|
Римская литература и поэзия появляются примерно в III в. до н. э., в момент, когда Рим был уже самым крупным государством в Средиземноморском регионе. Римляне ощущали своё растущее могущество, и это убеждение отражалось в литературе, хотя их культурный уровень уступал грекам. Культура и письменная поэзия Древнего Рима испытывала с одной стороны воздействие устной традиции, а с другой – сильное греческое влияние. Латинский алфавит был создан при опоре на греческую матрицу, римские же боги во многом походили на греческих. Став провинцией Рима, Греция продолжала влиять на римскую литературу и непосредственно, через греческие колонии, которых было много на территории Римского государства, и косвенно. Большинство учёных, изучающих Античность, полагают, что бóльшая зрелость римской поэзии, по сравнению с греческой, объясняется тем, что римляне сумели быстро впитать её в своё художественное сознание и пойти дальше.
Начало римской литературы принято датировать 240 г. до н. э., когда вольноотпущенник Ливий Андроник (грек) создал и поставил первую драму на латинском языке. Затем пошли другие драмы, и стали появляться первые поэты. Поэзия Древнего Рима отличалась от греческой тем, что создавалась для граждан, имеющих время для досуга. Поэт профессионально развлекал богатую публику с помощью пьес и стихов подобно современным культорганизаторам. Более того, поэты были объединены в прообраз союза писателей со специфическим оттенком – в некую коллегию «писцов и ремесленников» при авентинском храме Минервы. Но позднее поэта возвели в статус пророка, создающего подобие стихотворных молитв и тем самым привлекающего милость богов. Римские поэты стремились создать что-то грандиозное по масштабу и охвату мысли.
Одним из первых самых ярких поэтов Рима был Тит Лукреций Кар, автор знаменитой поэмы «О природе вещей». Это была философская, дидактическая поэзия, пронизанная глубокими размышлениями мудреца, посвященного в тайные знания об устройстве Вселенной. Позднее появляются поэты, тяготеющие к более лёгким, чисто лирическим жанрам, среди которых выделяется Гай Валерий Катулл.
Золотой век римской поэзии приходится на время правления Октавиана Августа. Становится популярным авторское чтение стихов перед публикой: на самых популярных поэтов сбегались толпы. Появляются многочисленные литературные партии и кружки, самым популярным среди которых оказывается кружок Гая Цильния Мецената, друга Августа, который сделал очень много для поддержки поэтов и поэзии того времени. Его имя со временем стало нарицательным. Он выдвинул на передовые позиции Горация и Вергилия и старался направить римскую литературу на укрепление мощи империи. В это время расцветают все жанры – сатиры, оды, элегии, эпические поэмы.
Выдающимся мастером в области сатиры, но прежде всего лирики был Квинт Гораций Флакк. Наибольшую популярность среди всех древнеримских поэтов снискал Вергилий, отдельные строки которого можно было найти на стенах, посуде, домашней утвари, их использовали как эпитафии, гадательные книги и даже как обоснование сакральности власти, как это делали римские императоры. Очень большую популярность и любовь народа заслужил своим творчеством Публий Овидий Назон.
Серебряным веком римской поэзии историки считают период после смерти Августа до конца правления Траяна (14 г. до н. э. – 117 г. н. э.). Это была эпоха тиранов, которые иногда поддерживали поэзию и даже устраивали состязания и давали премии, но атмосфера давления и террора угнетала сам дух поэзии. Крупными поэтами того времени, реализовавшими свой потенциал вопреки тискам тирании, были Лукан, Валерий Флакк, Секст Проперций, сатирики Персий, Ювенал и Марциал. Но самой значительной фигурой той эпохи был, безусловно, Сенека, глубокий философ и поэт, закончивший жизнь самоубийством по приказу своего подопечного императора Нерона. Его философская поэзия и «нравственные» письма к Постуму наполнены мудростью и красотой, которые и сегодня способны тронуть сердца читателей.
Из огромного разнообразия древнеримских поэтов для этой антологии выбраны только самые лучшие стихи (на взгляд автора переложений) – Лукреция, Катулла, Горация, Овидия, Сенеки и стихи «последнего римлянина» Боэция.
ТИТ ЛУКРЕЦИЙ КАР (99–55 гг. до н. э.)
Тит Лукреций Кар – известный римский поэт и философ-материалист, последователь Эпикура и страстный сторонник атомизма. Его поэтический трактат «О природе вещей» очень напоминает труд великого грека Гесиода «Труды и дни». Если говорить шире, здесь заключена философская модель Мироздания, а также даны ответы на самые насущные вопросы времени.
Лукреций родился в Помпеях, а умер в Риме в возрасте 44 лет. О его биографии почти ничего не известно. Предполагают, что он тяготел к сельскому быту, об этом свидетельствует его поэма. Другое предположение исходило из того, что мыслитель-поэт, возможно, происходил из богатой аристократической семьи, владевшей сельскими угодьями. Недостаток сведений компенсировался легендами: Светоний, ссылаясь на свидетельство Иеронима, писал, что Лукреций принял любовный напиток и потерял рассудок (эти предположения ничем не подтверждаются). Однако якобы именно в минуты просветления он написал объёмную поэму «О природе вещей», где его эпикурейские и атомистские воззрения были облечены в литературную форму. Лукреций выступал за свободу человека, при этом признаёт реальность богов и невидимого мира. Он воспевал мудрость и безмятежность, отвергал идею смерти, утверждал бессмертие человеческой души. Однако поскольку Лукреций не слишком часто упоминал римских богов, его записали в материалисты, которым он на самом деле не был, хотя и верил в то, что атомы играют огромную роль в строительстве Вселенной.
Лукреций часто говорил о всеобщей причинно-следственной связи. Приводимый здесь отрывок поэмы с разных сторон предлагает человеку осознать суть этого закона и даже предлагает его формулу: из ничего ничего не возникает.
О ПРИРОДЕ ВЕЩЕЙ
(Отрывок)
Страх из души людям должно убрать и развеять.
Солнца дневного лучи по сердечному полю рассеять.
Даже природа своим поведеньем и мощной рукою
Знак подаёт, что желанно ей действо такое.
Всё в необъятной Вселенной свои полагает причины.
Жёны ключи к пониманью способны найти и мужчины.
Из ничего никогда и нигде не рождается Нечто.
