Причем его железная воля и могучий ум находились в оптимальных пропорциях, что заметно выделяло его из числа других полководцев.

Опыт многочисленных войн показал, что пробелы в интеллектуальных и организаторских способностях полководцев, недостатки в их знаниях можно было еще как-то компенсировать. Что касается волевых качеств, то их нельзя было восполнить ничем и никем. Железная воля Г.К. Жукова не была скрыта в глубинах его характера. Она находила выражение в его суровом взгляде, в выступавшем вперед подбородке, в категоричности суждений, в краткости и сжатости формулировок, в металлическом голосе».

К этому набросанному генералом Павленко портрету Маршала можно добавить еще одну характерную внешнюю черту — высокую верхнюю часть черепной коробки Жукова. Такого великолепно сформированного черепа не было ни у одного из военачальников второй мировой войны. Недаром битый Жуковым Кейтель с ненавистью изучал лицо Маршала во время подписания акта о безоговорочной капитуляции. А союзник, американский генерал Паттон, встретившись с Жуковым, предпочел не увидеть его высокого лба, а отметил лишь «доисторическую нижнюю челюсть как у обезьяны». Понять Паттона нетрудно — сказался комплекс союзнической неполноценности, ведь если бы не наступление войск Жукова в 1945 году, истекающий кровью фашистский зверь мог бы устроить западным союзным войскам второй Дюнкерк. Именно так развивались события в Арденнах. Об этом «объективные» военные историки Запада не любят вспоминать.

Работавшие с Маршалом люди отмечали его выдающуюся интуицию, позволявшую предвидеть многие планы противника, а также неожиданность, порой парадоксальность его оперативных и стратегических решений. И первое, и второе качества базировались на огромной работоспособности Жукова.
Мне рассказывал о нем человек, учившийся вместе с Георгием Константиновичем на высших курсах в Москве. Чем отличался будущий Маршал уже в ту пору? Прежде всего, усердием. Курсанты могли организовать вечеринку, пойти в театр, к знакомым. Все время Жукова было отдано учебе. Вечером в пустом классе его можно было увидеть над картой или у ящика с песком.
О днях военной страды рассказывает генерал Л.Ф. Минюк: «Будни маршала Жукова — это работа и работа. Даже в затишье на фронте, когда, казалось бы, следовало дать отдых организму и унять нервное перенапряжение, он не щадил себя, будто и впрямь был высечен из какой-то кремневой породы. Бывало, уже глубокая ночь, пора бы маршалу отдохнуть, а он стоит у огромной карты всего театра войны. Стоит и час, и другой в глубокой задумчивости».
Он был человеком прямым, открытым и бескомпромиссным. Время, в которое он жил, такие черты не поощряло, мало кто сумел пронести их через всю жизнь. А он пронес. Вот строки из его интервью писателю К. Симонову: «Кто знает, как вышло бы, если бы я (до революции) оказался не солдатом, а офицером, если бы кончил школу прапорщиков, отличился в боях (а в боях он отличился, имел два георгиевских креста. — Ю. К.), получил другие чины... Может быть, доживал где-нибудь свой век в эмиграции?». Это сказано и напечатано не в 1993 году, а в те времена, когда принято было писать: «Революцию встретил с радостью, колебаний не имел».

Когда официальная пропаганда писала о немецко-фашистских офицерах и солдатах как о бандах трусливых хищников, Жуков говорил: «У нас их изображают карикатурно, принижают. А это неверно. И с какой стати так делается? Против кого мы воевали? Мы воевали против сильнейшей армии в мире. Таких солдат и офицеров не было. Они воевали до последнего».
Как никто другой. Маршал противостоял отечественному репрессивному аппарату, подобного которому тоже не бывало в мире. Летом 1945 года в группу войск, которой командовал Жуков в Германии, прибыл заместитель Берии Абакумов.

