Художник и Поэт

Немецкая поэзия – часть великой немецкой литературы, которую принято делить на три главных периода: древневерхненемецкий, восходящий ещё к самым ранним германским племенам и Карлу Великому, средневерхненемецкий, относящийся к эпохе Крестовых походов, «Песни о Нибелунгах» и Вольфрама фон Эшенбаха, и нововерхненемецкий, связанный с эпохой гуманизма и именами Лютера и Эразма Роттердамского.

Устный, былинный период немецкой литературы начался давно, задолго до Карла Великого – об этом упоминают ещё Тацит и другие античные историки, отмечавшие любовь тогдашних немецких племён к воспеванию своих героев и фиксации своих военных побед в исторических сражениях. История сохранила немецкие эпические произведения – «Песнь о Хильдебранде», «Вессобрунская молитва» (эпос в христианском духе), «Песнь о Людвиге», «Муспилли» (эпос, описывающий, как душа расстаётся с телом, а потом проходит через «Страшный Суд»). Появляются также такие тексты как «Императорская хроника», описывающая историю Священной Римской империи от Ромула и Рема до Конрада III. Сильное культурное и литературное влияние на Германию оказывает Франция, где эпос развивался быстрее. В Германии появляются миннезингеры, которые наряду с национальными сюжетами осваивают античные и библейские сюжеты и темы. Самые значительные тексты того времени – произведения Готфрида Страсбургского и «Парцифаль» Вольфрама фон Эшенбаха.

В период позднего Средневековья, гуманизма и Реформации с ростом городов, развитием университетов, книгопечатания, библиотек в немецкой литературе появляются новые жанры – басни, новеллы, легенды, и, конечно, становятся популярными национальные поэмы – «Лауринь», «Король Ротер», «Нибелунги». Рождается сатира, тексты, которым суждено стать знаменитыми на века – «Тиль Уленшпигель», «Корабль дураков» Себастьяна Бранта, а позднее, в период Реформации, – «Похвала глупости» Эразма Роттердамского. Огромную роль для роста немецкого самосознания сыграл перевод Библии на немецкий язык, осуществлённый Мартином Лютером, который к тому же был талантливым поэтом и писал духоподъёмные стихи. В XVII веке Германия копит национальную поэтическую энергию. В это время получает новое развитие светская (Андреас Грифиус, Христиан Гофман фон Гофмансвальдау) и духовная лирика, где с одной стороны популярны чисто религиозные авторы (Пауль Герхардт, Иоганн Рист, Фридрих Шпее), а с другой стороны – мистики Ангелус Силезиус и Якоб Бёме. В последующие века были популярны поэты Христиан Геллерт, Бартольд Брокс, Фридрих Готлиб Клопшток, Иоганн Матиас Геснер. Идеологами литературных обновлений были Готхольд Эфраим Лессинг, Иоганн Готфрид Гердер, Кристоф Мартин Виланд, Иоганн Георг Гаман. Все эти поэты и мыслители подготовили время появления и расцвета великих гениев Германии, Европы и всего мира – Гёте, Шиллера, Гейне, Рильке.

Конечно, поэзия – часть национального характера любой страны, а о немецком национальном характере в той же Европе сложено множество легенд. Согласно одной из них, в рай попадают немцы-механики, а в ад – немцы-полицейские. Считается, что среднестатистический немец всегда носит усы, обладает высокой организованностью, волей, законопослушен, обожает порядок и военные марши. Может быть, в этом есть какое-то соответствие реальности, но поэты всегда существенно отличаются от обывателей и нередко выходят за пределы нормы.