Истину эту простейшую стоит запомнить навечно.
Мир невозможно создать без присутствия женщин.
В неравноправье полов коренится наличие трещин.
Если бы из Ничего появлялись действительно вещи,
Мир сей из лучшего стал бы мгновенно зловещим.
Так, из морей в чешуе возникали бы разные люди.
Впрочем, подобное есть, или некогда будет.
Всё, что явилось во снах, что мы видим и слышим,
Было и есть у бессмертного Знания свыше.
Но коли хочешь создать высочайшее что-то,
Помни: нужна непрерывная в мыслях работа.
Мысль есть творящее неистребимое семя.
Только она госпожа над деяньями всеми.
Вообрази: труд повсюду закончился, разве
Что-то начнётся ещё, окромя безобразья?
Сказано при Сотворенье, скажи и сегодня –
Всюду над нами простёрта десница Господня.
И точно так же в пределах известной округи
Наши приложены думы и разнообразные руки.
Если сложить воедино и Божье, и наше решенье,
Выйдет храненье, строительство и разрушенье.
Было когда-то – Землёю командовал Хаос.
Наша планета в великом огне колыхалась.
В этой борьбе изнемог даже сам Вседержитель,
Он попросил, чтобы дан Ему был заместитель.
Так уж устроена эта Вселенная наша,
Их у Творца не одна непочатая чаша.
А вот порядок везде нерушим, одинаков.
Он подчинён неизменной семье Зодиаков.
Их, как считают учёные, ровно двенадцать.
И без их помощи некуда смертным деваться.
Если бы из Ничего возникали явленья,
Наша Земля пребывала бы в тягостной лени.
Люди и звери срывались бы с ясного неба
По непонятным велениям Зевса и Феба.*
И на деревьях плоды изначально водились,
Словно они с незапамятных пор заблудились.
Могут спросить, как возникло «материя» слово?
В слове самом ничего ни плохого, ни злого.
Мы порождаем слова, наполняем их цветом.
Зиму зовём окончаньем, любуемся летом.
Каждый имеет права на значение «Матерь»,
Так как чего-то конечного вечный создатель.
Вот почему Созидатель всего и хранитель
Подстраховался подобием – мой «заместитель».
Нам до конца не узнать ни себя, ни богов –
Смысл моего сочиненья, читатель, таков.
Не потому, что дырява твоя и моя голова,
А потому, что природа людей и вещей такова.
ГАЙ ВАЛЕРИЙ КАТУЛЛ (около 84 – около 54 гг. до н. э.)
Великий римский поэт времён Цицерона и Юлия Цезаря прожил короткую, но очень яркую, насыщенную событиями и накалом страстей жизнь. Он родился около 84 года до н. э. в Вероне. Катулл принадлежал к знатной семье землевладельцев – известно, что в доме его отца останавливался сам Цезарь. У отца было несколько вилл, которые впоследствии отошли молодому поэту. Катулл, стремясь найти своё поприще, как свойственно молодым людям, рано переехал в Рим и вошёл в круги творческой молодёжи, занимавшейся поэзией. Он рано начал писать стихи и легко получил известность. Поэт общался с такими известными людьми Рима как Цицерон, Корнелий Непот, Гортензий. Весь этот круг находился в оппозиции к Цезарю, и это повлияло на отношение Катулла к правителю Рима: поэт не только не пытался водить дружбу с руководителем государства, как делал его отец, но, напротив, писал на него едкие эпиграммы.
По характеру Катулл был пылким, с острым насмешливым умом, изменчивым настроением, предан поэзии и красоте. Он никогда не был женат и не оставил после себя потомства. Творчество Катулла, которого считают основателем римской лирики, разнообразно. Прежде всего, это любовные стихотворения, посвящённые женщине по имени Клодия (у поэта она выведена под именем Лесбия, о чём миру поведал автор «Золотого осла» Апулей). Вначале та вызывала у него восхищение, а затем ненависть и отвращение по причине своих измен. Но ещё это и послания к многочисленным друзьям и приятелям (они носили как дружественный, так и порицающий и даже ругательный характер), и гимны, и оды, и свадебные песни, и элегии, демонстрирующие мифологическую учёность поэта, и политические стихи, в которых он проявил себя ярым республиканцем. Катулл писал не столько о мифологических героях, сколько о себе и собственных переживаниях. Его поэзия с одной стороны была возвышенной, а с другой использовала элементы разговорного стиля.
Исследователи полагают, что Катулл слишком часто увлекался поэтическими шалостями и пересказом мифологических сюжетов, что порой заглушало искренность его поэтического чувства. Избыток игрового начала, против чего резко выступал набиравший силы и вес Гораций, и ярко выраженная республиканская направленность его поэзии, которая была явно не по нраву Октавиану Августу, снизила известность Катулла при его жизни и в ближайшие годы после смерти. В целом его творчество признавали и Овидий, и Проперций, но стихи Катулла так и не включили в школьные программы того времени. Его славу затмили такие гении пера как Гораций, Вергилий и Овидий. Подлинная известность пришла к Катуллу после его смерти в конце первого тысячелетия – его стихи увлекли таких крупных поэтов более позднего периода как Марциал, Плиний Старший и Геллий. В Средние века стихи Катулла были вовсе утрачены. Но единственный экземпляр стихов поэта, найденный в Вероне и содержащий 113 стихотворений, сохранил его творчество для потомков.
Тем не менее в своей любовной лирике Катулл остаётся непревзойдённым мастером передачи живого чувства, искренности, страстности и возвышенного отношения к женщине. Лесбия для Катулла – всё, она, как повествуют строки его лирики, «богов превыше». Многие поэты Древнего Рима и последующих эпох склоняли головы перед Катуллом как несравненным поэтом и учителем в области любовной лирики.
ЛЮБОВЬ
Мнится мне, Она богов превыше,
Хоть и знаю – это только сон.
Если милой голос где-то слышен –
Порчу на меня наводит он.
Смех её приводит в трепет тело,
Сам куда не знаю тело деть?
Ох, взяла бы плоть да улетела…
Где ей пасть и как беду терпеть?!
Что-то бормочу и умолкаю.
Отведён на разговоры день.
Вот ведь несуразица какая! –
И хочу, и шевелиться лень.
Наконец, желанье подкупила,
Отдаю его соблазну власть.