«Когда стало известно, — пишет Жуков, — что Абакумов производит аресты генералов и офицеров, я приказал немедленно вызвать его. Задал два вопроса: почему по прибытии не изволил представиться мне как Главнокомандующему и почему без моего ведома арестовывает моих подчиненных? Ответы его были, на мой взгляд, невразумительны. Приказал ему: всех арестованных освободить. Самому убыть, откуда прибыл. В случае невыполнения приказа отправлю в Москву под конвоем.
Абакумов убыл восвояси».

Через год чекисты нагрянули уже к самому Жукову на его московскую дачу. «Собирался лечь отдыхать, — вспоминает Маршал, — услышал звонок и шум. Вошли трое молодцов. Старший из них представился и сказал, что им приказано произвести обыск. Кем, было ясно. Ордера на обыск они не имели. Пришлось наглецов выгнать, пригрозить, что применю оружие...»
Но приходили и с ордером. И трижды (в ту пору) Герой Советского Союза, сжимая кулаки, глядел, как роются в его белье и в бумагах...
В ряду мемуарной литературы, а мемуары написали почти все маршалы и многие генералы, книга Жукова «Воспоминания и размышления» выделяется не только первоклассным анализом итогов и уроков войны, но и справедливой оценкой своих и чужих успехов и просчетов. В этом ее отличие от многих генеральских сочинений, где самореклама авторов нередко основана на недооценке или даже уничижении соратников. Тем более важна оценка Жуковым личности Сталина. У Маршала не было личных причин обелять Генералиссимуса. Многие несправедливые упреки, понижения в должности без причин, неоднократные угрозы ареста, наконец, реестр допущенных военных просчетов и ошибок, — все это давало Маршалу достаточные основания свести с диктатором счеты на страницах своих «Воспоминаний и размышлений», что до сих пор делают мелкие люди безо всяких оснований и без особых размышлений.

Жуков на это не пошел. Как не пошел на то, чтобы вставить в свою книгу слово похвалы бригадному комиссару Леониду Брежневу, в эпоху правления которого печатались «Воспоминания и размышления». «Я не знал такого генерала», — отрезал Маршал подхалимам. Впрочем, те управились сами: они без ведома Жукова вставили в книгу сюжет о том, как полководец ездил на Малую Землю «советоваться» с комиссаром Л.И. Брежневым.

Что же касается личности И.В. Сталина, то вот несколько выдержек из книги «Воспоминания и размышления»: «Сталин внес большой личный вклад в дело завоевания победы над фашистской Германией и ее союзниками. Авторитет его был чрезвычайно велик...
Невысокого роста и непримечательный с виду, И.В. Сталин во время беседы производил сильное впечатление. Лишенный позерства, он подкупал собеседника простотой общения. Свободная манера разговора, способность четко формулировать свою мысль, природный аналитический ум, большая эрудиция и редкая память заставляли во время беседы с ним даже искушенных и значительных людей внутренне собраться и быть начеку...
Поразительная работоспособность, умение быстро схватывать суть дела позволяли ему просматривать и усваивать за день такое количество самого различного материала, которое было под силу только незаурядному человеку...

Трудно сказать, какая черта у него преобладала. Человек разносторонний и талантливый, И.В. Сталин не был ровным. Обычно спокойный и рассудительный — временами он впадал в острое раздражение. Тогда ему изменяла объективность, он резко менялся на глазах, взгляд становился тяжелым, жестким. Не много я знал смельчаков, которые могли выдержать сталинский гнев и отпарировать удар».
Среди таких немногих был Жуков. Известна его крутая реакция на вспышку сталинской ярости, когда Георгий Константинович предложил в стратегических целях отдать немцам Киев. Тогда эмоциональная схватка двух исполинов закончилась вничью: Сталин не принял в расчет мнение своего начальника Генерального штаба, понизил его в должности и отправил командующим Резервным фронтом под Ельню. А Жуков выиграл сражение под этим городом и доказал, что был прав. Были и другие стычки, одни из них заканчивались тем, что принимались решения Жукова, в других конфликтах навязывал мнение Сталин. На этом основании иные военные историки пытаются создать Маршалу имидж военной тени Сталина. Гвардии полковник запаса, доктор наук, профессор А. Мерцалов пишет в журнале «Родина» (№ 6, 7) за 1991 год:
«Некоторых приводит в восторг то обстоятельство, что Жукову не удалось «пройти академий». Нужно ли доказывать, однако, что одних природных данных недоставало для того, чтобы руководить военными действиями, да еще при полуграмотном Верховном? Не только Сталину, но и Жукову были свойственны порочный стиль «любой ценой», грубость и самодурство».
В этом же номере журнала рядом со статьей А. Мерцалова опубликовано тщедушное (другого слова не подберешь) стихотворение Иосифа Бродского «На смерть Жукова», аккомпанирующее военному профессору:

