|
Великий французский поэт, тончайший лирик, одна из вершин поэзии Франции, если не самая крупная, на мой взгляд. Стихи будущий гений начал писать с 14 лет, первые его опыты были благосклонно приняты Виктором Гюго. Получив образование бакалавра словесности, Верлен пробует сделать буржуазную карьеру, учится в Школе Права, рассчитывает сдать экзамен на место в Министерство финансов, работает экспедитором в парижской мэрии. Но поэтический «даймоний» явно побеждает, и молодой поэт с головой уходит в литературу. Он посещает различные литературные салоны, по молодости тяготеет к «парнасцам», постепенно входит в круг лучших поэтов Франции, много работает, чередуя творческие вдохновения с бурной богемной жизнью. В этой феерической жизни были и обильные алкогольные возлияния, перемежавшиеся с приемом наркотиков, и многочисленные романы, и частые публичные скандалы. Но была также короткая военная служба во время Франко-прусской войны, когда Верлен записался добровольцем в Национальную гвардию, даже участие, хотя не слишком активное, в Парижской коммуне.
Весьма сложными оказались семейные отношения поэта с матерью и женой. Они закончились скандалом и разрывом. Два года Верлен находился в скитаниях и в нетрадиционных отношениях с другим поэтом – Артюром Рембо. И эти отношения имели скандальный конец, за которым последовало глубокое религиозное покаяние, нашедшее яркое проявление в жизни и творчестве уже знаменитого литератора. Тем не менее желтая пресса да и ряд почтенных французских филологов, словно «подначивая» стареющего поэта, публиковали статьи, где вовсю расхваливали его стихи «нетрадиционного» периода и упрекали за «тускнеющий талант» во время его прихода к католичеству. Между тем гений Верлена никогда не тускнел, стихи позднего периода по-прежнему свежи, мощны и предельно искренни. В творчестве французского поэта нетрадиционные отношения также не нашли никакого отражения. Скорее всего они совершались в состоянии безумного алкогольного опьянения, ведь оба, и Верлен, и Рембо, пили неразведенный абсент крепостью до восьмидесяти градусов. То есть полынную настойку, содержащую туйон – признанный наркотик. Однажды после подобного возлияния Верлен едва не пристрелил Рембо, за что на два года угодил в тюрьму. После этого друзья расстались как друг с другом, так и со своими грехами юности, а Рембо после написания поэмы «Пьяный корабль» – и с литературой.
Но настоящей религией, которой следовал Верлен всю жизнь, была религия красоты. Как мастер музыки стиха он не превзойден никем из поэтов Франции. Иногда критики говорят, что он первый в европейской поэзии полностью отворил дверь из мира реального в мир субъективный. Близкая к импрессионизму в живописи поэзия Верлена передает и звучание музыки, и полутона цвета, и воспринимается как совершенно необычный вид словесного творчества, завораживающего своим очарованием и мощью.
Его «Осеннюю песню» пробовали переводить многие из наших мастеров Серебряного века, но равного созвучия не добился никто. И дело не только в степени таланта. Верлен мастерски использовал наличие в родном языке носовых (сонорных) гласных. а недостаток французской речи– фиксированное ударение на последнем слоге каждого слова – обратил в преимущество: меняя метр стихосложение, вводя. где нужно звук «э», добился особой, неповторимой мелодичности . Мои переводы Верлена, страдают тем же недостатком: лишь приблизительно передают тончайшую музыку его музы .В «Осенней песне», например, у французского поэта всё – стон, у меня - свист и шуршание, у Верлена осень звучит в душе, у меня - в ушах и под ногами…
Несмотря на богемную жизнь, Верлен был очень плодовит – перу великого поэта принадлежит около тысячи блестящих стихотворений, тематически очень разных. Наиболее известные сборники его стихов: «Сатурналии» (1866), «Галантные празднества» (1869); «Романсы без слов» (1874); «Мудрость» (1881). Книга литературно-критических статей «Проклятые поэты» (1884). Сборник «Сокровенные обедни» (1892), посвященный памяти Бодлера, оказавшего на Верлена сильнейшее влияние, принято относить к так называемым католическим стихам. Помимо стихов Верлен писал литературно-критические статьи, прозаические миниатюры («проза воображения») и мемуарную прозу «Мои больницы» (1891), «Мои тюрьмы» (1893), «Исповедь» (1894).
