|
Гениальный французский поэт, один из основоположников символизма, яркий представитель группы так называемых «проклятых поэтов». Его уникальность в том, что основные свои поэтические шедевры он создал в исключительно молодом возрасте – до 22 лет. Рембо отличался буйным нравом и неуемной энергией, очень рано начал писать стихи, причем сразу на очень высоком уровне. В возрасте 17 лет приезжает в Париж, знакомится с Верленом, на какое-то время становится его близким другом, причем вступает с ним в нетрадиционные сексуальные отношения, посещает различные литературные кружки, полную скандалов и эксцентрических выходок, ведет богемную жизнь, принимает участие в восстании Парижской коммуны. Путешествует по Европе вместе с Верленом и после ссоры с ним, закончившейся двухлетним тюремным заключением для последнего навсегда расстается со своим другом. При жизни Рембо почти не печатали и после расставания с Верленом поэт расстается и с большой литературой и в двадцать лет после всех бурных перипетий своей предыдущей жизни, написал итоговую поэму, в которой сравнил себя с пьяным кораблём и поставил крест на грехах юности. Порвал с богемой, с литературой, никогда не возвращался к последней, несмотря на растущую славу.
Поведение Рембо тогда, да и сейчас является загадкой, ведь знатоки уже при жизни называли его гением планетарного уровня, что подтвердили и последующие ценители поэзии во всём мире. Между тем признание и литературная слава даже двадцатилетнего Рембо мало интересовали. Чего он добивался - поэт сам изложил в поэме «Пьяный корабль» - произведении, которое до сих пор во многом остаётся неразгаданным ребусом для переводчиков и комментаторов. Сделал попытку перевода наряду с Павлом Антокольским, Леонидом Мартыновым, Иосифом Бродским, другими поэтами и автор этих строк, мой перевод «Пьяного корабля» публикуется ниже.
Я убежден- своей поэмой «Пьяный корабль» Рембо дал не только поэтическую оценку личным прошлым грехам, но и увидел последующие шестнадцать лет собственной жизни, сказав так : «Я поставил выражение прошлые грехи в кавычки, потому что большинство из них ещё предстояло совершить". Никогда не бывавший в своём бродяжничестве дальше Лондона, скитавшийся, главным образом, по штормовым морям парижской литературной богемы, он решил попробовать себя в ином качестве, в том, с чего начинается «Пьяный корабль» - отправился по торговым делам, правда, не в южную Америку, а в Африку. Как точно определил в своем предисловии к книге Жана Батиста Бароняна "Артюр Рембо» исследователь его творчества Владислав Зайцев: «Рембо-поэт внезапно кончился, но Рембо-странник продолжил свои перемещения по земле». Слишком распирала его неумная энергия. «Пьяный корабль» попробовал делать то, что считал невозможным в 22 года-«плыть среди купцов», хотя и не в «тени казенного штандарта». Рембо занялся, как принято говорить теперь, бизнесом, причем весьма рискованным- пытался полулегально торговать оружием, хотя делал это как свойственно поэту неудачно, служил коммивояжером в торговой фирме, представлявшей интересы французов в Африке.
Его дальнейшую судьбу я бы определил словами Хэмингуэя как «победу в поражении». В его жизни были женщины, невероятные приключения, освоение новых областей знания. Несмотря на неудачи он вновь и вновь стремился на Восток, причем новая жизнь увлекла его настолько сильно, что он категорически отказывался даже на минуту возвращаться в разговорах с кем-либо к его поэтическому прошлому. В сохранившейся первоначальной рукописи «Одного лета в аду» ( о совместных скитаниях с Верленом) поэт пишет: «Я ненавижу теперь мистические порывы и стилистические выверты. Теперь я могу сказать, что искусство – это глупая выдумка…».
Последние годы после не очень удачной попытки торговать оружием он занялся изучением этнографии и географии Востока, в частности Эфиопии, где он как писал В.Зайцев «знакомился с местными наречиями, верованиями, обычаями, обрядами, материальной культурой, изучал флору и фауну». Причем подходил к делу столь же серьезно и основательно как во время своих занятий поэзией, использовал новейшие технические средства того времени, включая фотографию. Он даже отправлял в парижское Географическое общество научные отчеты и начал публиковать статьи, носившие отпечаток его блестящего литературного стиля.