Сколько он пролил крови солдатской
В землю чужую! что ж, горевал?
Вспомнил ли их, умирающий в штатской
Белой кровати? полный провал.
Что он ответит, встретившись в адской
Области с ними? «Я воевал».

Литературные достоинства этих стихотворных фантазий на тему Жукова судить не стану, так же как мне неизвестно, какими военными заслугами подкреплено ученое звание профессора А. Мерцалова. Но историческое невежество военного историка и поэта налицо. А еще инфантильный цинизм И. Бродского, которому, видимо, и в голову не пришло, что звание Нобелевского лауреата не дает права на ношение ключей от рая... куда Бродский не пустил Жукова.

Статистика наших военных потерь, на которую обратил внимание известный литературовед и историк Вадим Кожинов, свидетельствует: в «жуковском» контрнаступлении под Москвой погибло 139586 человек — 13,6 % от числа наступавших (1021700 человек). Провалившаяся в том же 1941 году Керченская десантная операция под командованием генерала Козлова дала потери. А вот статистика конца войны. В будапештской наступательной операции, которую проводил один из лучших советских военачальников маршал Ф.И. Толбухин, было задействовано 712,500 человек. Из них погибло 80,026, т.е. 11,1 % участников. В Берлинской операции, которой руководил Г.К. Жуков, участвовало 1,906,200 солдат и офицеров. Число погибших составило 78,291 человек, т.е. 4,1 %.
Профессия полководца обязывает проливать на войне солдатскую кровь, а не воду, и документы подтверждают: Жуков делал это очень бережно. Сказанное не умаляет заслуг других полководцев, но лишь подчеркивает', он был лучшим из лучших.

Остается ответить на вопрос, почему Жуков терпел самодурство Сталина. Во-первых, терпел далеко не всегда, часто возражал и добивался своего. Во-вторых, если и терпел и вынужден был порой соглашаться с некомпетентными решениями Верховного, то по той же причине, по какой молодой солдат Георгий Жуков не обращал внимания на выходки унтера, овладевая военным делом. Перечить диктатору слишком часто — означало выбыть из игры, чего Жуков себе позволить не мог, понимая свою роль в судьбах родины и мира. Это было его понимание долга и ответственности перед историей, о чем сегодня любят порассуждать задним числом люди, к большой истории не имеющие никакого отношения.
Читатель вправе спросить, для чего в статье, посвященной Маршалу Жукову, понадобилось так много места отводить личности Сталина? Отвечу: не только из стремления восстановить историческое равновесие в его, так сказать, теоретическом аспекте. Вопрос этот горячий, живой, имеющий прямое отношение к самым насущным нашим нуждам.
Унижая Сталина, мы унижаем самих себя, тогда как сегодня нам нужно не самоуничижение, но самоосознание. Все сильные и слабые стороны личности Сталина — это проявленные в увеличенном формате качества слишком многих из нас. Ибо нам свойственны не только терпение, умение сконцентрироваться в решительную минуту, аскетизм, развитая интуиция, — все то, чем в высокой степени владел покойный диктатор, но и беспощадность к прошлому и настоящему, бесчеловечная расточительность, тяга к спиртному... Увы, Сталин очень типичен для среднестатистической массы россиян, как бы мы от него ни открещивались. Жуков же воплотил лучшие черты нашего национального характера.