К концу жизни Верлен начал получать признание не только в масштабах страны, но и в ряде стран Европы, в России. Его приглашают с лекциями в Бельгию, Голландию, Англию. В 1896 году в возрасте 52 лет Поль Верлен умер. Поэт оказал огромное влияние на мировую и русскую поэзию, особенно на авторов Серебряного века. Его стихи переводили Брюсов, Соллогуб, Анненский, Эфрон, Шенгели.
В подборке Верлена хочу обратить внимание на два стихотворений «На смерть Люсьена Летинуа» и «Стихи, за которые буду оклеветан». Оба посвящены памяти юноши, которого поэт взял под свою опеку после разрыва с Артюром Рембо. Он вытащил из глубокой провинции всю семью Люсьена, купил для неё под Парижем ферму, а самого юношу определил в военное училище.
Почему поэт поступил так, во многом объясняет и предшествующий поступок Верлена, вызвавшего из провинции Рембо и продвинувшего его в литературные круги. Объясняет сердечную суть французского поэта также стихотворение «Маньяк любви». При переводе этого стихотворения к эпитету «безвольный» я добавил «мятущийся», потому что биографы, используя самооговор поэта, слишком часто подчёркивают его анархистское безрассудство. Но Верлен был способен на решительные поступки и в жизни, и в творчестве.
Люсьен Летинуа умер слишком рано, не успев осуществить надежд своего опекуна. Однако сплетни об их «истинных отношениях» поползли ещё при жизни обоих, так что своими стихами памяти юноши Поль Верлен хотел восстановить правду – никакой грязи в отношениях не было. Но кто ему верил… Всякого рода «версии» бродят в литературоведении и поныне.
ЖЕНЩИНА И КОШКА
Весь вечер с кошкою она
Вела игру, где страсть дышала.
И будуарная стена
Бесстрастно тени отражала.
Вот шлёт угрозу средь забав
Нацелив пальчики шальные,
А кошка коготки стальные
Вобрала, на спину упав.
Увлечены по-детски обе,
Забыв о тьме, о лжи, о злобе,
Хитрят, уловками маня.
Зато вполне серьёзен дьявол,
На эту их игру направил
Четыре фосфорных огня.
ОСЕНННЯ ПЕСНЯ
Последний звон
Как всхлип, как стон
Рождает лира.
Гляжу в окно,
Но там темно,
Темно и сыро.
В моей душе
Давно уже
Развеял ветер
Явь и мечты.
Они почти
Душе не светят.
Я выхожу,
В лесу брожу -
Ни троп, ни птицы…
Лес пуст и мглист.
Последний лист
Куда-то мчится.
САВИТРИ
Три дня, три ночи, не сомкнув ресницы,
Она молилась умершему мужу.
И Чандре самому пришлось смириться –
Ей уступить отмоленную душу.
И Сурья душу озарил лучами,
И встрепенулась замершая Муза,
И ангельские песни зазвучали
В честь двух сердец бессмертного союза.
Пусть так и мы останемся верны
Мечтам, твореньям, помыслам высоким,
Когда наступят сужденные сроки
Нам отойти в чертоги тишины.
НИКОГДА
Ах, память, о минувшем не кричи
Июнь ушёл, сентябрь стучится в ставни.
Всё сдержанней любви последние лучи,
Сменившие восторг её недавний.
С деревьев падают увядшие листы,
Уносит их куда-то бриз колючий.
Однажды грустно мне сказала ты:
«Какой из дней у нас был самый лучший?»
То ангел сквозь уста твои спросил.
Хранивший наш союз по мере сил.
Я, помню, тебе холодно ответил:
«Тот день, что не вернётся никогда,
Тот день, когда ты мне шепнула «да».
Его унёс страстей осенний ветер».
ПОСВЯЩЕНИЕ ДОН-КИХОТУ
О, Дон-Кихот прекрасных грёз слуга!
Твоя кончина – горе для живущих
Под жерновами мельниц всемогущих.
Нам без тебя не одолеть врага.
Проснись, воскресни! Подтяни седло,
Надень доспехов призрачное бремя –
Вновь подними копьё на мировое зло.
Вдохни надежду в нас и в наше время!
Вперёд, мы за тобой, мечтатель и певец.
Она осуществится, наконец,
Когда-нибудь, мы свято в это верим,
Твоя великолепная мечта.
И мельницы исчезнут навсегда,
Бессмертие откроет людям двери.
СОН, С КОТОРЫМ Я СРОДНИЛСЯ
Мне душу странный сон измучил,
Я вижу женщину, она
Подобна в небе светлой туче -
Легка, изменчива, нежна.