Биографы сообщают, что он привез в зашитом кожаном поясе сорок тысяч экю золотом -. немалые по тем временам деньги, добытые ценой тяжких усилий и…саркомы. В марсельской больнице Рембо отрезали ногу и он умер в больнице в роковом для людей искусства возрасте -37 лет на заре своей мирового триумфа.
Таким образом, сбылось его последнее пророчество; «пьяный корабль» пошёл ко дну в «европейской луже», где когда-то молодой поэт пускал на воду литературные бумажные кораблики и куда вынужден был причалить в конце своей бурной жизни.
Лев Толстой тоже, но только будучи намного старше Рембо, поставил крест на всём написанном прежде, принялся тачать сапоги и сочинять сказки для крестьянских детей. Ему же принадлежит идея об «энергии заблуждения». Заблуждение может быть великим, если человек в него верит искренне, и Бог может снабдить искренне заблуждающегося человека великой энергией. Как Он снабдил ею Артюра Рембо, ощутившего в себе всемогущество и уверовавшего, что оно освобождает его от морали и ответственности. Вот отрывки из прозаической исповеди Артюра Рембо : » Я пробовал изобрести новые цветы, новые звёзды, новые виды плоти, новые языки. Я поверил, что обладаю сверхъестественным могуществом. И что же!.. Я! Я, который счёл себя магом или ангелом, освобождённым от всякой морали, я снова брошен на землю с обязанностью искать работу, обнять грубую действительность!».
Обратим внимание на интуитивную веру великого поэта в многообразие форм жизни , в ее неединственности. Если довести его предчувствия до уровня сакрального знания и принять популярную на Востоке доктрину реинкарнаций, то с точки зрения такой логики Рембо – это воплощение какого-то величайшего духа из прошлого, (не мог такой гений появиться из ничего ), ангела поэзии, сошедшего с небес на землю, но не выдержавшего земной экзамен . А нам он ярко показал своим примером, что на путях безбожия ( а он был безбожником радикальным, воинствующим), на путях греха даже у величайшего гения будущего нет.
Что же в сухом остатке? Полный крах! Но ведь остались отвергнутые поэтом собственные стихи и мировая слава. И если верить в бесконечность жизни, как это делают на Востоке, куда всеми силами рвался Рембо- перспектива родиться вновь, как новый гений, поставивший крест на прошлых заблуждениях. Но как все будет на самом деле мы не знаем, это Великая Загадка, к постижению которой я в меру своего понимания и сил попытался приблизиться своими мыслями и прежде всего переводами стихотворений гениального юноши.
ПРЕДЧУВСТВИЕ
Пора! Мою свободу стерегут.
Уйду от сторожей, покину дом однажды.
Коснётся ветер воспалённых губ,
Почуяв жар неутолённой жажды.
Любовь костёр зажжёт в моей груди.
Я замолчу и все слова забуду.
Цыган без табора, в родных полях один,
Как с женщиной, с природой счастлив буду.
УСНУВШИЙ
Среди цветов и трав ручей журчит чуть слышно,
Взлохмаченный тростник весь в серебро одет.
То солнце из-за гор, что на рассвете вышло
Природу серебрит и странный силуэт.
Там юноша-солдат лежит простоволосый,
Глаза его открыты, подёрнут дымкой взгляд,
Над головой о чём-то листья шелестят,
Когда деревья заплетают косы.
Поспи, дитя войны. Да будет сон твой ровным
Лицо улыбчивым, дыхание безмолвным.
Природа, сон солдата огради!
И напои его цветочным ароматом,
Блаженство подари душе солдата,
Где две дыры алеют на груди.
ПЕРВЫЙ ВЕЧЕР
Нас было двое. Третий лишний.
Но к нам нескромно со двора
В окно стучалась ветка вишни:
Пора, друзья мои, пора…
Она откинулась небрежно,
В улыбке голову склоня.