Его рыцарская щепетильность проявлялась даже в мелочах. В победные майские дни 1945 года проходили два банкета. Один во Франкфурте давал Эйзенхауэр, другой в Берлине — Жуков. По словам английского историка Д. Ирвинга, американский командующий распорядился подавать «лучшие коньяки и ликеры, захваченные в складах вермахта». Жуков приказал выставить на столы продукты и напитки только отечественного производства — нельзя осквернять великое торжество трофеями, взятыми у врага.
Встал вопрос, чем кормить немецкую делегацию, мрачно сидевшую в отведенном ей соседнем помещении. Жуков помолчал и решительно сказал:
— Не будем мелочиться: кормите их всем, что приготовлено для банкета. И обязательно подайте на тарелках с вензелями имперской канцелярии. Давайте без ограничений и напитки. Пусть запивают свое поражение. Только, я думаю, это им впрок не пойдет.

Вспоминает маршал Василевский:
«В самые трудные, даже критические, моменты я никогда не видел Жукова растерянным или подавленным. Напротив, в такие часы он был, как никогда, деятелен, сосредоточен и целеустремлен».
Так было до войны, во время и после нее.
Когда в 1957 году возникла угроза захвата власти группой Молотова, Маленкова и Кагановича, Хрущев обратился за помощью к Жукову. Тот послал военные самолеты за членами ЦК. На собравшемся 22 июня Пленуме с докладом выступил Маршал. Своим чеканным, металлическим голосом он бросал заговорщикам тяжелые обвинения об их участии в репрессиях сталинских времен. Если бы докладывал кто другой, например, Хрущев, могла последовать ответная атака: «А сам-то...» И как ее отразить? Жукова оппозиционеры тоже пытались одернуть: дескать, время было такое, и если порыться и архивах, то можно найти «некоторые документы», где стоит подпись Жукова. Маршал немедленно возразил:
— Нет, не найдете. Ройтесь! Моей подписи там не найдете.
И не нашли до сих пор. Ни одной.

Выразительны эпизоды, связанные с арестом Берии. Принять участие и возглавить эту операцию предложил Жукову в 1953 году его тогдашний начальник, министр обороны Булганин. Маршала предупредили: Берия — человек физически сильный, владеет приемами восточных единоборств.
— Ничего, справлюсь, нам силы тоже не занимать, — ответил Жуков. Во время заседания Президиума ЦК КПСС Жуков подошел к Берии и скомандовал:
— Встать! Вы арестованы.
Берия медлил. Тогда Жуков схватил его, заломил руки, приподнял, встряхнул и тут же провел ладонью по бедрам — нет ли пистолета. Оружия при Берии не оказалось.
«Злость на Берию у меня была беспредельна, — вспоминает сам Жуков, — глядя в его испуганные глаза, я сказал:
— Сволочь, доигрался! Ты хотел посадить всю страну, теперь ответишь за все!»
Чтобы при выезде из Кремля не возник инцидент с чекистами, которые могли вступиться за своего начальника, Жуков посадил в свою машину известных военачальников — Москаленко, Батицкого и Серова, которых охрана знала в лицо. Берию с кляпом во рту положили на пол между сиденьями под ноги генералам, да так и вывезли из Кремля. 57-летний Жуков не забыл приемов, с помощью которых еще в первую мировую брал разведчиком «языков».

