Художник и Поэт

(Опыт немонашеской исихастской практики)

Практика Иисусовой молитвы, иными словами исихазма (безмолвного "умного делания"), описанная византийскими православными старцами в пятитомнике "Добротолюбие", а также русским старцем Харитоном, всё чаще привлекает внимание не только исследователей православия, но и широкого круга людей, ищущих духовного просветления в обычной, не монашеской жизни. Реакция массового зрителя на фильм П. Лунгина "Остров" - свидетельство тому. Между тем ещё Игнатий Брянчанинов отмечал: "В настоящее время - существенная нужда в правильной молитве, а её-то и не знают!.. Наставников нет" Ту же мысль повторяет Харитон, составивший "Сборник об Иисусовой молитве", справедливо названный русским "Малым Добротолюбием", поскольку туда наряду с византийским опытом включёна исихастская практика русских старцев. И оба - Брянчанинов и Харитон- с недоумением говорили о том, что в среде некоторых священнников неоправданно муссируется мнение о чрезмерных опасностях, подстерегающих человека, практикующего "умную молитву". "Иные, считающие себя за одарённых духовным рассуждением и почитаемые многими за таковых, "боятся" этой молитвы, как какой заразы, приводя в причину "прелесть - будто бы непременную спутницу упражнения молитвою Иисусовою, сами удаляются от неё и других учат удаляться" ( Сборник о молитве Иисусовой. Изд-во Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1994, с.10).

В этом смысле опыт известного писателя и поэта Юрия Ключникова, практикующего "умную молитву" в течение тридцати лет, представляет несомненный интерес для тех духовных искателей, чей путь связан с молитвенной практикой. Заметим, однако, и автор статьи сам это подчёркивает, что его опыт представляет собой не более, чем личную попытку освоения древней православной традиции человеком "в миру". Такая попытка обязывает любого искателя обратиться, прежде всего, к коллективному драгоценному опыту византийских и русских исихастов.

1. Вспышка света

Сразу оговорюсь, что к моей статье не следует относиться, как к тексту строгого церковного послушника, практикующему молитву в затворе под неусыпным присмотром опытного старца. Жизнь моя сложилась так, что подобными возможностями я не располагал, но зато была острая потребность в помощи Всевышнего. Поэтому человеку с ортодоксальным мировоззрением мой подход к Иисусовой молитве может показаться слишком вольным, не учитывающим обязательные для христианина условия духовного послушания - регулярные посещения церкви, исповедь, участие в таинствах, причастие... Также может показаться, что я выдёргиваю Иисусову молитву - один из самых сложных элементов православной религии - из целостной системы духовной жизни. Это не так. Несмотря на широту религиозного взгляда и разнообразие моего мистического опыта, я всегда отдавал предпочтение русскому исихазму, и теперь пытаюсь встроить его вместе со всеми многообразными проявлениями православия, церковного и светского, в свою жизнь. Чем дальше, тем эта работа становится интенсивней.

Полагаю, что дальнейшая моя жизнь будет ещё тесней смыкаться с тем направлением, которое задали России её духовные отцы.

Цель этой публикации - ещё раз обратить внимание на огромный потенциал, заложенный в Иисусовой молитве, которая помогала в кризисные моменты жизни даже такому несовершенному и недостаточно воцерковлённому человеку, как я. Не мне судить, насколько близко я подошёл к Богу, но то, что молитва помогла мне выдержать тяжёлые испытания жизни и не сломаться - это факт.