Сколько же талантов погубила
Купидона пагубная страсть!
ЛЕСБИИ*
Заживём, лишь друг друга любя!
Пусть завидует нам неудача.
Благоденствую, видя тебя,
Своих чувств и желаний не пряча.
Солнце прячет себя в небосвод,
Страсть приходит, желанья балуя,
До утра в моём сердце живёт,
Молча ждёт твоего поцелуя.
Дай же тысячу их, и ещё, и ещё…
Потеряем подсчёты и даты.
Мои ласки встречай горячо,
Как сраженья лихие солдаты…
* * *
Хочешь знать число лобзаний юных,
Тех, что получил от Лесбии Катулл?
Сосчитай песок в ливийских дюнах
Весь, включая тот, что ветер сдул.
А ветра, они всё время дуют,
Ведь песчинки в Африке кочуют…
Или звёзды в небе посчитай.
Я их не считал, вкушая рай.
* * *
Милая давненько обещает,
Что женою сделается мне,
Пусть хоть сам Юпитер обольщает…
Запишу на ветреной волне.
ИГРА
Лесбия Гая Катулла, как скверный пример,
Громко так мужа поносит, искусно играя.
Это супругу её словно музыка сфер.
Впрочем, основа игры совершенно другая.
Если молчит – равнодушна сегодня ко мне,
Если кипит и страстями клокочет,
Значит, любви моей очень уж хочет.
Так её чую в душевной своей глубине.
ИЗМЕНА И ЛОЖЬ
Ты прошептала однажды порою вечерней,
Что и Юпитер в сравненье с Катуллом немил.
Я к тебе тоже тянулся не похотью черни –
Бережно душу родную всем сердцем любил.
Ныне прозрел, хотя крепче меня обнимаешь.
Спросишь, о чём я? Колотит любовника дрожь.
Ты хорошо и давно уже всё понимаешь –
В нашу любовь допустила измену и ложь.
ОТЧАЯНЬЕ
Лесбия, Лесбия, что же случилось с тобой?
Нашу любовь – дар божественно-сладкий –
Делишь с поклонников жадной толпой,
С их похотливою, грязной повадкой!
* * *
И ненавижу, и люблю. Двойное чувство гложет.
Они различны – но при этом странно схожи!
КВИНТ ГОРАЦИЙ ФЛАКК (65–8 гг. до н. э.)
Знаменитый древнеримский поэт, которому выпало счастье жить и творить в период прекращения гражданских войн Рима, Квинт Гораций Флакк родился в семье «вольноотпущенника», что определённым образом повлияло на его мироощущение и творчество. Отец стремился дать сыну хорошее образование и ради этого бросил спокойную провинциальную жизнь и переехал в Рим, где работал на рынках комиссионером, получая свой процент с каждой сделки. Упорным трудом отец сколотил состояние, позволившее его сыну получить самое лучшее образование, изучить греческую литературу и философию и постепенно войти в круг римской аристократии. Во время гражданской войны, начавшейся в Риме, Гораций примкнул к Бруту и стал поддерживать идею республики. После поражения Брута и разгрома его армии пересмотрел свои взгляды в отношении республиканской идеологии. Родовое имущество Горация было разграблено. После возвращения в Рим работал писцом, затем секретарём, а в свободное время писал стихи и поэмы. Вошёл в круг Гая Цильния Мецената, при этом проявлял осмотрительность и не соглашался на роль придворного поэта.
Гораций во всём придерживался принципа «золотой середины», любил чувствовать себя самодостаточным и потому не принял выгодного предложения Октавиана Августа стать его личным секретарём – настолько нравилось верховному правителю Рима его поэтическое мастерство. Даже когда поэт получал подарки от людей власти, в частности имение в Сабинских горах, он всё равно старался сохранять независимость, и самое интересное, что ему это удавалось.
Гораций пробовал себя в самых разных жанрах и писал сатиры, лирику, философские стихи, церемониальные гимны, военные славословия, оды. Общий настрой его творчества – жизнеутверждающая серьёзность, благожелательный настрой к людям, стоическое отношение к трудностям, возвеличивание добродетели, воинской доблести, почтительное отношение к государству, культ гражданственности, спокойная жизнь на лоне природы, проповедь гармонии и умеренности. Августа, правившего в то время Римом, это полностью устраивало. В какой-то момент получил признание на уровне главного официального поэта, чьи произведения по случаю праздников читались в храмах. Иногда его творчество выходит за пределы лирического монолога, и Гораций вводит в свои произведения образ собеседника, с которым ведёт философский разговор и аргументацию которого разбивает.
Гораций был самым популярным и самым широко издаваемым поэтом Римской античности. Он осознавал своё значение как поэта и потому написал свой «Памятник», к идее которого возвращались позднее самые разные поэты. Произведения Горация привлекали не только современников, но и потомков. В России им увлекались Ломоносов, Кантемир, Жуковский, Пушкин, Брюсов.
Гораций умер внезапно, в возрасте 59 лет. Как государственный человек, преданный идее Рима, он завещал всё своё имущество Октавиану Августу.
К МЕЛЬПОМЕНЕ*
Кто не желает получить ненужного врага,
Не ждёт от Парки премии удачной,
Тот не отправится на конские бега,
Не вступит с драчунами в бой кулачный.
Такого не заманит воинский триумф
Победы над заносчивым соседом.
И никогда подобному не явится на ум
Нелепое желанье радоваться бедам.
Поэт охотно повторит в стихах
Ручья журчанье, листьев лепет нежный,
Своё прославив имя в будущих веках…
Итак, я именно поэт, простой и прежний.
Доволен тем, что стал избранником богов,
Что окружающие страсти не пугают,
Что зависть и вражда – не спуд моих оков,
Что старики и молодёжь певца оберегают.
С себя же не снимаю обязательств груз –
Покуда силы человека не покинут
Крепить художников и муз живой союз,
Всем сердцем славить мудрую богиню!
ПОЭТУ
О чём ты молишься, поэт, посланник Неба,
Наполнив кубок струями вина?
Ведь цель твоих молитв – не просьбы хлеба
И не утехи человеческого дна.
Тебя не радуют изысканные блюда,
Не беспокоят таинства могил,
Тем более края загробные, откуда
Никто ещё в наш мир не приходил.