Немецкая поэзия – это такое огромное явление, что очень трудно выделить в ней какие-то определённые черты и признаки. Но нельзя забывать, что, пожалуй, главным достижением Германии в гуманитарной сфере была немецкая философия. Любая философия – прежде всего создание своего мира, полёт мысли, высокая степень обобщения, системность и выход на вопросы духа. Во всём этом у немецкой философии были самые высокие достижения, она преподавалась в местных университетах, и любой из перечисленных выше поэтов учился в таком университете и, безусловно, был философом, причём не университетским, а глубинным, онтологическим, для которого вопросы духа и веры стоят на первом месте и который умеет ставить в своём творчестве настоящие вопросы. Об этом хорошо сказал Гёте в своём стихотворении «Границы человечества»:

Так где же граница

Людей и богов?

Мы связаны силой

Незримых оков

Творцы ободряют

Потомков земных,

А нам надо прочно

Держаться за Них.

Немецкая поэзия – поэзия высокой идеи, что попытался выразить Шиллер в своём программном стихотворении «Немецкая муза».

Немцам мир подлунный тесен.

Нас питает воздух песен,

Дух свободы вдаль зовёт

Солнце манит нас в полёт.

Золотое Поднебесье

Разбивает всякий гнёт.

И если в немецком романтизме, как ему и полагается по определению, есть место для тумана и полёта в миры воображения, а поэты этой традиции воспевали текучесть бытия, то немецкой классической поэзии присуща волевая упругая форма, ясность и чёткость, которая присутствует в самой интонации. Это проявляется и в самом ритме стиха, и в сюжетных стихотворениях, особенно в балладах. И, конечно, немецкая поэзия – это поэзия разнообразия характеров. Трудно себе представить, насколько далеки друг от друга и непохожи Гейне, Вагнер и Рильке, насколько отличаются человеческие черты и мировоззрения Ницше и Гессе. Тем не менее любой человек, имеющий навыки литературного чтения, без труда определит, что все эти люди – немцы. Отметим, что в России, несмотря на весьма непростые отношения между нашими народами в истории, всегда с особым почитанием относились к высшим образцам немецкой литературы и поэзии. И Гёте с Шиллером, жившие в XVIII веке, и Гейне с Ницше, реализовавшие свой художественный потенциал в XIX столетии, и Рильке с Гессе, творившие в XX веке – все они были любимы русским читателем, тщательно прочитывавшим всё, что сходило с их пера. «Сумрачный германский гений» оказался очень близок автору переводов. Ю. М. Ключников отбирал не только стихи, но и личности, которые оказались созвучны его настроению, мировоззрению и вкусу.

ИОГАНН ВОЛЬФГАНГ ФОН ГЁТЕ (1749–1832)

Величайший немецкий писатель, поэт, драматург, входящий в число самых выдающихся писателей мира. Сколько их? Гомер, Данте, Шекспир, Пушкин, Лев Толстой, Достоевский, Ли Бо… Иоганн Вольфганг Гёте самым достойным образом входит в это число. Если сузить, как это любят делать на Западе, круг номинаций до одних поэтов, то в таких стихийных рейтингах Гёте нередко входил в тройку самых великих поэтов мира, вместе с Данте и Шекспиром (хотя нам в России невозможно представить высшую лигу мировой поэзии без Пушкина). Он прожил весьма долгую по тогдашним меркам жизнь – 82 года, на протяжении которой видел очень многое. В беседах с Эккерманом, обозревая свою жизнь, Гёте поделился своими мыслями о богатых впечатлениях, щедро подаренных ему судьбой:

«У меня громадное преимущество, – говорил Гёте Эккерману, – благодаря тому, что я родился в такую эпоху, когда имели место величайшие мировые события, и они не прекращались в течение всей моей длинной жизни, так что я – живой свидетель Семилетней войны, отпадения Америки от Англии, затем Французской революции и, наконец, всей наполеоновской эпохи, вплоть до гибели героя и последующих событий. Поэтому я пришёл к совершенно другим выводам и взглядам, чем это доступно другим, которые сейчас только родились и которые должны усваивать эти великие события из непонятных им книг».