Так случилось, что первый опыт исихии (религиозного безмолвия, буквально, тишины (греч.), я пережил, ничего не зная об Иисусовой молитве и о том, как практикуют её православные старцы. Это было подобно вспышке света.
А случилась она в Москве в 1964 году, где я в ту пору учился. Вопросы смысла жизни, откуда и зачем мы приходим в мир, а также, куда мы уходим из него, меня занимали с юных лет. Перечитал горы литературы на эту тему, понятно, публиковавшейся в те годы. Жизнь в Москве и обучение в "элитном" учебном заведении (Высшей партийной школе при ЦК КПСС, куда я был направлен на журналистское отделение из Новосибирского комитета по радиовещанию и телевидению) открыли доступ к спецхранам Ленинской библиотеки. Познакомился с религиозно-философскими источниками, недоступными для массового читателя - от раннехристианских до Ницше, Сартра, Хайдеггера. Как многие молодые советские люди, полагал, что западный интеллигент лучше информирован во всех проблемах жизни, в том числе в философских. Выучил французский язык. Три месяца на летних каникулах работал переводчиком в Интуристе, обслуживая франкоязычные группы туристов, приезжавших в Советский Союз. Искал ответа на вопросы смысла жизни у французских, бельгийских, швейцарских профессоров, литераторов, людей бизнеса, студентов, врачей... К великому моему удивлению, на меня смотрели либо как на дурачка, либо как на провокатора КГБ. Итог всем этим исканиям подвёл один ироничный парижанин: "Юрий, ты задаешь вопросы, нетипичные для сегодняшнего западного человека. Последний, кто ими интересовался у нас, был Сент-Экзюпери. А сегодня любой француз полагает, что приходит в мир затем, чтобы накопить хороший счёт в банке, купить модную марку автомашины, виллу на Лазурном берегу, яхту, ещё лучше - личный самолёт...
А куда мы уходим? Предпочтительно на кладбище, подобное вашему Новодевичьему. И чтобы памятник был по первому разряду".
Вопрос, зачем живёт человек, я пытался задавать также нашим священникам. Они отвечали мне фразами из Евангелия, А когда мои вопросы становились слишком дотошными, говорили, что чрезмерное "умствование" до добра не доводит, Теперь-то я их понимаю, но тогда...

И вот однажды, пребывая в подавленном настроении, я встречал рождественскую ночь 1966 года. Сидел в общежитии, в полутьме, в одиночестве, глубоко разочарованный бесплодными поисками. И вдруг в мою комнату, словно хлынул какой-то странный светом. Говорю "словно", потому что свет шёл непонятно откуда. За окном горели желтые окна соседней многоэтажки. Однако "мой свет" был голубоватый, он излучался от стен, от стола, от моих рук и ног. Также Он сопровождался блаженным теплом, охватившим всё тело. В комнате запахло цветами. Голова сделалась совершенно трезвой и ясной. И мне почудились большие голубые глаза. Они смотрели на меня грустно, но с таким огромным, я бы сказал, сверхчеловеческим сочувствием, что я расплакался. А "почудились" глаза потому, что я не понимал, откуда они на меня смотрели, то ли извне, то ли изнутри меня. И в голову пришла мысль: "Ты сам не знаешь, что ты ищешь, но, видишь, это есть". Сколько времени продолжалось моё состояние, не знаю, на часы не смотрел, но не меньше часа. И час этот навсегда вошёл в мою жизнь. Много лет спустя написал стихи о случившемся.

Фаворский свет

Рождественская ночь.
Сиреневые тени.
Проваливаюсь в снег,
шепчу себе под нос:
- Куда тебя несёт
в Господень день рожденья?
Смотрел бы телевизор,
не лез бы на мороз?
Заканчивать пора
игру с дорожной страстью.
Куда-то тащишь музу
и заблудился сам.
Был неугоден той,
не принят этой властью
и очень под вопросом,
что нужен небесам.
А начиналось всё
в столичном общежитье
для будущих "богов".
Тебе за тридцать лет.
Ты в одиночку пил
партийный "небожитель",
и вдруг в ночной тиши
Фаворский вспыхнул Свет.
Нетрезвой голове
был Свет, конечно, странен,
но Он в безбожный мрак
пролил благую весть:
- О, бедный блудный сын!
В своём хмельном тумане
ты что-то ищешь жадно,
и, видишь, это есть.
И замерли часы,
и хмель сняло рукою,
и память о блаженстве
храню я до седин.
Фаворский дальний Свет,
Ты не даёшь покоя…
Рождественская ночь.
Я в ней бреду один.