Не ждёшь упавшего с небес наследства,
Дворцов, имений, украшений, стад…
Короче, возвращенья в умственное детство,
Чему ты, возмужавший, издавна не рад.
Счастливый обладатель песенного дара,
На свете многое сумел ты изучить,
И не затем богами вручена тебе кифара,
Чтоб в пустоте таланту твоему пришлось почить.
ПАМЯТНИК
Создал памятник я, выше всех пирамид,
Крепче камня, надёжнее бронзы,
Даже мрачная полночь его не затмит,
Уничтожить не смогут жестокие грозы.
И грядущих веков неизбежный урон
Не затронет певца полнозвучную славу.
Моя лучшая часть избежит похорон
И останется в жизни потомков по праву.
Я продолжил служенье имперским ветрам
И народам, открытым Эолу, доколе*
Жрец и дева торжественно шествуют в храм
И священный стоит на холмах Капитолий.**
Мои песни проникли, минуя замки,
И в хоромы вельмож, и в дворцы Мецената,***
И в дома поселян, где живут бедняки.
Мне же пышных даров и богатства не надо.
Но воспеть бы красоты полей и лесов,
И прославить сезонные все перемены.
Повинуясь указам рассветов и снов,
Исполняя веленья святой Мельпомены.
ЗИМНЯЯ ПОРА
Вот, наконец, под толщей снеговой
Столетние деревья низко гнутся,
Но кипарисы стуже не сдаются,
Упёрлись в небо тёмно-синей головой.
Не стоит ждать, что северные ветры
Уменьшат стужу за твоим окном.
Подбрось в очаг ещё поленьев светлых,
Неразведённым ублажись вином.
Пускай охватит сон тебя внезапно –
Не отвергай его объятья и дымы.
Не бойся, что случиться может завтра,
Прими существованье нынешней зимы.
И не предай ворчливой укоризне
Подсмотренные ласки молодых.
Для уходящих нас в ряды седых –
Они залог бессмертия и жизни.
ПОСТУМУ*
О Постум! Постум! В поднебесье рея,
Какой молитвою, надолго ли, когда
Мы можем отодвинуть наступающее время,
Морщин и постаренья нежеланные года?
Хотя Плутона почитаем всей душою,**
И Парки строгие пока радушны нам,***
Невидимых богов – служенье всем чужое.
Тревожно потому глядим по сторонам.
Боимся, что отнимет память Лета,****
Стремимся здесь мучительно понять,
Что делать ныне? То, быть может, это?
Чтоб место Там достойное занять.
Нас беспокоит достоверность мифа
О нашей участи – блаженные сады
Или заведомая каторга Сизифа,
На бесконечность обречённые труды,
Такие мысли для кого-то лишь обуза.
Задавленные тяжестью забот,
Есть головы, не терпящие груза
Излишних мыслей. Выделяют пот.
Простим подобных, думают, как могут.
Печальны судьбы только нищих тех,
Кто, собираясь в смертную дорогу,
Не ведал ничего, кроме утех.
ПУБЛИЙ Овидий НАЗОН (43 г. до н. э. – 17/18 г. н. э.)
Крупнейший поэт Античности, живший в Древнем Риме во времена Октавиана Августа, а затем Тиберия – в самый расцвет Римской империи. Родился в знатной семье, его отец принадлежал к сословию всадников. Овидий получил прекрасное образование. С юных лет ощутил тягу к поэзии. Пробовал себя на государственной службе, но не преуспел. Столь же непростым был путь молодого поэта к семейному счастью. Найти любимую женщину, с которой был бы счастлив, удалось Овидию только с третьей попытки. Зато в поэзии удача настигла его быстро. Поэта заметили и благосклонно к нему отнеслись и широкая публика, и самые известные стихотворцы того времени – Проперций и Гораций. Он писал легко, свободно, остроумно и весьма смело. Потомкам Овидий знаком благодаря своей любовной лирике, о которой нужно сказать отдельно, и объёмной поэме «Метаморфозы», повествующей об изменчивости мироздания и превращении явлений природы друг в друга. В «Метаморфозах» речь идёт о сотворении мира, Всемирном потопе, мировом пожаре, появлении и развитии человечества, поданном через призму древнегреческих мифов. Рука поэта запечатлела похождения богов, богинь, героев, изложила 200 мифов о превращениях людей в явления природы, явлений природы в другие явления, рассказала о Троянской войне, настоящем и будущем Рима. Мироздание изменчиво, никакая форма не сохраняется, вечна лишь душа, сохраняющая своё ядро, несмотря на переходы форм.
«Искусство любви» – это цикл дидактических элегий, обессмертивший имя Овидия на тысячелетия. Они посвящены животрепещущей во все времена теме взаимоотношения полов. Поэт во время создания цикла достиг полной зрелости, ему было 41 или 42 года. Он хорошо понял природу женщины, готовой к любви, и изложил уроки её обольщения мужчиной. Этому он посвятил две части своей поэмы, а третья учит женщину искусству обольщения мужчины.
Следует отметить, что Рим времён Августа и Тиберия ещё не дошёл до той степени вольности нравов, которая была присуща позднему Городу на семи холмах. Рим в период своего расцвета был государством, где понятие нравственности и морали играло важную регулирующую роль. Ни публика, ни власть отнюдь не аплодировали смелому поэту. Овидий был вынужден оправдываться перед властями и придумывать разные не очень убедительные объяснения, что он сочинил эту поэму в помощь вольноотпущенницам и чужестранкам, которых в Риме всегда было очень много и которым вести себя строго было необязательно.
Но это не помогло: император Октавиан Август, пытавшийся возродить нравственность и поощрявший брак и деторождение с помощью соответствующих законов, был возмущён проповедью распущенности в творчестве Овидия (так он воспринял поэму «Искусство любви»). Он высылает поэта на север страны в далёкий греческий городок Томи. Овидий оказался здесь надолго: указ об изгнании был подтверждён после смерти Августа Тиберием. Поэт сильно тосковал по Риму, пытался разжалобить императора, писал «Скорбные элегии», но власть была непреклонна. Тема любви не отпускала поэта, и через какое-то время он создал ещё одну поэму «Лекарство от любви», где давал советы мужчинам, стремящимся избавиться от назойливых жён, и тем людям, кто испытывал страдания от неразделённой любви и от последствий слишком сильной страсти. Умер поэт в возрасте 59 лет, написав своё последнее произведение «Письма с Понта».