И легкий трепет ножки нежной
Дразнил меня, дразнил меня.
Я видел, как легко и смело
Луч солнца кружит мотыльком
Над головой её и телом,
И вдруг у ног прилёг тайком.
Тогда я на её колене
Свой поцелуй запечатлел,
В глазах мелькнули гнева тени -
Как я посмел! Как я посмел!
Пугливо ноги под рубашку
Она укрыла:
-Что вы, мсьё!..
Я извинился за промашку,
За это рвение своё.
Переменил тогда уловку -
Губами тронул прядь волос;
Она откинула головку:
-Так вы всерьёз? Так вы всерьёз?
Мне сообщить вам что-то надо...
Я грудь ее поцеловал.
И тихий смех мне был наградой.
А дальше то, чего желал…
Нас было двое. Третий лишний.
Но к нам нескромно со двора
в окно стучалась ветка вишни:
-Пора, друзья мои, пора…
МОЁ БРОДЯЖНИЧЕСТВО
(фантазия)
Я брёл по полю, бормоча сонеты,
В карманы рваные засунув кулаки.
Смотрел на свои горе-башмаки
И рисовал роскошные сюжеты.
Подыскивал на берегу копну,
Чтоб где-то на ночлег остановится.
Мне звёзды открывали свои лица,
Я пристально разглядывал луну.
И с головою зарывался в сено
Шумела рядом Рона или Сена.
Я вслушивался в слабый гул веков.
И вновь настроив пламенную лиру,
Рождал стихи пророческие миру,
Как струны теребя шнурки от башмаков.
ПЛУТОВКА
В харчевне под названием «Привал»,
Где пахло краской, яблоками, пивом,
Я что-то кушал, чем-то запивал,
И чувствовал себя вполне счастливым.
Глядел в окно, там кур топтал петух…
Короче, вписан был в пейзаж весенний.
Как дверь из кухни отворилась вдруг –
И девушка возникла в дымной пене
Венерой. Но в застиранном старье.
Зачем-то стала на моём столе
Переставлять бутылки и посуду.
Прижалась вдруг, шепнула, как во сне:
-Вы доктор, кажется, так помогите, мсье,
Преодолеть апрельскую простуду…
РОМАН
1.
Чего не хочется, когда семнадцать лет!
Влекут вас звездный свет, и винные бокалы,
И шумное кафе, и лилий белый цвет!
И фонари души горят не вполнакала.
За городом вам дышится легко,
Прекрасна даже пыльная крапива!
Не раздражает, что Париж недалеко,
Смешался аромат травы, цветов и пива.
II.
Вы можете узреть звезду среди ветвей,
Цветущих лип на фоне неба тёмном.
И вдруг на вас повеет запахом морей
И чем-то неизведанным, огромным.
Июнь! Семнадцать лет! Цветами день пропах!
Коснутся ваших рук сиреневые ветки -
И вспыхнет жар внутри, а на сухих губах
Забьётся поцелуй, как птица в душной клетке.
III.
И странствиями бредит наивная душа...
Но вот мадмуазель, что всех фантазий краше,
Под бледным фонарем проходит не спеша,
В тени воротника сурового папаши
Вас мельком оглядев, отводит взгляд тотчас,
Но чует вас спиной, вы знаете об этом.
И тает в полутьме. А на устах у вас
Бутон с нераспустившимся сонетом.
IV.
Вы в переписке. Август за окном.
Она сонетами вас просит не тревожить.
Друзья от вас ушли. Вам грустно, А потом
Она своим письмом вас осчастливить может.
В тот вечер... вы в кафе идете, яркий свет
Там вновь вас ждут друзья, и кружки, и бокалы...
Чего не хочется, когда семнадцать лет
И фонари души горят не вполнакала.
credo in unam*
О, дева, о богиня Афродита,
лишь ты в душе свободна от оков.
И сердце лишь тебе моё открыто,
оно не верит в искалеченных богов.
Я верю в землю, в мрамор, в красоту,
но приколочен к скорбному кресту
стыдливого душевного уродства –
родного брата нынешнего роста.