Когда много позже кто-то из журналистов спросил у Жукова о дальнейшей судьбе Берии, Маршал сухо ответил :
— Я его арестовал, а судил Конев. Пусть и расскажет.
Ответил по-жуковски — ни слова домыслов, ни тени пересудов.
Примечательную историю рассказывает журналист Трояновский. Во время войны приехал он однажды в штаб Жукова с корректурой статьи, которую должен был завизировать полководец. Пришлось долго прождать приема, адъютант пропускал других посетителей, преимущественно генералов. Наконец, настала очередь Трояновского. Жуков быстро прочел статью, поставил подпись, затем обратился к корреспонденту:
— Почему не вошли стразу, у вас же срочное дело?
— Ваш адъютант не пускал.
Жуков резко отчитал Трояновского. Смысл выговора сводился к тому, что солдаты ждут номер газеты, что дело корреспондента архиважное и он должен был любыми путями пробиться к командующему и выполнить поручение редакции. В заключение Жуков сказал:
— Передайте бригадному комиссару Ортенбергу (редактору «Красной Звезды»), чтобы больше он вас ко мне не присылал. Вы не умеете работать.

Обо всем этом Трояновский много лет спустя рассказал не с обидой, но с восхищением профессионала перед великим профессионалом.
Возникает вопрос, уж не рисую ли я икону Маршала? Ведь были же у него недостатки? Отвечаю: на фоне современной ему человеческой панорамы, а пожалуй, и теперь - это действительно облик иконописный. Русланова при жизни Жукова назвала его Георгием Победоносцем. И чем дальше в историю уходит фигура Жукова, тем более проступает над прекрасной головой Маршала ореол святости.
Кого называют святым человеком? Того, кто отдал всего себя без остатка самой великой цели. Мы привыкли связывать святость лишь с религиозным служением Всевышнему. Но XX век раздвинул наши понятия о святости и дал примеры подвижников в разных областях жизни. Александр Чижевский в науке, Антуан де Сент-Экзюпери в летном деле, в литературе и философии, Альберт Швейцер в медицине и философии — все они подвижнически служили Богу как Истине, Добру и Красоте. Георгий Жуков служил той же Высшей Цели в эпоху Небесного и земного Армагеддона как святой воин. Это чувствовали тонкие люди.
Анна Миркина, редактор книги Жукова «Воспоминания и размышления», вспоминает, что когда у постели уже глубоко больного полководца собрались врачи на консилиум, находившийся среди них француз-профессор встал перед Маршалом на колени, преклонил голову и сказал:
«Я кланяюсь человеку, который спас мир от фашизма».
Воин духа — монах, как правило, бывает строг к себе и мягок к людям. Жуков действовал в жестоком мире, не мог не считаться с его законами и поэтому к людям относился, как правило, жестко. Но жестоким и мстительным никогда не был. Самые суровые решения его освящены чистотой помыслов и благородством поступков. Это равняет его с русскими старцами. Он высоко поднялся над своей эпохой, где бурлило слишком много низости. Эпоха больно ранила Жукова, но запятнать его не сумела ни в чем. Потому мы имеем полное право назвать его святым человеком. Таким же примером для подражания, как Александр Невский, Серафим Саровский, Иоанн Кронштадтский.

Был ли Жуков религиозен в церковном смысле? Прямых свидетельств на эту тему нет, но есть некоторые косвенные, например, что под обшивкой легковой автомашины Маршал возил икону Казанской Божьей Матери. Утверждают, что все свои сражения полководец начинал словами «С Богом!» и что он носил крест. Наверное, подобных данных недостаточно, чтобы объявить Жукова человеком «воцерковленным», гораздо больше сведений на этот счет относительно маршалов Шапошникова и Василевского. Но внутренняя религиозность великого полководца у меня не вызывает сомнений. В связи с вопросом о религиозности Жукова уместно рассмотреть проблему взаимодействия Высших Сил с Советской властью и коммунистическим режимом.
Известно, что во время войны многие препоны для церкви были убраны, и ее активность необычайно возросла. Богослужения проходили даже в действующей армии. Это происходило спонтанно и понятно не было директивой ни Сталина, ни Жукова. Что же происходило в стране на духовном фронте?