Искусство любви
(В сокращении)
Что женщин недоступных нет, в том будь уверен,
Ты только сеть для их отлова шире растяни
И приготовься, как к удачам, так, увы, к потерям,
Охотники вдобавок и мужчины, и они.
Скорей исчезнут летом все цветы и краски,
Псы зайцев перестанут по траве гонять,
Чем дамы с девами отвергнут наши ласки
Или позволят их кому-нибудь отнять.
Конечно, лилия своя во всякой деве зреет,
Но в целом – мы попроще, жёны похитрее.
…Запомни: чтобы оная всегда была с тобой,
Ты прелести (и крепости) её хвалить обязан,
Вплоть до того, что, мол, теряю разум.
Хотя на трезвом очень крепко стой.
Украшена – скажи, что ярче изумруда,
Наряжена – то кожа бархата нежней.
И вообще твоя возлюбленная чудо!
Но лишней похвалы, смотри, не перелей!
А вдруг тебя окажется красавица умней,
И повредит елея предостаточная влага...
…Ещё совет: ты должен стать началом шага
К сближению. Но если возразишь – пускай она
Свой совершит шажок первоначальный,
Конец возможен для любви печальный.
И будет в том одна твоя вина.
Её, во-первых, обратишь в причину гнева.
Начнёт свою законную и хитрую игру
Тобой напрасно растревоженная дева,
И все её «шаги» не приведут к добру…
А во-вторых, своё лицо переоценишь
И собственные плюсы в минусы изменишь.
…Чтобы успешно на земле, как мир стара,
Прошла не нами учреждённая игра,
Ты должен подчиниться своду правил,
Который людям сонм богов оставил.
Я повторяю: первым начинаешь ты
Атаку на твердыню женской красоты.
И, совершая свой первичный приступ,
На слово не скупись, побудь артистом,
Поскольку в каждом деле мера хороша
И женщине скучна нетерпеливая душа
Мужчины, ищущего только тела дамы.
Несносны оба в старости тогда мы.
…Набор любовных поучений слишком густ.
Язык же неуклюж, упрям, тяжеловесен.
Нередко взгляд один красноречивей уст,
Он вразумительней стихов и звонких песен.
Но всё-таки не забывай любовные слова.
Чем искренней они – тем чище и надёжней.
Особенно вести себя старайся осторожней,
Когда на хитрости пустилась голова.
Любой девице ведома последняя награда,
Которую продать бы подороже надо.
…Не дело человека – изменять судьбу.
Раз ищешь связи – привирай, но складно.
И дева, коль невмоготу, отдаст бесплатно
Свои дары, не заводя ненужную борьбу
С торговлей вместе. Так велит природа.
На обещанья слов красивых не жалей.
Но никогда насильничать не смей!
Любви сестра – благословенная свобода.
Пусть о желаньях дева думает сама.
На это у неё довольно здравого ума.
Хотя насилие – не только от мужчины…
У дам есть тоже на него свои причины.
…Два слова о подарках, тех, что стоят денег.
И наилучший изо всех – букет живых цветов.
К нему любой характер жён всегда готов.
Но свет, конечно, не обходится без тени.
Уж так устроены богини наших дум,
Что вещи любят их уменья, вкусы, ум.
Поскольку платят дань натурою реальной,
То и подарок чтят вполне материальный.
Да впрочем, вещи чтить способен также муж –
Который создавать умеет их к тому ж!
…Не остановишь зрелой дамы от желаний
Ни страхом, ни приказом, ни замком.
Умчится на манер игривой лани
К желанному предмету прямиком.
Обман, соблазн, уловка, лесть, коварство –
На это женщины большие мастера!
Любовь для них – врождённая игра,
А ревность – словно жгучее лекарство.
Не стану исключений редких поминать,
Пусть дамы честные не злятся на меня.
…Известны жёнам сладости пороков.
Понятно, тайные приходится скрывать.
Здесь помогает молчаливая кровать,
Где нет нужды в звучании упрёков.
Не стоит их и близким выдавать.
Ведь тайна позовёт суждений рать.
В делах любви она поддержки не окажет,
А кривотолками да сплетнями накажет.
Приходится, к несчастью, повторять азы:
Бывает длинным женский и мужской язык.
…Мечусь на жизненной тропе туда-сюда,
Хотя для суеты не нахожу причины.
Ведь жизнь струится, словно сонная вода,
И песни продолжаются во славу Эрицины.*
Не требует прибавки лишней небо звёзд,
И всем достаточно для жизни половинок.
Закон житейский тоже очень прост –
Раздор не превращай в кровавый поединок.
За исключеньем, коль богам нужна война,
Когда негодными людьми земля заселена.
…Итак, известно каждому на свете:
Любовь мертва без окаянных сплетен.
Но также точно не хочу и не могу
Желать её расстройства лютому врагу.
Пусть ярая отнимет сон глубокий
И лягут на папирус недописанными строки.
Пускай возлюбленная жадно пыл крадёт.
Зато любовь пускай в сердцах не пропадёт.
И воссияет на земном пространстве
В разнообразии измен и в постоянстве.
…В дозволенном, конечно, вкуса нет.
Отказ острей натуру пробуждает,
Ещё сильнее действует запрет.
Но чувство неизменно побеждает.
Мы все – любовники на деле и в мечтах,
Случаются провалы, и успех не вечен,
Но что надежды, неудачи, страх...
Наш каждый шаг любовью обеспечен!
Открою истину тебе, читатель-друг:
Знать не хочу того, что добыто без мук.
…Что в жизни достаётся без усилий,
С тем равнодушно расстаётся человек.
Зимы, к примеру, люди не просили,
Весной спокойно отпускают снег.
Но каждая отдельная снежинка –
По виду даже дивная картинка.
А сколько пользы обретаем мы
От пасмурной, докучливой зимы!
К чему я? Для утех любви услада
Первична. Но отказы тоже надо,
Иначе съест неудержимый раж
Все силы, что любимому отдашь.
…Любая женщина считает, что достойна
Мужских желаний, даже если дурен лик.
Делёжка жён вела к жестоким войнам.
Бывало, государства исчезали вмиг.
И то сказать, случалось, что притворно
Мужи привязывались к женской красоте.