Иоганн Вольфганга фон Гёте появился на свет в 1749 году во Франкфурте-на-Майне. Его отец был имперским советником и юристом, который много помогал простым людям и стремился дать своим детям хорошее образование. Он привлёк к этому занятию целых восемь репетиторов, которые обучали Гёте помимо родного немецкого языка ещё и французскому, английскому итальянскому, греческому, а также латыни, ивриту, идишу. Подростка обучали игре на фортепиано и виолончели, рисованию, умению танцевать, искусству верховой езды. У каждого великого поэта была своя Арина Родионовна. Такую роль играла мать будущего писателя Катарина Элизабет Гёте, которая постоянно читала своим детям на ночь сказки и Библию. Семейная библиотека родителей Гёте была по тем временам огромной – она насчитывала 2000 книг.

В возрасте 16 лет Гёте, исполняя волю отца, направился пополнять своё образование в Лейпциг, который в Германии считался куда более мощным культурным центром, нежели Франкфурт. Он уделял учёбе немало времени, хотя, как всякий молодой человек, тратил в те годы свои силы на дружеские увеселения, вечеринки, посещение театральных представлений. В те годы Гёте впервые пробует писать. Поэзия вошла в его душу вместе с любовью: он влюбляется в Анну Катарину Шёнкопф и посвящает ей свой сборник из 18 стихотворений. Через непродолжительное время появляется второй сборник «Новые песни». Обострение распространённого тогда туберкулёза вынуждает его вернуться домой без получения учёной степени. Гёте долго болел и поневоле обратился к религиозно-мистической тематике, изучал литературу о докторе Фаусте. Через два года Гёте возобновляет учёбу, меняя Лейпцигский университет на Страсбургский. Здесь расширяются его творческие контакты: он знакомится со знаменитым философом и писателем И. Г. Гердером и молодыми литераторами, которым впоследствии было суждено стать участниками литературного движения «Бури и натиска». Они отказывались от культа разума, присущего классицизму, в пользу эмоциональности и воспевания страстей. Гёте в юношеский период тоже какое-то время ощущал себя «штюрмером» (бунтарём). Любвеобильный молодой человек на какое-то время влюбляется в младшую дочь церковного пастора, посвящает ей свои лучшие стихи. Молодой энергии поэта и студента хватает не только на любовь и творчество, но и на науку. Он изучает вопросы взаимодействия Церкви и государства, пишет на эту тему диссертацию, причём эта несохранившаяся работа вызвала протесты богословского сословия.

Гёте работал по специальности юриста четыре года. Однако все мысли молодого человека были посвящены литературе. Поначалу он тесно общается с представителями «Бури и натиска», пишет пьесы, выражающие это настроение, а затем после личной драмы на любовном фронте создаёт «Страдания юного Вертера». Книга приносит автору бешеный успех во всей Европе и одновременно с этим порождает целое движение самоубийц, подражавших главному герою романа (так называемый «эффект Вертера»). Писатель был обескуражен такой реакцией и признавался, что написал книгу, чтобы самому не повторить судьбу Вертера.

Гёте тяжело переживает разрыв с очередной невестой и через какое-то время волей судеб оказывается в Веймаре, где пройдёт вся его дальнейшая творческая жизнь. Он служил в дворцовом театре молодого герцога Карла-Августа, а затем возглавил Йенский университет, занимался наукой, получил дворянский титул. В 1776 года Карл-Август издал особый указ, в котором назначил Гёте тайным легационным советником, что было сопоставимо со званием министра. Кроме того, он дал ему место и право голоса в Государственном совете и положил молодому поэту весьма приличное по тем временам содержание – 1200 талеров в год. Несмотря на недовольство придворных, Гёте становится по сути его духовным наставником.