2. ПЕРВЫЕ ОПЫТЫ САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ МОЛИТВЫ

Этот по началу непонятный сполох Света, если так можно выразиться, потянул меня на Восток, к его метафизике. Я увлёкся традиционными школами йоги Индии, затем Агни Йогой, позднее, в 90-е годы, совершив ряд путешествий в Индию и Непал, изучал теорию и практику буддизма, встречался с сикхами, джайнами, знакомился с суфиями ислама. И на протяжении всех исканий не выраженная словами, не ставшая ещё устойчивым фактором второй сигнальной системы, подспудная, меня буквально тащила по жизни мысль, что же произошло в ту рождественскую ночь 1965-го. Я постепенно стал узнавать из книг, из личного общения, что Свет, вспыхнувший во мне, пережили многие люди, при этом люди совершенно разных вероисповеданий и духовных традиций. По их описаниям, Свет этот вспыхивает в сознании как маяк в штормовом море жизни. Время от времени даёт о себе знать видимо, всегда присутствуя в душе невидимо. В отличие от морских маяков по мере приближения к Нему, отдаляется, иногда совсем гаснет, если ты сбиваешься с курса, но вспыхивает вновь, как только к Нему обращаешься. И ведёт, ведёт тебя по жизни от её житейского моря к житейской горе или в болото, от горы и болота к морю, в леса, в степи, в пустыню... То же самое испытывал я. Вышеописанные образы приблизительны, они передают состояния, сопровождаемые радостью, если идёшь по жизни правильно, когда же сбиваешься с курса, маяк напоминает о себе невыразимой тоской. Он не ослабляет жизненный шторм, может даже усилить его, но плыть в штормовых волнах с Ним легче. Достаточно лишь вспомнить о Нём. Он один, этот маяк, один для всех в мире людей, но к каждому человеку приходит по-своему, через собственное увеличительное стекло души, а также через традицию той страны, в которой человек живёт. Вот то, что мне удалось узнать о Свете из книг, от людей и на своём личном опыте.

Помню в одной из экспедиций на Алтай (а я их провёл десять, будучи руководителем больших групп паломников из России, ближнего и дальнего Зарубежья к горе Белухе) шли мы в гору и повторяли слова: "Ом-Рам", Это была моя рекомендация паломникам идти в молчании мысленно повторяя слова, которые я прочёл на памятном камне - месте кремации Н.К. Рериха. Приём, опробованный нами в экспедициях много раз. Он помогал без особых проблем и неприятных происшествий осуществить все десять наших путешествий на Алтай к горе Белухе, где в иные годы собиралось больше ста человек.
Иду впереди группы, твержу вышеназванную восточную молитву, держу мысленно перед глазами лик известного восточного Учителя. И вдруг созданная моим воображением картинка исчезает и заменяется изображением Иисуса Христа с Туринской плащаницы, а вместо Ом-Рам в голове звучит молитва "Господи, помилуй!" И незабываемые, мной уже виденные синие глаза, полные любви и милосердия. Это было так неожиданно и странно, что я, знавший о необходимости постоянства в духовных упражнениях и верности выбранному Учителю, растерялся, попробовал вернуться к прежнему изображению и прежним словам. Но Христос и его молитва не уходили, они наполняли всё моё существо знакомым блаженным теплом, которое я ощутил той памятной рождественской ночью...

Разговаривая позднее с другими участниками экспедиций, убедился, что некоторые из них тоже переживали нечто похожее - отход сердца от образов, внушаемых умом и волей, и сердечное подчинение внезапно хлынувшей Благодати.

Любовь нечаянно нагрянет,
Когда её совсем не ждёшь.

Именно так! Слова известной песни о земной любви точно соответствуют приходу Любви Небесной. Небесная Любовь, иначе говоря, благодать тоже снисходит неожиданно во времени и в неожиданной форме. В этом приходилось убеждаться много раз.
На одном из партийных собраний, где меня прорабатывали за богоискательство и отступление "от принципиальных положений Программы и Устава КПСС" я вновь ощутил, как в сердце вошла благодать.