Год вместе поживут, глядишь, повторно
От лицедейства повернулись к простоте.
В семейной жизни красота бывает лишней.
Она потребна к сроку созреванья вишне.
…Приятна красота, когда обходится без лести.
Они в тиши и в разделенье, правда, не живут,
Предпочитают находиться в суете и вместе…
Красе же между тем необходим и труд.
Проигрывает, если без разумного ухода.
Оправа камню драгоценному нужна.
А власть излишеств женщине вредна,
Когда теряет естество её природа.
Не вешайте на уши, что положено перстам
И вынуждает осторожно улыбаться дам.
Но если дева плохо смотрит за собою,
Мужские качества всегда тому виною.
…Старайся, дева, избежать мужской породы той,
Что озабочена сверх меры личной красотой,
Расчёсаны чьи кудри волос к волоску.
Такой, во-первых, погребёт тебя в тоску.
А во-вторых, он встречной-поперечной
В любви клянётся пламенной и вечной.
Ведь мы в непостоянстве хуже жён.
И не был бы огонь войны зажжён,
Не высади ахеяне десанта,
Поверив, что права была Кассандра.**
…Бывает, что любовь – накидка для обмана,
Чтоб выгоду постыдную извлечь.
Лукавцев отстраняйте дольками тумана,
В который вас сумели нечестивые завлечь.
Юнцу-зазнайке тоже отвечайте на посулы,
Ничуть пред явной фальшью не пасуя,
Что может уповать бедняга на венок
(Чтоб веник по ошибке вдруг не уволок).
…Советую полам не торопиться на поклёвки;
Отказы делают любовь всегда сильней.
С ответом не тяните. От густой шпаклёвки***
Окно темней и небо не становится синей.
Слова в письме да будут милы, но без вычур.
На будущих друзей несчастий не накличут.
В любви неизощрённой шансы на успех
Куда точней. Конечно, тоже не у всех.
Но стыд гоните от себя позорный,
Понятно, если только не притворный.
Давно поэт любовникам твердит:
Притворный помогает, а естественный вредит.
…Конец скитаниям моим в морях любви
Уж недалёк. Прошу тебя, читатель,
Иметь в виду (напоминаю, кстати):
Ты не слова – ты общий смысл лови.
Любовь – всегда приятие чего-то,
И отвержение порою не во вред,
Но часто неотложная работа.
Премудро боги сотворили Свет.
Одна земля нужна для винограда,
Другая для пшеницы, третья для олив…
Десятой нужен тщательный полив,
Но разнотравью ничего не надо.
…Так в царстве стеблей дело обстоит.
Куда сложнее человек и твари.
Где особь на своём характере стоит,
Свои привычки мирозданью дарит.
Спокойный норов у слона, иной у льва,
Трубящих по-хозяйски на природу.
А человеку вручена вдобавок голова,
Которой он мутит привычно воду.
Итак, пора к причалу кораблю.
В любви словесные длинноты не люблю.
МЕТАМОРФОЗЫ (Фрагмент)
Не было моря, земли и простёртого Неба над ними.
Лик был природы единым и нерасчленённым.
Слово «хаос» для Него не вполне подходящее имя,
Ибо Оно не служило известным законам.
Миру никто ещё света не дал из Титанов;
Чередование дней и ночей не содеял послушным,
Не учредил на земле мировых океанов,
Комом висела земля в океане воздушном.
Всё пребывало в раздорах незрячих, текучих,
Холод укрылся теплом, свет приютился на тучах,
Высшие Силы конец положили слепому Абсурду,
Небо с землёй разделив, океаны и суши.
Каждому место назначив, еду и посуду,
Также придав всем явленьям и сущностям души.
Сила огня устремилась к небесному своду,
Там себе взяв самый верх Мирозданья.
Воздух устроился ниже, а землю и воду
Бог разместил на низах своего состоянья.
Бог… А какой? Никому не известный
Взял и навёл сохранившийся ныне порядок.
Многим сегодня весьма надоевший и пресный.
Сами не знаем, какой нам, мятущимся, надо.
(…)
И лишь одно существо не пришло, что могло бы
Стать заместителем Высшего, мир опекая.
Сила пришла, но она оказалась другая.
С ней человек, полный грубости, зависти, злобы…
СОЖЖЕНИЕ «МЕТАМОРФОЗ»
(Письмо в Рим другу)
Если мой старый портрет у тебя сохранился,
Прежний лавровый венок с головы моей сбрось.
Я ведь судьбой и обличьем давно изменился,
Сердцем храня неизменную добрую ось.
Что говорю! Стану радостной капелькой слёзной,
Чтобы тоску не нагнало моё письмецо
Из придунайской степи, диковатой, морозной…
Носишь ли, друг мой, дарёное мною кольцо?
Место, где ныне живу, называется Томы.
Встречи былые с тобой вспоминаю, как сон.
Голос твой слышу в пространстве знакомый:
«Где ты, дружище и мой собутыльник Назон?!»
Благодарю за любовь и тебя, и друзей. Сохраните
Только стихи мои в море событий и гроз.
В них мой портрет и грядущие долгие нити
С прахом былых и вступающих метаморфоз.
Я же свои рассужденья и строки об этом
Без сожалений земному огню предаю.
Мир перемен ожидающим Музы поэтам;
Хочется верить, надёжным сердцам отдаю.
Да, уходя, свою главную книгу сжигаю;
Знаю, поэту и книге погибель уже не грозит.
Мне – потому что юдоль ожидает другая.
Ну а над книгой – друзей несгораемый щит.
Больше всего меня будет тревожить на Небе
То, что не всё и не так, как хотел бы, сказал.
«Метаморфозы» мои и грубы, и шершавы как щебень.
И превращенья в изящную нить не связал.
Да, не сумел завершить я последнее дело.
Труд ещё молота ждёт, потому что горяч.
Но, чтобы сделать удар, обессилело тело.
На совершенство уже не способен – незряч.
Всё-таки верю, что жизнь, переменится скоро,
Слава поэта за гробом найдёт – заслужил.
Тем, что прославил я сей удивительный Город,*
Что наслаждался, страдал и просто в нём жил.
Также прости, что в письме моём мало улыбки.
И за конечный в печальной в судьбе неуспех.
И что в трудах своих всюду встречаю ошибки.
А вот исправить при жизни, увы, не успел.