Всем надо одного – и после смерти жить,
Твоей небесной чистоте служить.
Безгрешна и легка твоя осанка,
Нам женщина нужна - не куртизанка.
Прости. Свои мечты я смешиваю с «мы».
Но много ли таких, кто из земной тюрьмы
Способен вырваться и путь другим укажет?
«Какой печальный вздор он мелет! - кто-то скажет. –
Какая Афродита? Где она?»
Любовь забыта, произносят имена.
Безжизненному слову верят даже.
-------------------
*Верую в Единую – лат.
ВОЗМЕЗДИЕ ТАРТЮФУ
Как соловей в экстазе сладких чувств
Он проповедь читает, розовеет.
И сыплет, сыплет новый Златоуст
Слова, в которые нисколько сам не верит.
Он так воспитан, не его вина,
Что смолоду привык к актёрству и обману.
И вот его хозяин Сатана
Пытается сорвать с него сутану.
Возмездие! Бедняга весь дрожит,
Закончив свою проповедь, спешит
Покинуть храм, он в ужасе и бледен.
Но голос раздаётся в тишине:
-Сутану снять не удаётся сатане.
Тартюф наш гол до пяток и…безвреден!
ПРОЩАНИЕ С ЕВРОПОЙ
О сердце! Нам плевать на грозный камнепад,
На то, что мир в огне, что всюду боль и стоны.
Пусть на планете торжествует ад
И сытый рай дрожит от гибельной истомы.
Отмщенье? Спуск в ничто? Пусть будет так!
Исчезните цари, торговцы и юристы.
История, прими последний выстрел.
Сгинь старый мир в свинце крутых атак.
Мой разум, сделайся орудием судьбы,
Не слушай стонов, не внимай моленьям,
Республики, монархии, рабы -
Весь этот хлам долой без промедленья!
Европа, Азия, Америка – к чертям!
Романтики-друзья, навстречу всем смертям
Рванёмся, отменив границы и законы,
Для творчества пределы не знакомы!
Решайтесь, осторожные друзья.
Всех наций и любого цвета кожи.
Но горе! Чувствую, в смятении Земля:
-На старой мне мир новый невозможен.
Ну, что ж! И я, и я с тобой, земля моя…
ПЬЯНЫЙ КОРАБЛЬ
1.Я плыл один без цели, без команды
По медленной тропической реке.
Мою команду расстреляли в Андах
Индейцы. Мир покойным вдалеке.
2.Хоть в общем-то плевал я на матросов,
На хлопок в трюме, на мешки зерна.
Меня заботил главный из вопросов –
Куда речная вынесет волна?
3.И вынесла по лабиринтам устья,
Сквозь заводи, туманы и мороз
Из тихого речного захолустья
В открытый океан, в его хаос.
4.В игру стихий и водных, и небесных!
Как пробка я летал на гребнях волн
Над хлябями разверзнувшейся бездны,
Надежд, восторгов и смятенья полн.
5.Вода мою поверхность заливала,
И подбиралась к трюму самому.
Но это всё меня не занимало -
Я радовался этому всему.
6.Ведь нравится ребёнку вкус зелёных,
Незрелых яблок. С палубы смывал
Остатки рвоты и клочки пелёнок -
Очередной неотвратимый вал.
7.Я зрел этюд: среди дубовой тары
Танцует никому не нужный плот.
А рядом с ним обломком мачты старой
Задумчивый утопленник плывёт.
8.Чего поверх воды и ватерлиний
Ни насмотрелся в корчах тошноты!
Я солнце видел в окнах неба синих
И волны, словно древние шуты,
9.К нему тянулись. Я, себя неволя,
Пересекал картинки эти вплавь
И для меня всесильней алкоголя
Была такая творческая явь.
10.Потом, в глубоких сумерках вечерних
Я любовался в чарах полусна
Мерцаньем фосфорических свечений,
Виденьями невидимого дна.
11.А утром снова дьявольские ритмы
И пляска волн, Мальстрема круговерть,
И быстрых молний дьявольские бритвы
Кромсали небо, ударяя в твердь.