Ей всё в душе моей понятно:
И жду чего, и чем томим.
Своим явлением одним
Во мне тоски смывает пятна.
Не знаю, как зовут её,
Откуда родом, где жильё?
Но лик из хорошо знакомых.
Не помню только, встретил где
И наяву или в мечте?..
Ах, вспомнил: видел на иконах.
МАНЬЯК ЛЮБВИ
Любви безвольный и мятущийся маньяк:
Где свет бы ни прорезал жизни этой мрак,
В обличье женском, или в лике силы
Мужской, - я сразу мчусь на луч опасно-милый.
Ещё полёт не отшумел в душе,
А маньяку томительно уже.
Синица поймана, когда же крылья сложит,
Он грустно улетает, он не может
Мечту свою насытить, и она
Опять в плену томительного сна.
Да, вновь мечта владеет сумасбродом,
Теперь он мнит себя отважным мореходом.
Плывёт на парусах среди штормов и гроз
К земле обетованной тайных грёз.
Доплыл до мыса голого, там бродит,
Ни деревца, ни травки не находит,
Тем более, конечно, ни души. Куда же плыть?
Ему ведь надобно кого-нибудь любить.
Он ждёт, он долго ждёт, быть может, в море
Возникнет парус, он судьбу об этом молит.
Но безответна и вода, и твердь.
И парусом мерещится лишь Смерть.
О. памятные призраки столетий!
Одни лишь вы мне дороги на свете,
О вас лишь думаю и с вами говорю,
Встречая, может быть, последнюю зарю.
И с вами же засну, чтоб снова пробудится,
Любви маньяком…
СЫНУ
Пишу тебе, как некогда писал Овидий,
И шлю стихи, как он, когда-то в Рим.
Он изгнан был, а я в иной обиде:
Разлукой и отчаяньем томим.
Увидимся ль когда-нибудь, не знаю.
Прими же мой отеческий завет:
Люби людей, держись за чести знамя,
Верь в Бога и в Его пречистый Свет.
НА СМЕРТЬ ЛЮСЬЕНА ЛЕТИНУА
Я думал, следуя за чёрным катафалком:
«Бог взял тебя к Себе не старцем жалким,
Но юным, распустившимся цветком.
Ни с болью, ни с грехом ты не бывал знаком
И в женщину ещё не смог влюбиться,
И, мучаясь, в её объятьях биться.
Ты не сумел познать благоговейный страх
И к Добродетели придти с молитвой на устах.
И, страсти укротив, судьбу свою спасти,
И лилией прекрасной снова расцвести
Во славу Вечного…»
Так думал я, и было
Об этом непривычно думать над могилой.
СТИХИ, ЗА КОТОРЫЕ БУДУ ОКЛЕВЕТАН
Склонился я над спящей головою
И вслушивался в твой последний сон.
И мне почудился какой-то странный звон –
Звон тишины, что нет тебя со мною.
Тебе, любовь моя, таинственному чуду,
Как ландышу, цвести одну весну.
Я не цветок, я в ужасе тону.
Поспи, поспи. Я здесь и спать не буду.
О, бедная любовь, как ты тонка.
Как быстро рвётся нить житейского витка,
Как вздох похож на хрип удушья!
В твоей улыбке сонной смысл сокрыт –
Возможно это смех отчаянный навзрыд.
Молю, проснись! Скажи, там живы души?
ЖЕНЩИНЕ
Сродниться ли стихам моим в красе
С очами милыми, с их красотою чудной
Я в них тону, купаюсь беспробудно,
Как падший ангел в райском дивном сне.
Готов смиренно я сложить творенья все
К твоим ногам, терпеть судьбы удары.
Но прогоняют от себя кошмары
Нависших туч над лесом . Быть грозе!..
Судьба моя – сплошной кровавый бой,
А жалобы напрасны пред тобой,
Как предков плач был тщетен безутешный.
Когда простёр Творец над парой грешной.
Свой гнев. Но, Боже, Боже, все твои грехи
В сравнении с моими - всплеск реки!..
ОБЕТ
Лик чистоты и трепет дикой лани…
О, женщина! В тебе переплелось
Волнующее золото волос
С лазурью глаз и с таинством желаний.
Но где вы, дни бездумных ликований?
Не вынесли они осенних гроз.
Теперь в душе моей царит мороз
И мгла холодных разочарований.
Теперь я беден, хмур и одинок,
Подобно старцу доживаю срок,
Когда любовь не тешит, не балует.
О женщина, с душою хитрой и простой!