ЛУЦИЙ АННЕЙ СЕНЕКА (4 г. до н. э. – 65 г. н. э.)
Крупнейший римский философ-стоик, ритор, поэт и государственный деятель Рима Луций Анней Сенека много сделал для укрепления могущества Рима и даже был воспитателем императора Нерона, пытаясь облагородить его дурную наследственность. Однако эксперимент не удался – подопечный, став верховным правителем могущественного государства, вначале слушал Сенеку и воздавал ему почести, но в итоге предал учителя и приказал ему покончить жизнь самоубийством. Сенека был человеком компромисса, и ему нередко приходилось участвовать в не очень благовидных государственных делах – не по причине подлости своей натуры, а скорее по причине недостатка силы и невозможности сопротивляться насилию.
Сенека прошёл очень большой путь – получил блестящее образование, учился у пифагорейцев и лучших стоиков того времени, был блестящим оратором, в какой-то момент вошёл в сенат и занял там прочное место. Не вписавшись в политический расклад сил при императоре Клавдии, восемь лет провёл в ссылке на Корсике. После прихода к власти 16-летнего Нерона Сенека в течение нескольких лет фактически возглавлял страну и её внешнюю политику. Он сделался наставником Нерона, пытался каким-то образом повлиять на сознание молодого правителя в лучшую сторону, получил должность консула-суффекта – фактически конституционного главы страны. К тому времени его богатство достигло огромных размеров. Между тем атмосфера в стране приобретала всё более зловещие черты. Нерон убил свою мать Агрипинну и заставил Сенеку писать текст своего выступления в Сенате, где оправдывал собственные беззакония. При всей своей дипломатичности и готовности к компромиссам Сенека не соглашался участвовать в репрессиях против противников Нерона и против христиан, что вызвало ярость императора и его сторонников. Сенека решил выйти из игры и подал в отставку, при этом оставив всё своё огромное богатство императору.
Однако это не спасло его, приблизившегося к власти на опасное расстояние, от гибели. После того как был раскрыт заговор сенатора Пизона и кто-то из заговорщиков указал на участие в этой затее Сенеки, Нерон, тяготившийся моральным авторитетом своего наставника, который одним своим присутствием сдерживал разнузданное властолюбие императора, приказал Сенеке самому выбрать способ казни. Тот вскрыл себе вены и вошёл в горячую ванну.
Своей проповедью смирения и мужественного перенесения трудностей бытия Сенека из всей античной поэзии и философии был, пожалуй, наиболее близок духу христианства, о котором он не мог не знать. Поскольку по времени жизнь Сенеки и приход христианства совпадали, а идейно позиции христианства и стоицизма в изложении римского философа были близки, Сенеку уже при жизни считали «почти христианином». Утверждали, что он переписывался с апостолом Павлом, что опять-таки по времени было возможно, но документально никак не подтверждено. Если брать во внимание осторожный характер философа, подобная переписка едва ли могла осуществиться: в поздний период правления Нерона христиан жестоко преследовали. Сенека мог отказываться от участия в этом преследовании, но рисковать жизнью, вступая в переписку с мятежным апостолом, вряд ли стал бы.
Стихи Сенеки представляют собой поэтический вариант его писем к Луцилию, написанных прозой. Они говорят о том же, о чём повествуют его письменные послания, – о любви, о времени, о философии жизненных перемен, о победе над страхом смерти, о жизненном и духовном пути. Луцилий – младший современник Сенеки, прокуратор Сицилии, с которым мудрец на склоне лет решил поделиться своей мудростью. Эти письма оказались самыми популярными и востребованными сочинениями философа, которые начали читать ещё со Средних веков и продолжают читать до сих пор.
Письма Луцилию
Об исправлении пороков
Луцилия приветствует Сенека!
У нас с тобою разные пути.
Но дабы Нечто общее кумекать,
Необходимо все пороки соскрести.
Коль нам за сорок, нас не переделать.
И где найти Великого Врача?
Не станем назначать себе предела,
Когда и как сгорит своя свеча?
Предпочитаю неудачником остаться,
Чем праведный совет перечеркнуть,
Тем более коль дан великим старцем,
Который нас наставил всех на путь.
Себя таким я вовсе не считаю,
Душа моя ещё нередко спит.
Но праведников прошлых почитаю
И сохраняю первородный стыд.
Живу по наставленьям Эпикура.*
Он говорил: «Обуздывай порок,
Хотя людская подлая натура
Все истины кривит Заветам поперёк».
Итак, живи по наставленьям добрым.
Дабы в грядущем стать богоподобным.
О страхе смерти
Теперь мой друг приветствует Сенеку!
А тот в деревню нынче приезжал.
Что там увидел? Дерево-калеку,
Которое когда-то сам сажал.
Да и усадьба потеряла вид свой:
Стропила сгнили, крыша потекла.
Я даже ей шепчу: «Старушка, выстой!
Не жди, чтобы тебя сгубила мгла!
Я тоже стар. Но старость – наслажденье,
Вкусней бывает самый поздний плод.
И дети на планете – наше возрожденье,
Покуда вызревает человеческий уход.
Подчёркиваю – каждый в поле воин.
Луцилий, будь бессмертия достоин!
О ДОРОГЕ К СЧАСТЬЮ
Луцилия приветствует Сенека!
Ты знаешь: мудрость – долголетия залог.
А стало быть, и счастья человека,
Чего добился лишь бессмертный Бог.
Тебя, надеюсь, это не смущает,
Наш идеал всегда недостижим –
Морковку людям только обещает,
Пускай к ней добросовестно бежим.
И счастье не часы, прожитые без скуки,
Но вечный труд руки, души, ума.
Вот существо Божественной науки,
О счастье! И альтернатива – Тьма.
Мне снова скажешь: «Фраза Эпикура…»:
Но почему страшит его венок?
Ведь жизнью правит не литература.
Об этом много говорилось – Бог!
Да, Эпикур… Он был. И вот не стало.
Но людям сто эдемов подари –
Своё продолжат: «Мало, мало...» –
И будут ныть с рассвета до зари
От истин отмахнувшись, как от комаров…
Я надоел тебе, Луцилий. Будь здоров!
О ПЕРЕМЕНАХ
Луцилия приветствует Сенека!
Ты пишешь, успокоился уже.