Это произошло в 1981 году. А тремя годами до этого шесть новосибирцев, в числе которых был и я, написали письмо руководителям Новосибирской области, в котором предложили передать освобождающееся здание обкома КПСС (обком переезжал в новое) под филиал музея Н.К. Рериха. Основной же музей создать в Горах Алтая в селе Верх-Уймон, где в 1926 году останавливалась на месяц трансгималайская экспедция Н.К, Рериха. Как и многие духовные искатели тех лет, я увлёкся философским наследием семьи Рерихов. Мы видели в нашей акции не просто создание обычного мемориального учреждения, но попытку учредить научный центр нового типа, где учёные могли бы заниматься биосферными исследованиями, траволечением , проблемами психологии, парапсихологии, феноменов искусства, в том числе народного, его благотворного воздействия на психосоматическую систему человека и т. д. То есть мы предложили создать в Сибири институт типа Урусвати, который был учреждён Рерихами в 30-х годах в Гималаях, сотрудниками которого были Николай Вавилов, Альберт Эйнштейн, Бозе и другие видные учёные. Мы не ограничились предложением, начали строить здание алтайского музея в горах (и, кстати, довели строительство до конца методом народной всесоюзной стройки), Но результат нашей записки властям был весьма неадекватным. Стройку не запретили, но за нас, строителей, крепко взялись партийные Власти, особенно за членов КПСС. А таких среди подписавших записку было трое. Нас обвинили в идеализме, богоискательстве, отходе "от принципиальных положений марксистской философии. На меня, как закончившего ВПШ наседали особенно, в течение трёх лет протащили через десятки партийных собраний, где требовали марксистско-ленинского "покаяния". Дело дошло до ЦК КПСС. Я же упирался, приходя на проработки с иконой во внутреннем кармане и словами молитвы в душе, которые твердил мысленно. Это помогало. Но и бить своих членов партия тоже умела хорошо. Не одного до инфаркта довела. Помню, как на том собрании почувствовал приступ отчаянья, от которого в глазах потемнело. Тем не менее, в критическую минуту моё отчаянье вдруг сменилось хлынувшим откуда-то потоком радости. В сознании сама по себе возникла молитва "Господи, помилуй!" И я вновь увидел голубые глаза Христа. Обстановка, понятно, была совсем не подходящая для трансперсональных состояний, но я непроизвольно улыбнулся. Конечно, тотчас погасил улыбку. Однако эта смена выражений на моём лице не ускользнула от внимания присутствующих. После собрания поползли слухи: "Да он психически ненормальный! С кем мы возимся, кого пытаемся переубедить!" В те времена таких слухов было достаточно, чтобы запятить непокорного еретика в психушку.
Мне пришлось принять упредительные меры: пройти тесты у психологов новосибирской психиатрической больницы, чтобы их потом показать, кому надо, подтвердить соответствие моего интеллекта, по крайней мере, общепринятым стандартам и предупредить, что в случае принудительного лечения тесты попадут тоже, куда надо. Подействовало.
Последний акт этой партийной драмы проходил в феврале 1982 года на бюро Советского райкома КПСС Новосибирска. Секретарь райкома доложил членам бюро суть дела и, глядя мне в глаза, сказал: "Мы возились с Вами почти три года, вы настаивали на том, что остаётесь на партийных позициях и лишь хотите дополнить их философией Рериха, называя её не противоречащей марксизму- ленинизму. Классики марксизма этой философии оценки не дали, а вот Иисусу Христу дали и недвусмысленную. Скажите, Ключников, как вы относитесь к Иисусу Христу". На бюро повисла напряжённая тишина. Я тоже почувствовал момент истины, отступать было некуда.

И сказал: "Если бы современные руководители СССР хоть чуточку походили на Иисуса Христа, наша страна не оказалась бы в кризисной ситуации".
Секретарь стукнул ладонью по столу и закончил: "Ключников за три года ничего не понял, Предлагаю исключить из партии. Кто за?" За были все. Не стану называть фамилий, ибо действующие лица этой истории живы-здоровы. Некоторые из них находятся на высоких должностях и даже помогают строить церкви. А сама история в протоколах и других документах изложена в книге "Еретики Новосибирского Академгородка". Для меня важнее другое - я подал апелляцию в Новосибирский горком КПСС, явился на заседание бюро горкома с иконой во внутреннем кармане и Иисусовой молитвой в сердце. Попросил оставить меня в рядах КПСС, не покаявшись ни на йоту в своей приверженности Христу и в других своих убеждениях. Меня оставили в партии, правда, записав "строгач" за богоискательство и идеализм. На любой интеллектуальной работе был поставлен, естественно, крест.

