|
Франсуа Рене де Шатобриан, виконт – таковы полное имя и титул этого известного во Франции дипломата, крупного общественного деятеля, мыслителя, писателя, литературная слава которого и место в истории европейской мысли намного превзошла его служебное положение.
Многие годы Шатобриан был послом в различных европейских государствах, даже министром иностранных дел Франции, находясь при этом в оппозиции то к революции, то к самому Наполеону, которому служил, то противостоя последующим королевским дворам Франции, являясь их высокопоставленным чиновником. Как Андре Шенье, Шатобриан был страстным обличителем кровавых эксцессов Великой французской революции, как Альфред де Виньи – последовательным роялистом, как писатель – ярким романтиком и знатоком человеческой души. К незаурядному личному мужеству Шатобриана следует прибавить его подлинно аристократическое благородство. Понятно, что все эти качества сделали его властителем дум передовой Европы наряду с Байроном и Гёте.
Большое влияние, возможно, самое значительное из французских писателей, Шатобриан оказал на А..С.Пушкина. И это неслучайно, слишком много созвучного в характерах двух гениев. Достаточно назвать «Евгения Онегина», где главный герой пушкинского романа в объяснении с Татьяной чуть ли не цитирует французского писателя, оказавшись с ним в сходной ситуации.
Ситуация же была такой. В 62 года у Шатобриана случился роман с юной девушкой. Рыцарский характер писателя не позволил ему пойти дальше платонических отношений, о чём свидетельствует помещённое ниже о письмо, которое знал европейский и русский читатель начала 19-го века. Я сделал из письма стихотворение. Оно помещено вслед за письмом Шатобриана.
ПИСЬМО К ДЕВУШКЕ
Видишь ли, если я позволю своему безумию овладеть мной, я не буду уверен, что буду любить тебя завтра. Я не верю самому себе, я не знаю себя. Страсть пожирает меня, и я готов заколоть себя или смеяться. Я обожаю тебя, но через минуту я буду любить больше чем тебя шум ветра среди скал, плывущее облако, опадающий лист. Потом я буду молиться Богу со слезами, потом представлять себе небытие. Хочешь доставить мне счастье? Сделай одно: отдайся мне. Потом позволь мне пронзить твое сердце и разбить его...* Осмелишься ли ты теперь уединиться со мной в эту Фиваиду? (Они прогуливались в уединенном месте, в каком-то горном ущелье).
Если ты мне скажешь, что любишь меня как отца, ты внушишь мне ужас. Если ты думаешь, что любишь меня как любовница, я тебе не поверю. В каждом юноше я буду видеть соперника, которого ты предпочтешь мне: Твое уважение заставит меня почувствовать мои годы, твои ласки отдадут меня во власть самой безумной ревности. Знаешь ли ты, что у тебя есть улыбка, которая раскроет мне весь ужа моих недостатков, подобно тому, как луч солнца озаряет глубину бездны. Очаровательное существо, я тебя обожаю, но не возьму тебя. Ищи себе юношу, руки которого могут грациозно сплестись с твоими, но не говори мне об этом. Думай о том, что ты должна пережить меня, что еще долго будешь молодой, когда меня не будет уже на свете.
Вчера, когда ты сидела рядом со мной, и когда ветер шумел в вершинах сосен, я думал, изнывая от тоски и печали: достаточно ли легка рука моя, чтоб ласкать эти белокурые волосы? Зачем тебе иссушать поцелуем губы, готовые прильнуть к моим, чтобы подарить мне молодость и жизнь? Что можешь ты любить во мне? Призрак, который разрушит действительность?
Когда же ты склоняешь свою прелестную голову на мое плечо, когда опьяняющие слова слетают с твоих уст, когда твои руки готовы обвить меня, как гирлянда цветов, мне нужна вся гордость моего возраста, чтобы победить сладостное искушение, от которого я краснею. Вспомни о страстном тоне произносимых мною слов и когда полюбишь красивого юношу, спроси самою себя - говорит ли он так, как я тебе говорил, любит ли тебя с такой силой, с какой я тебя любил... А! не все ли равно! Ты заснешь в его объятиях, твои уста сольются с его устами, твоя грудь прижмется к его груди, и вы проснетесь упоенные; что будут значить для тебя слова, сказанные когда-то на полях вереска?
ПОЭТИЧЕСКИЙ ВАРИАНТ
Восторженное ваше обожанье
Я должен сохранить в цепях оков..
Я сам себя не знаю и готов
Убить себя за скверное желанье.
Союз наш жив, пока он свят и чист.
Отдайтесь мне сегодня же - и завтра
Откроется вам горестная правда:
Вы превратитесь для меня в опавший лист.
Но только не смутите словом скучным,
Что я для вас - подобие отца,
Тогда моим соперником ненужным
Вы сделаете каждого юнца.
Улыбка ваша, словно луч небесный
Заглядывает в душу мне до дна.
В ней освещает ту бездонность бездны,
Которая обоим не видна.
Но верьте мне, я бездне не позволю
Увлечь ваш пыл в губительную тьму.
Я сохраню вам вашу честь и волю
И право жить по вашему уму.
Пусть встретиться вам друг меня моложе
К нему склонится ваша голова.
И вы не вспомните, не вспомните, быть может,
Все эти очень грустные слова.
Грустные в начале 19-го века слова в начале 21-го могут показаться смешными. После пережитых страшных войн, после грандиозных социальных революций, а также свершившейся на Западе революции сексуальной и связанного со всем этим огрублении нравов шатобриановская тонкость и деликатность в отношениях между полами кажется навсегда утерянной. Но творчество нашего современника Мишеля Уэльбека, стихи которого завершают этот сборник, - живое свидетельство - великое не забывается. Грусть по тонкости в отношениях между мужчиной и женщиной живёт в сердцах французов.
Что касается Пушкина, то в молодости пережив сильное влияние Шатобриана, он в дальнейшем ушел от сложных комплексов этого великого лирика к гениальной простоте. Уместнее всего в данном случае будут строки: » Я вас любил: любовь ещё, быть может...»
|