И не боишься уличного снега;
Пугает тот, который на душе. –
Но пусть и он не вносит беспокойства,
Когда тревожат, скажем, ерунда.
Есть у души спасительное свойство –
Её растит не радость, а беда.
Мечтаем все мы о многообразье
Пускай не дел, хотя бы только слов.
Но не приводят ли сужденья разве
К рушению всех естественных Основ?
Мир устаёт от долгих рассуждений,
И от неподтверждённых делом фраз.
Ведь всем известный безупречный гений
В раздумьях спотыкался. И не раз.
Не обольщайся громкими словами.
От них сегодня язвы на ушах.
Чем помахать пустыми рукавами,
Один, но полноценный сделай шаг.
Не горячи себе и людям кровь.
Держись, Луцилий. И бывай здоров!
О времени
Луцилий! Чаще вспоминай Сенеку,
Совет мой – каждым мигом дорожить,
Однако же не впасть в безделье или в негу.
Кто знает, сколько остаётся жить?
Всю жизнь в делах проводим и в заботах,
Полезных часто, иногда в дурных…
Покуда что-то, а бывает, кто-то
Не даст, что говорят, под самый дых.
Враждебно всё, и только время – наше!
Хотя его совсем не бережём.
Бездумно режем, по живому даже,
Ответной мести пагубным ножом.
Богат – лишь тот, кто на жестокий выпад
Не вызывает грубых, нам привычных докторов,
Чей кубок мстительный до капельки не выпит.
И станешь на все жизни счастлив и здоров!
О ПУТИ
Луцилия приветствует Сенека!
Куда сегодня ты намерен повернуть?
Дорога хороша, коль ведома телега,
Тяжёл иначе незнакомый путь.
А ежели матрос, то вдвое труден,
Особенно когда неведомый маршрут.
Картины тяготят похожих буден,
И слишком уж однообразен труд.
Когда уходишь навсегда от скуки,
Неважно, что под головой – вязанка дров
Или подушка. Не тряслись бы руки.
Итак, прощай, Луцилий. Будь здоров!
АНИЦИЙ МАНЛИЙ ТОРКВАТ СЕВЕРИН БОЭЦИЙ (около 480–524/526 гг. н. э.)
Этот государственный деятель позднего Рима, философ, тяготевший к неоплатонизму, одновременно христианский теолог, причисленный к лику святых католической церкви, остался в памяти культурных людей как «последний римлянин». Принадлежал к знатному римскому роду, был сыном префекта Рима. Отец рано умер, но его взял на воспитание следующий префект Города на семи холмах. Получил блестящее раннее образование, а более позднее обучение философии в Риме, где уже правили варвары, было организовать сложно. Но тем не менее, упорно занимаясь самообразованием, Боэций достиг вершин грамотности. Это позволило ему в годы правления короля остготов Теодориха, правившего в тогдашней Италии, занять важные государственные должности: он был сенатором, консулом, первым министром. Правда, карьеристом по духу он не был и потому жаловался в своих трудах на постоянную нехватку времени, мешавшую научным и философским занятиям. Тем не менее Боэций написал огромное количество научных статей, книг и трактатов.
Конечно, такой человек был чужеродным явлением в атмосфере, где о величии Рима напоминали только архитектурные детали, а реальную погоду делали весьма примитивные и ничтожные люди. Успешная работа философа вызвала ревность у коллег и подчинённых, его обвинили в государственной измене и бросили в тюрьму. Ещё через год обвинили в заговоре против власти, попытке государственного переворота, святотатстве, магии (остготы были христианами), заочно судили и казнили. Сам факт подобной расправы над «последним римлянином» и благороднейшим человеком произвёл глубокое впечатление на современников и потомков. Его считали христианским мучеником, и это почитание в конце концов было узаконено.
Главный свой труд «Утешение философией» Боэций написал, сидя в тюрьме и ожидая казни. Он пытался, осмысливая философию и собственную судьбу, решить проблему соотношения свободной воли с Волей Божественной, с Промыслом. Философию Боэций, богослов христианского толка, выводит как женский образ, не имеющий прямой связи с образами христианскими. «Утешение философией», пользовавшееся огромной популярностью среди современников, было частично переложено стихами. В них он предстаёт стоиком, использующим христианскую терминологию и систему образов.
ИЗ «УТЕШЕНИЯ ФИЛОСОФИЕЙ»
Гомер вознёс хвалу обычным смертным,
Тем, кто не может овладеть пучиной моря,
Но не таков Творец, его очам заметно
Всё на земле, всё в радости и горе.
Его пресветлая повсюду проникает сила,
Он видит всё, что было, есть и будет.
Наречь его всезрячим солнцем попросила
Божественная мудрость досточтимым людям.
* * *
Я прежде пел о радости и силе,
Теперь, увы, пою на горький лад;
Все члены тела силы износили,
Глаза в слезах, конечности болят.
Но Муз моих ничто не устрашает,
Теперь, когда совсем уже старик,
Они мои страданья утишают
И заставляют сочинять язык.
Терпима смерть годами молодыми
И то, коль сразу сломлено весло.
…Густые кудри сделались седыми;
Добросердечность оседлало зло.
Судьба, что раньше тешила удачей,
Сегодня угрожающе молчит.
На всё случайное гляжу теперь иначе
И выставляю равнодушья щит.
Не сказывай, мол, то расцвет духовный.
И духом слаб я, и обличьем жёлт.
К тому же вьётся мыслей рой греховный –
Кто пал, тот прямо никогда не шёл.
БЛУЖДАЮЩИЕ МЫСЛИ
Если силою собственной мысли
Усмиряешь свой век и свой рок,
Если мысли недвижно повисли,
Ты вполне иль почти Полубог.
Мы боимся природных безумий.
Привлекает красивый покой,
Вулканический страшен Везувий,
Избегаем Фортуны такой.
Нас смущает безумие Понта,
Смута волн и разгулы штормов.
Но сияющий луч горизонта
Укрощает кипенье умов.
Не дадим же погодным тиранам
Навязать нам лихую боязнь,
Дать углубиться страхам и ранам,
Сдать себя на душевную казнь.
Если не сохранимся, то каждый
Бросит щит и взлетит к Небесам,
Поле боя покинет однажды
И оковы скуёт себе сам.
Суть гармонии в самостоянье
Здесь, вблизи и большом расстоянье…
|