В начале своего пребывания в Веймаре Гёте погружается в светскую жизнь, «гениальничает», хотя быстро начинает понимать, что пустая светская жизнь разрушает его творческие планы, и стремится к уединению и большей умеренности. Ему поручают возглавить комиссию дорожного строительства и комиссию военных дел, затем вводят в комиссию по лесоводству, по восстановлению заброшенных рудников в городе Ильменау. А с 1782 года ему, властителю Слова, приходится повелевать Числом: он становится управляющим финансами герцогства. Литературные штудии оказываются отодвинуты, и Гёте не радует такое положение дел. Хотя внешне кажется, что его литературная судьба складывается благополучно, Гёте, как и его великий предшественник Данте, земную жизнь пройдя до половины, испытывает серьёзный кризис. Во время лечения в Карлсбаде (Карловы Вары, тогда австрийские) он, никого не предупреждая, оставляет службу и переезжает в Италию, где под вымышленным именем путешествует по ряду красивейших итальянских городов (Неаполь, Сиена, Флоренция, Рим, Милан, Парма) и Сицилии. Там он знакомится с рядом художников и литераторов, и постепенно новая атмосфера помогает ему преодолеть творческий кризис. Под голубым небом Италии он создаёт «Торквато Тассо», «Ифигению», «Эгмонта».

После возвращения в Германию Гёте вновь обретает себя. Он погружается в государственную службу, пытаясь сочетать её с занятиями литературой и постоянно сочиняя новые стихи и пьесы. Параллельно с этим Гёте пытается устроить личную жизнь: он знакомится с молодой девушкой Кристианой Вульпиус. Между молодыми людьми развиваются отношения, хотя они не спешат оформлять официальный брак (это произойдёт через много лет), Кристиана рожает мужу несколько детей.

Гёте всегда интересовался политикой и остро ощущал все перипетии мировой истории. Конец XVIII века был обозначен жёстким противостоянием Франции, охваченной революционными преобразованиями, и Пруссии. В 1792 году Австро-Пруссия предпринимает военный поход против Франции, и Гёте сопровождает в этом походе герцога Карла-Августа, который командовал полком. Сражение не принесло успеха ни одной из сторон, но было более значимо по своим последствиям для Франции, показав Европе и всему миру, что Французская революция способна себя защищать. Гёте, видя это и словно предчувствуя грядущее возвышение Франции, сказал военным Пруссии: «Здесь и отныне началась новая эпоха всемирной истории, и вы вправе говорить, что присутствовали при её рождении». Он был свидетелем взлёта, могущества и крушения Наполеона и даже лично встречался с французским императором, которого воспринимал как «величественнейшую фигуру, какая только возможна в истории». Наполеон сам пригласил его на встречу – его советники назвали Гёте самым влиятельным человеком в сфере искусства. Для Гёте было важно ощущение причастности к этой истории, потому он был счастлив общению с императором, несмотря на то, что тот во время встречи сидел и заставил его, человека почти в два раза старше, стоять перед ним, отвечая на вопросы. Последующее поражение Наполеона никак не повлияло на восторженную оценку личности завоевателя, который, по мнению Гёте, был реальным гением, постоянно находившимся «в состоянии просветлённости». Для Гёте, который провёл в Веймаре полвека и вникал в службу с неменьшим рвением, нежели в литературу, мнение властей всегда было значимо – вот почему наши классики Маркс и Энгельс, признавая гениальность поэта, упрекали его в «филистерстве».

О жизни Гёте в Веймаре есть целые исследования. Веймар во времена Гёте был зоной плотного сотрудничества России и Германии. Это было связано с тем, что дочь Павла I и сестра русского царя Александра I вышла замуж за наследника Веймарского престола. Этой мудрой, волевой женщине удалось подружиться с Гёте, который постепенно стал властителем дум европейской интеллигенции. Постепенно Веймар при Гёте становится пунктом обязательной программы для русской знати, которая посещала Германию. Во-первых, Гёте лично знал двух русских царей и трёх русских цариц, посещавших Германию. В-вторых, через поэта проходили целые делегации из творческой элиты России, причём иногда его посещали и представители русского священства, а он несколько раз был на православных богослужениях. В-третьих, он принимал самое активное участие в образовании Харьковского университета, направил туда своих лучших преподавателей. Открытый в 1804 году университет включил Гёте в число своих почётных членов. И, наконец, в-четвёртых, Гёте был, наверное, первым представителем просвещённой Европы, проявившим интерес к русской иконе. Он переписывался с немецкой профессурой из России, живо интересовался особенностями правления Петра I, начал изучать русский язык и собирался совершить путешествие по нашей стране. Гёте следил и за русской поэзией: с первым переводом Пушкина на немецкий язык Гёте познакомился уже в 1821 году.