Я для неё давно сосуд пустой.
Она ж меня, как мать с улыбкой в лоб целует.
САМООПРАВДАНИЕ
Я странной личностью слыву среди людей,
Для некоторых я – отъявленный злодей,
Другие говорят, что я кретин убогий,
А кое-кто меня возводит в полубоги
Или в апостолы. За что такое мне?
Благопристоен я и выдержан вполне,
Хотя последнего всегда недоставало.
Я радости познал, но и страдал немало.
Увы, несчастья были слишком уж горьки.
Хотел я мирно жить, порывам вопреки,
Разумно жить хотел, не преступать приличий,
Как учат мудрые и как велит обычай
Отцов и пращуров. Короче, я скорбел,
Ужасно мучаясь от недостойных дел,
И кровью исходил, израненный, похожий
На жалкого раба. Всегда по воле Божьей
Раскаивался, душу совесть жгла.
За все былые и текущие дела,
За прихоти свои я расплатился разом.
Теперь живу с оглядкою на разум,
Который приобрёл к итогу зрелых лет,
Как результат трудов, но больше бед.
А почему слыву безумцем в мире этом?
Наверно, потому, что сделался поэтом.
Нелеп я? Может быть. Но кто меня винит!..
Да, мне не нужен грим, не нужен реквизит,
Мой лик, исполненный веселья и печали,
Всегда был искренним, хотя вы замечали,
Что отчуждёно он порой глядит на вас.
Таков, приятели, мой образ без прикрас.
Вы думаете, я – на постаменте глыба?
Ничуть. Я очень прост, не весь, конечно, ибо
Бываю сложен, вздорен и упрям.
Я – человек, я не сродни зверям,
Чьим поведением одни инстинкты правят.
Я сердцем не хитрю, язык один лукавит.
Да, лгал я иногда. Но часто лгать не мог.
И ныне есть грехи, не спорю, видит Бог!
Пороки тоже есть. Чья жизнь не знает ада?
Ведь все мы на войне как на войне, и надо
Мне многое простить светло и горячо.
Я также жду любви. Хочу сказать ещё:
Меня благословил Господь наш Вседержитель
На райскую посмертную обитель.
В слезах раскаянья я искупил свой грех
И лучше стал, по крайней мере, тех,
Кто слабости мои столь строго судит ныне.
О Господи, спаси безумца от гордыни!
ИСКУССТВО ПОЭЗИИ
Лишь музыка – первооснова муз,
В стихах заключена стихия звука,
Звенящих слов причудливый союз -
Завещанная издревле наука.
В науке той нередко голова
Вступает в спор с душою, приглашая.
Поэта так соединять слова
Чтоб Несказанным все они дышали.
Бывает день и скучен, и тягуч,
Когда затянут облачною пеной.
Ночные звёзды, избегая туч,
Мерцают сверху тайной неизменной.
Бесформенным пятном плывёт луна,
В объятьях облаков едва приметна.
В стихе должны сиять полутона
Куда определённее предмета.
Сильней земли нас манят небеса
И то, что скрыто за туманной далью.
Неотразимы женские глаза,
Когда прикрыты тёмною вуалью.
Но пусть в твоём сонете светотень
Не будет сонной, вялой, худосочной.
Пошли рифмованную дребедень
Ко всем чертям, к похлёбке их чесночной.
Красивость на бумаге изорви,
А пошлость молча обойди при встрече.
Гармонию настойчиво зови,
Сумей найти её в противоречье.
Ещё запомни навсегда: бурьян
Прекрасней, чем садовая культура.
И, повторюсь: кто музыкою пьян,
Лишь тот Поэт! Иной – литература.
Когда-то и я, воодушевленный призывом Верлена слушать божественную музыку и вносить ее в свое творчество, написал стихотворение, призванное приободрить себя и коллег по цеху, которых власти исключили из реестра профессий, существующих в государстве.
МАРШ ГРАФОМАНОВ
В лунки благополучия,
На перегной пустяков
Смело садите колючие
Саженцы ваших стихов.
Самое чахлое дерево
В знойный пустынный день
Бросит на дюнах безверия
Где-то кому-нибудь тень.
Может сгодиться истине
Даже фанера мечей
У трубачей бескорыстия,
Муз и судьбы слухачей.
Очень давно заповедано
Землю спасти красотой.
Не поступитесь победою
Сужденной, вашей, святой.
Ведь по законам мужества
Зреет свободою плен.
Музыки,
музыки,
музыки! —
Как говорил Верлен.
|