3. Пробуждение силы

Свою молитву, как сказано, я практиковал в одиночку, не имея на то благословения старца, но пользуясь всевозможными книжными источниками и консультациями представителей разных религий. Я знал из этих источников, что практика "умного делания" небезопасна, что практикующий молитву подвергается бесовским устрашениям, а также различным "прелестям". Что оборониться от тёмных атак бывает трудно, очень трудно. Ведь всё описанное Гоголем в повести "Вий" и случившееся с героем повести Хомой Брутом - не сказочки, но реальность нашей "тонкой" жизни, в чём тоже пришлось убедиться на собственном опыте. Крестными знамениями от нежити оборонить не всегда удаётся. Но стойкой верой в Христа и памятованием о Нём оборону держать можно.
Что касается преодоления опасности "прелестей", здесь помогали книги и советы опытных людей. Блаженство редких экстатических состояний бывает настолько сильным, что никакие наслаждения жизни не могут с ним сравниться. Земная жизнь кажется серой, пресной в сравнении с "небесными" состояниями. Хочется покинуть этот мир, чтобы навсегда остаться в Том. Но мне было известно из писем Е.И. Рерих, что этого делать нельзя, что Благодать (на языке Агни Йоги она называется приливами психической энергии, а в Ведах и буддизме - теджасом) даётся нам Высшими Силами планеты не для наслаждения экстатическими состояниями, но - как помощь в кризисные периоды жизни.
Был со мной такой случай. Изгнанный за нежелание покаяться с поста редактора издательства "Наука", я вынужден был устроиться грузчиком на хлебозавод - на работу по специальности меня с моим идеологическим "строгачом" никуда не брали. Там, на хлебозаводе, я сделал быструю карьеру, спустя несколько месяцев стал бригадиром грузчиков, поскольку аккуратно без прогулов являлся на работу и не пил. Чего нельзя было сказать о постоянно менявшихся членах моей бригады. Однажды, когда нам дали квартальную премию в 8 часов вечера (с этого времени начиналась ночная смена), весь мой славный коллектив лёг "в отруб
И я начал работу один с молитвой "Господи, помилуй!". Я твердил её беспрерывно, молча, не отвлекаясь ни на какие разговоры, ни на какие мысли. Господи - вдох, помилуй - выдох, погружая ум в сердце и провожая туда каждый глоток воздуха. Внимание было полностью поглощено дыханием, а внутренний взгляд ликом Христа. Всё - по инструкции старцев "Добротолюбия". И всё равно к концу смены я готов был упасть на погрузочную эстакаду от усталости.

Но в пять утра взошло солнце и вместе с ним в меня вошло прекрасное Нечто, Это было не второе дыхание, с которым я был знаком, занимаясь в молодости спортом, это было что-то неизмеримо большее. Это было уже знакомое мне блаженство, песня силы и радости. Усталость совершенно исчезла. На полном подъёме я закончил двенадцатичасовую смену, выполнив один задание четырёх человек. А было мне в ту пору пятьдесят три года. Домой летел, словно на крыльях. И написал о своих переживаниях стихи.

Премиальнaя ночь

Нагрузившись вином,
разбрелась по задворкам и щелям
моя славная смена.
До солнца не растормошить.
Я остался один на один
со своим возмущеньем,
не считая, конечно,
полдюжины автомашин.
Семь потов в эту ночь
я пролил на сучки эстакады,
триста сорок процентов
в рекорды завода вписал
без цветов и оркестров.
Ну, ладно, оркестров не надо.
Но зачем свою спину
нагрузкой такой наказал?!
И когда я с молитвой
07-46 догружал, еле-еле можаху,
из-за тарного склада
июньское солнце взошло,
обсушило лицо
и белёную солью рубаху,
и второе дыханье
под этой рубахой зажгло.
И восторг распрямил
приунывшую душу и тело,
и вся горечь моя
сразу стала смешной и чужой,
и незримая птица
в ликующем сердце запела
песню чистой победы
над тонувшей в обидах душой.
Я полсуток проспал,
но зато во вторые полсуток
написал эти строчки
о пользе тяжёлых работ.
Так что низкий поклон
вам, принцесса судьба, кроме шуток,
за умение выжать
последние силы и пот.