Церковная литература свидетельствует, что когда гитлеровская Германия начала агрессию против Советского Союза и весь православный мир молился за спасение России и мира, митрополит Ливанской православной церкви Илия укрылся в подземной церкви и там три дня молился перед иконой Божьей Матери о спасении России. Ему было видение Богородицы. Она сказала, что Россия будет спасена, если российский правитель Сталин выполнит следующие условия: 1) разрешит, где только можно, работу храмов и монастырей, а также духовных академий и семинарий; 2) будут совершены богослужения перед чудотворными иконами в действующей армии; 3) не будут сданы города Москва, Ленинград и Сталинград; 4) определение Высших Сил будет доведено до сведения советского народа.
Информация о видении ливанскому митрополиту была сообщена по посольским каналам Сталину. Советскому лидеру не оставалось ничего другого, как принять определение Божественных Сил, тем более что он в свое время учился в духовном учебном заведении и каким бы атеистом себя ни считал, наверное, чувствовал, как всякий крупный человек, что с Богом шутки плохи.
Во время войны, как известно, по распоряжению властей было открыто много храмов, монастырей, духовных учебных заведений. Икона Божией Матери по распоряжению Сталина была помещена в самолет и совершила облет неба Москвы. В осажденном Ленинграде непрерывно шла Божественная Литургия, чудотворная икона Казанской Божьей Матери побывала в Ленинграде, Сталинграде, под Кенигсбергом. Формально было выполнено и последнее условие Высших Сил: митрополита Илию после войны пригласили в Москву, наградили Сталинской премией 1-й степени, от которой священник отказался и еще внес 200 тыс. долларов на восстановление разрушенного войной хозяйства страны. Сталин предложил самому митрополиту сообщить факты, связанные с Определением Богородицы, что тот и сделал перед собранием духовенства и верующих. Таким образом, православная церковь давно знала, с чьей помощью победил Советский Союз.

Все это очень серьезные вопросы, требующие научного осмысления. Большая наука всегда, а в наше время особенно, погружаясь в глубины материи, неизменно натыкается на присутствие каких-то парадоксальных разумных сил, действующих за гранью элементарных частиц, но управляющих самыми грандиозными скоплениями материи. И человеческим обществом тоже. Как же понять парадокс помощи Бога безбожникам?
Но разве не Библия дала нам притчу о блудном сыне, прощенном Отцом? Разве не Богородица назвала Россию своим домом? Если мы считаем Бога высшей Справедливостью, мог ли он не помочь народу, который с невиданным упорством, самоотверженностью и мужеством защищал свой дом? Между прочим, когда началась русско-японская война 1904 года, во всех храмах Российской Империи шли службы в честь русского оружия, тогда сам царь Николай 11 молился вновь причисленному к лику святых Серафиму Саровскому, чтобы тот помог русским воинам. Высшая Помощь не состоялась. По этому поводу левая пресса начала века иронизировала: царь пытается победить японцев молитвами, а они бьют русскую армию новейшими бризантными снарядами.

Во все века людей волновал вопрос, как достучаться до Бога, как заслужить Его помощь? Много сказано о любви, о милосердии, о смирении, наконец, о справедливости. Но не всегда вспоминают, что Бог — это напряжение, что без предельной концентрации сил человека нет и помощи Высших Сил. Не в том дело, что Бог помогает только сильным, он помогает и слабым, но при максимальных их собственных усилиях. «Царство Божие берется силою, и всякий стремящийся к усилию восхищает Бога». Все подвижники и Божьи угодники были, прежде всего, великими тружениками.
В величайшем напряжении народа — тайна нашей победы в Великой войне. В катастрофических условиях мы победили немцев лучшим военным искусством, лучшими танками, лучшими самолетами, то есть плодами беспрецедентных в истории усилий народа и его лидеров.

