|
Французский поэт, прозаик, переводчик, автор эссе. Был хил здоровьем от рождения, что не помешало перешагнуть 90-летний порог.
Объединял в своём мировоззрении католицизм с мистикой, толстовством, и психоанализом Фрейда. Столь причудливый духовный симбиоз вовсе не результат книжной всеядности поэта, но итог духовного озарения, пережитого Жувом в возрасте 38 –ми лет.
В результате религиозного перелома поэт обратился не столько к догматическому богословию, сколько к откровениям мистиков европейского средневековья (Франциск Ассизский, Иоанн де ля Крус, Екатерина Сиенская), к религиозным исканиям предшественников: Кьеркегору, Бодлеру, Нервалю.
Был убеждённым пацифистом, смысл жизни видел в любви и сострадании к людям. Годы Второй мировой войны находился в Швейцарии в эмиграции, где писал стихи и статьи, составившие, как говорят биографы, «основу интеллектуального Сопротивления Франции». После освобождения страны от гитлеровского гнёта Шарль де Голль назвал Пьера Жува «уникальным переводчиком французской души всех последних лет».
В заключительные годы жизни писал стихи, романы, мемуары, проникнутые тревогой о надвигающемся Апокалипсисе.
КУСКУ ТКАНИ
Тебя я вижу вновь натянутым, как парус –
Большое полотно без складок, без морщин.
Дрожишь на древке, сдерживая ярость,
Ждешь боя и присутствия мужчин.
Ты цвета разного. Есть цвет багряной розы.
Но это не касанья нежных лепестков –
То сквозь забытые чиновниками грозы
Марата не отмщённая струится кровь…
Есть белый цвет. Он, словно на картине
У старых мастеров, с заметной желтизной.
Смягчает жесткость ярко красных линий,
Теплит мороз и охлаждает зной.
А синий жёсток, беспощаден, светел.
Как небеса, где не увидишь дна.
Где в Божьи мысли посвящён лишь ветер
И где безгрешность царствует одна.
Три цвета есть объединённых Словом.
Напутствует и призывает ткань:
В бою упавший на колени, встань!
Поверженный, уверуй - ты не сломан!
В глазах мужчин, и женщин, и детей
Зажгись Глагол – начало всех Историй,
Сожги дотла все сгнившие устои,
Взорви железо вековых цепей.
Повелевает долг забыть любые страхи,
На жертве строится и выживает твердь.
Земля зовёт не забывать отваги.
Три цвета шелестят: Свобода или Смерть
НЕБО
Нет в небе ни границ, ни тяжести, ни воли -
единый дом, единая лазурь.
Взгляни в неё, там нет ни слёз, ни бурь.
Бескрайное Ничто, в нём ключ к земной юдоли.
Сиренам грусть усталый мореход,
как груз ненужный сбросит в их глубины –
И в радостный полёт умчится голубиный,
который уж давно его зовёт.
О, пристань вечная, желанный наш оплот!
МАНЕКЕНЫ
В самонадеянном Париже
Возникли всюду манекены.
Они уже прохожих выше,
Тверды, как каменные стены.
Не ведомо таким смятенье,
Не чуют нынешнего срама,
Накрытые рекламной тенью,
Увы, рогатого Нотрдама.
И Бог, и рыцарская юность
Для манекенов - день вчерашний.
Не мучают их мысли плюнуть
На пошлость с Эйфелевой башни.
По тем же городским бульварам,
Взгляд от земли поднять не смея,
Бродила в одеянье старом
С небес спустившаяся фея.
На окна мутные глядела,
В глаза ходячих автоматов.
Как уловить она хотела
Живой огонь ответных взглядов!
Молилась, чтоб созрели сроки
Для жизни юной и нетленной,
Где все парижские дороги
Согреты замыслом Вселенной.
* * *
Я, наконец, обрёл высокородную печаль,
С улыбкой породнив её в созвучном хоре.
Приходит ночь, отлив уходит в море.
Загадочна и неизменна даль.
Когда ты много отстрадал, поэт,
Ничто не тщетно, праха в жизни нет.
|
