|
Французский поэт, писатель, журналист. Поэт большой искренности, ясности, инстинктивно тяготевший к классической традиции, хотя прошёл период формальных экспериментов, увлечения дадаизмом, сюрреализмом и так называемым «автоматическим письмом». На последнем стоит остановиться подробнее, как на живучем до сих пор реликте..
Во французской поэзии сложилось целое поэтическая школа приверженцев подобного «письма», включавшая, кроме Десноса, такие имена, как Аполлинер, Супо, Арагон, Элюар и др. Основателем школы считается Андре Бретон, пропагандировавший «изоляцию разума», «устранение цензуры ума», как необходимого условия полной свободы творчеств и умения писать под диктовку «высших сил» .
С одной стороны, теория «автоматическое письма» уходила корнями в античные и средневековые мистические практики, с другой – Бретон ссылался на опыт Бодлера и Рембо, употреблявших для ликвидации «цензуры ума» наркотики. Нет возможности и необходимости дальше останавливаться на данной методике, достаточно сказать, что наркотики и соответствующие оккультные практики до сих пор используются для достижения изменённых форм сознания в ряде современных мистических и психологических школ.
Хотя проблема «устранения цензуры ума» действительно существует в духовных практиках всех мировых религий, правда, под иными названиями, но неграмотно используемая, а, главное, лишённая духовной традиции, она весьма опасна. Вместо контакта с «высшими силами» можно лишиться рассудка.
Что касается вышеназванных французских поэтов, то в подавляющем числе они порвали с сюрреализмом и с практиками «автоматического письма». Гийом Аполлинер сделал это в сражениях Первой мировой войны, Арагон и Элюар, пройдя через Сопротивление во второй великой войне. Деснос считал, что творчество и политика несовместимы и после вступления Арагона и Элюара в компартию вышел из этого движения. После разрыва с сюрреалистами поэт работал журналистом в ряде газет, где писал о кино, о джазе, на французском радио создал радиосериал о Фантомасе.
Но как ни стремился писатель уйти от политики, она нашла его во время войны. Он стал активным участником движения Сопротивления, время оккупации провел в Париже, писал антифашисткие статьи по псевдонимами. Деснос даже ухитрялся легально публиковать сборники стихов, куда вставлял зашифрованные, но понятные французам образы и намеки, призывающие к сопротивлению врагу. В подпольной книге «Честь поэтов» он опубликовал под псевдонимом стихотворение «Завещание», где используя образ Виктора Гюго поэт оставил такие строки:
«Да, человек ушел. Но через нотариуса
Передал свою волю, свое завещание:
Тот нотариус-Франция. А завещана нам –
Свобода».
Наверное этот образ навеял его другу Плюю Элюару собственное стихотворение с этим же названием и побудил его так сказать о Десносе: » Самый непосредственный. Самый свободный, всегда одухотворенный ...и самый мужественный из людей».
Закончил свою жизнь Деснос героически - был арестован гестапо, прошел через несколько концентрационных лагерей, в том числе через Бухенвальд. Писал стихи и там, но они не сохранились. Скончался, как узник концентрационного лагеря от голода и тифа в Чехословакии.
ПОД ПОКРОВОМ НОЧИ
Силуэтом в окне невысоком
Возникаешь туманная ты
Не раздёргивай шторы у окон,
Не спугни моей хрупкой мечты.
Но окно открывается ветром,
Шторы крутятся, словно листы.
Между ними в отверстии светлом
Ясно вижу, что это не ты.
* * *
Я столько в жизни думал о тебе,
И так прирос судьбой к твоей судьбе ,
Что мне не остаётся ничего,
Как тенью стать у солнца твоего.
Заходит солнце – исчезает день.
Куда же деть мне собственную тень?
* * *
Ко мне опять во сне пришла любовь
В обличии моих минувших сказок,
Где наслажденье переходит в боль
И безрассудство покоряет разум.
Но с возрастом уходят мгла и блеск,
Даль видится глазам бездонно-синей,
И мы в ней - как изломы черных линий,
Похожие на холмики, на лес…
Любовь же посылает вечный зов
Поверх любых реальностей и снов
Её не сдерживает возрастная стража.
С приходом старости мы замечаем вдруг,
Каким рельефным всё становится вокруг,
Как сами выглядим подробностью пейзажа.
ПЕЙЗАЖИ
Когда их вижу, прихожу в восторг,
Но если ты там есть подобьем солнца.
Всё прочее овечками пасётся
На пасторалях чувств моих и строк
Мне без твоей волшебной красоты
Все краски жизни растворяет слякоть.
Я совершенно разучился плакать,
Когда узнал, что есть на свете ты.
Тебе ль меня оплакивать придётся,
Иль мне тебя на кладбище земном,
Когда переселиться в Отчий дом
Черёд настанет, что нам остаётся?
Солгать, что были мужем и женой
В сей странной нереальности земной?
Но если кто-нибудь захочет верить даже,
То разве лишь они - наивные пейзажи.
ЭПИТАФИЯ
Мой век недолгим был, я так же быстро умер.
Вино свободы пил, живя среди рабов.
Чтил искренность, о чести много думал.
Но более всего уверовал в любовь.
Она дарила мне часы и годы счастья.
Не вырву ни одной из жизненных страниц
Менялись солнечные дни на дни ненастья,
Я пил нектар любви и слушал пенье птиц.
Живые! Всё, чем я владел, - отныне ваше.
Храните же его, как я его хранил,
Бесценный мир. Он был мне часто страшен
Своим бездушием, но неизменно мил.
А по костям моим топчитесь смело.
Там нет ни чувств, ни разума, ни тела.
|