12.Меня моё спокойствие спасало,
Глазастых чаек - палуба моя.
Они здесь обустроили базары,
Загадив всё. И это вынес я.
13.Ведь я - корабль, для птиц плавучий остров.
Но сам-то прохожу Последний Суд,
И мой расхристанный волнами бедный остов
Земные силы точно не спасут.
14.Я выслушал столетий отголоски
Из глубины и рифов голоса.
Я видел гадов алчные присоски
Их жутко-неподвижные глаза.
15.Несло меня к неведомым Флоридам,
Где хищно всё от радуг до зверей,
А берега напоминают видом
Изгибы злополучных якорей.
16.Там в тростниках болотных, между лилий,
Мерцали вспышки газовых огней.
Останки там Левиафана гнили
От Сотворенья и до наших дней.
17.В местах тех диких верилось едва ли,
Что миром правит вечная любовь.
В лагунах там громадных змей съедали.
Ватаги рыб, похожих на клопов.
18.Хотел бы очень показать их детям -
Тех рыбок золотых чумных морей,
Куда забрасывал порой безумный ветер
Мой парус без руля, без якорей.
19.А парус над водой своим пареньем
Дырявил небо остриями мачт.
И кровь закатную пускал, словно варенье,
И чистил солнце, как в коростах мяч.
25.Ну что ещё? Мне напевала Муза,
Что этот ужас и свирепый срам
Когда-то ляжет к Той, что Иисуса
Нам родила, смиряющим ногам.
26.Но я ещё блуждаю, дикий странник,
Безумную тропу определив.
Куда же путь держу самоизгнанник?
Где мой причал? Куда швырнёт прилив?
27.Какие новых звёзд архипелаги
Ещё открою в безнадёжной мгле?
И сколько силы, воли и отваги,
Чтоб их найти, понадобится мне?
28.Довольно слёз. Невыносимы зори,
Мне солнце шлёт тоску, луна – беду.
Устал я и от суши, и от моря.
Ломайся корпус! Я ко дну иду.
29.Европа видится мне захолустной лужей
Клочком несостоявшейся земли.
И я над ней мальчишка неуклюжий
Бумажные пускаю корабли.
30.Вкусив в морях свободы и азарта.
Уж не могу я плыть среди купцов
Или в тени казённого штандарта
Куда-то рвусь… Куда? Довольно снов.
Я не мог не посвятить Рембо своего стихотворения, сопоставив при этом двух совершенно различных, но чем-то похожих друг на друга гениев - нашего Сергея Есенина и великого француза. Каждый из них обладал неистовым поэтическим темпераментом и огромным талантом, оба рано ощутили в себе зов большой Поэзии. Но один остался верен Музе до конца, другой выгнал ее с порога своего творческого дома. Но главным их отличием были разные подходы к вере. Рембо до конца дней так и не преодолел юношеского безбожия. Путь Есенина был сложнее: ранняя народная вера, впитанная с молоком матери сменилась революционным атеистическим бунтарством и безбожием, усвоенным вместе с ветрами эпохи. Однако в глубине души вера оставалась: »Душа грустит о небесах, она нездешних нив жилица».
РЕМБО И ЕСЕНИН
Вот бы из Парижа часть бульваров
вывезти в Рязань или в Тамбов
по причине, что шумел, бывало,
как Есенин там хмельной Рембо.
Не с экранов толпам на потеху
нарастивший бицепсы атлет -
тот, что пал звездой в библиотеку,
на стеллаж, где дремлет наш поэт.
Миф не нов, когда в минеи - четьи
время прячет беспокойный дух,
мы-то знаем: ангелы и черти
бились насмерть в душах этих двух.
Оба в океане беспредельном
к свету пробивались в мутной мгле.
Оба плыли, в трюме корабельном
да ещё на пьяном корабле.
Породнив разбойничьи услады
с рифмами, отправились в полёт
на олимп своей посмертной славы
и в почти библейский переплёт.
Смирно возлежат на полках рядом,
от штормов житейских вдалеке
те, что выплавляли в топках ада
бронзу поэтических легенд.
|
