|
Биографы характеризую Бабу Тахира Орьяна как чрезвычайно скромного, доверчивого, незлобивого человека, целиком погружённого в собственный душевный мир, за что поэт получил прозвище «ромовая баба». Одна из сохранившихся легенд сообщает: шутники посоветовали Тахиру зимой искупаться в фонтане. Якобы, согласно такая купель пророчествам, гарантирует человеку дальнейшую судьбу поэта. Баба Тахир поверил, разделся и полез в холодную воду. Но видя, что над ним смеются, он вылез, оделся и удалился под хохот шутников. После купания Тахир долго болел, но, выздоровев, в самом деле сделался поэтом.
Он жил в иранской провинции, писал свои четверостишия на одном из местных диалектов фарси, а суфийские трактаты – на арабском. Значит, он получил хорошее по тем временам образование. Не все суфийские поэты пережили озарение, но мечта об этом жила в каждом из них. И стихи Бабы Тахира, которые на первый взгляд выглядят, как исповедь тоски и одиночества, содержат «небесный оптимизм» – надежду на встречу с Богом после смерти. Их мотивы в чём-то перекликаются с поэзией нашего Есенина: «Душа грустит о небесах, она нездешних нив жилица».
* * *
Я сотворён скорбящим, но не грустным,
И не хотел бы предаваться чувствам.
Но лишь Тому, Кем создан я из праха.
Пред Ним ни боли нет, ни горести, ни страха.
***
Я пьяный брёл домой, но силы подвели.
Свалился. Не могу поднять себя с земли.
Но цел кувшин с вином. Благодаренье Богу.
Разбитых вдребезги сосудов нынче много.
* * *
Над розовым кустом склонился я с любовью,
Полил его слезами, потом, даже кровью.
И куст расцвёл. Допустишь ли, о Боже,
Чтоб розы аромат вдыхал другой прохожий?!
* * *
Всю жизнь воюю сам с собою,
Как волк на небо грустно вою.
В огонь суюсь, да мало толку.
Плоть не горит, дымит – и только.
* * *
Оборванный бродяга – это я;
Плывущая коряга – жизнь моя.
Ещё похож я на опавший лист в ненастье;
Жду смерти, как единственного счастья.
* * *
Любовь к тебе безумие таит.
На что похож один мой внешний вид!
В любовники к красавице проситься,
Что в пламя лезть сучку– сырой слезится.
* * *
Богатство утекает как вода.
Не для него мы позваны сюда.
Мир удовольствий обречён на тленье.
Земная жизнь дана для искупленья.
* * *
Одни боятся мук, другие жаждут боли.
А для меня земля – любви великой поле.
Я от своей возлюбленной приму
И радость, и страдальческую долю.
***
Я мал, а Ты велик, подобен океану.
Блаженства у Тебя вымаливать не стану.
Сгорю дотла в огне Любви к Тебе,
Сожгу в Твоём огне мучительную рану.
* * *
Я весь поник, как жухлая трава.
Судьба моя, подобно ей, крива.
Пытаюсь вникнуть в связь души и плоти.
А ты всё спишь, по-детски беззаботен.
* * *
Я плачу по ночам, но днём всегда молчу,
С причиной слёз знакомить не хочу.
Кто открывает людям в душу двери,
Тот запирает их Всевышнему и вере.
* * *
Я нищ и потому открыт любой беде,
Меня враги преследуют везде:
Безденежье, бездомье, униженья.
За что судьбы такое отношенье?
* * *
О, Боже, сбрось на землю райскую обитель!
Совсем не потому, что на кого-то я в обиде;
Мне в небеса заказана дорога.
Здесь посижу у райского порога.
* * *
Ты – искра, промелькнувшая во мгле.
Не попадись же в сети на земле.
Слышны повсюду стоны сквозь туман:
То стонут угодившие в капкан.
* * *
Я лишь слезами землю орошаю.
Какого ожидаю урожая?
Надеюсь встретить на пути нарцисс–
Колючками дорогу окружая.
* * *
Не жалуйся, мой друг, на юных дев;
Люби их, даже козни претерпев.
Неверье в мире есть и благочестье.
Не отвергай любой земной посев.
* * *
Лишь в том моя вина, что я Тебя люблю,
Ради любви своей все мытарства терплю.
Не помню, где, когда в Ней потерял я сердце,
Но власть над ним Тебе лишь отдаю.
|