Сегодня ситуация повторяется. И хотя из атеистов мы внезапно чуть ли не все превратились в верующих, хотя повторяем, что Бог назначил России лучезарное будущее, что духовное возрождение нашей страны — залог спасения всего мира, но только на условиях труда, но не попрошайничества. Так называемый Страшный Суд подводит черту, за которой окажутся все, надеющиеся въехать в рай на чужих плечах. «Теплых» «изблюю из Уст Своих», — говорит Бог устами апостола Иоанна.
Мы сегодня стали умными и понимаем, что без помощи Бога не было бы нашей Победы в мае 1945 года. Но Победы не было бы и без солдат, офицеров и генералов. Сегодня о них говорят разное. Договариваются даже до того, что напрасно они не сдали страну Гитлеру, что, возможно, в этом случае более высокая немецкая цивилизация обеспечила бы нам рыночное процветание и товарное изобилие. Подобные мысли мы уже слышали из уст одного литературного героя — Смердякова в «Братьях Карамазовых» Достоевского. Он рассуждал примерно в той же тональности: проиграй Россия Наполеону, она присоединилась бы к семье цивилизованных государств.

Есть и другие «философы», которые упрекают нас за то, что мы воевали за ложные коммунистические идеи.
Я понимаю горькие чувства сегоднишних ветеранов и полностью присоединяюсь к ним. Но можно понять и великого полководца, не раз вкушавшего черный хлеб неблагодарности. Где находил он силы, чтобы сохранить достоинство и веру? В самом себе. Среди жестоких политических вождей и угодливых хамелеонов он сохранял высоту коммунистических идей, прежде всего, линией собственной жизни. Он был из той когорты коммунистов, к которой принадлежали Шолохов, Королев, Шукшин и тысячи других известных и безвестных благородных россиян, чьей духовной силой держалось могущество коммунистической идеологии.
Как известно, коммунистические идеи изобретены не Марксом и не Лениным. Преданными коммунистами, то есть общинниками, жившими на общее благо, были Будда, Пифагор, Христос, Франциск Ассизский, Сергий Радонежский. Самый великий из названных выразил свое отношение к идеалам рыночной экономики весьма недвусмысленным образом: он свил кнут и выгнал этим кнутом всех торгашей из храма. Как видите, и Спаситель мира порой прибегал к очень недемократическим приемам. Беда наша не в самом торгашестве, куда от него денешься, а в том, что мы поселили рынок в наши души и даже Бога призываем в соучастники рыночного «преображения».

Коммунистические идеи, за которые сражался Георгий Жуков, непременно вернутся в поле зрения россиян, когда пройдет наше «демократическое» помрачение. Вернутся, конечно, не в прежнем виде, не в лицемерной форме, когда столпы общества клялись в верности Марксу, Ленину, а сами терлись у западной кормушки. Нет, общество будущего будет постоянно приближаться к идеалам Будды, Христа, Сергия Радонежского.
Что же касается насильственного коммунизма, то, отвергнув его, мы должны сохранить уважение к советской истории, как и к истории вообще.
Разве христианство во всем мире внедрялось ненасильственным путем? Разве инквизиция, религиозные войны, крестовые походы не оставили за собой горы трупов? А кто развязал первую мировую войну? Даже рыночная экономика и права человека произросли на костях буржуазной революции.

Насилие ужасно и отвратительно, но оно — неизбежный спутник низших ступеней нашего сознания. Проклясть его бесполезно, отшатнуться от него недостаточно, им нужно переболеть, его нужно перетерпеть и пережечь. Так что большевистская прививка России и миру была неизбежна и даже необходима. Но не приведи Господь повторить ее на демократической основе. Фразу Маркса о том, что история повторяется дважды, сначала как трагедия, потом как фарс, можно понять и в том смысле, что за одной трагедией может последовать другая. Бесплодная. В этом — фарс.
После недавних событий многие активисты патриотического движения впали в разочарование. Дескать, что за народ, который безмолвствовал во время штурма Белого Дома!..Но чему удивляться? Русские во все века безмолвствовали и долго запрягали. Но в нужную минуту ездили быстро. А вот лидерам русским часто не хватает терпения. Между тем, длительная собранность и терпеливый труд много важнее, чем кратковременный героический блеск смерти на войне или баррикаде.