Поэтическое наследие Гёте огромно и составляет около 3000 стихотворений. Веймарский период – время создания его главных произведений. Здесь были написаны и «Ифигения в Тавриде» (1779–1788), и «Торквато Тассо» (1780–1789), и «Герман и Доротея» (1794), и «Западно-восточный диван» (1819), и «Фауст» (1784–1832), и множество других творений мастера. Но сам этот период делился на несколько временных отрезков. В первое десятилетие, когда Гёте почти полностью погрузился в государственную службу, он создал не так много произведений, как ему хотелось бы. Однако как бы молодой веймарский служащий ни был занят, он всегда писал, причём лирические стихи и баллады занимали в его творчестве большое место. Ранний Гёте – активный участник «Бури и натиска». Поэт писал:

«Вообще я, как поэт, никогда не стремился к воплощению какой-нибудь абстракции. Я собирал внутри себя впечатления и притом впечатления чувственные, полные жизни, приятные, пёстрые, многообразные, какие мне давало возбуждённое воображение; затем, как поэту, мне оставалось только художественно округлять и развивать эти образы и впечатления и при помощи живого изображения проявлять их, дабы и другие, читая или слушая изображённое, получали те же самые впечатления».

Учёные выделяют три условных периода, через которые прошла его поэзия: бунтарский романтизм (период «Бури и натиска»), классицизм (зрелый период), символизм (поэзия, созданная в пожилом возрасте). Он всегда был против попыток ряда теоретиков искусства убедить мир, что стихи должны в первую очередь передавать идею, нечто абстрактное, а уже потом чувство. Гёте отстаивал право поэта на воплощение первичного переживания. Он видел в своих стихах разновидность духовной автобиографии и считал, что они всегда должны идти от сердца.

Гёте был универсальным гением, который имел огромное количество занятий, причём в каждом из них преуспел. Поэт, философ, драматург, критик, актёр, режиссёр, директор театра, театровед, учёный (физик, ботаник, геолог, оптик, астроном, анатом, специалист по сельскому хозяйству), придворный, управленец, художник (причём и портретист, и пейзажист), библиотекарь, переплётчик, историк, управляющий финансами, мемуарист, духовный искатель, поклонник тайных обществ (он с юных лет проявлял интерес к розенкрейцерству и масонству), гравёр, адепт алхимии! Он владел духовными практиками, расширяющими сознание и позволяющими проникать сквозь внешний покров каждого предмета и явления к глубинной сути. Кем он был по своему вероисповедованию? Христиане находят в его поэзии и наследии христианский дух (точнее говоря, пытаются найти), мусульмане утверждают, что он тайно поклонялся исламскому Единому Богу, розенкрейцеры также видят в Гёте своего собрата. Он же был прежде всего поэтом, который не просто принадлежал какой-то одной конфессии, но как бы выходил за её рамки. Родители Гёте были лютеранами, отец знал отдельные главы Библии наизусть. Гёте не оставил свидетельств своей конфессиональной принадлежности, хотя по своим фамильным истокам был протестантом. Кроме того, он был заворожён Античностью. Известно, что он подвергал критике католичество и как культурный поклонник язычества, и как протестант. Его отвращал культ страданий, которому он предпочитал оптимистический чувственный взгляд на мир, присущий Античности и Возрождению. Из многочисленных орденов католической церкви ему были ближе всего иезуиты. Он считал носителем божественных энергий Солнце, которое постоянно присутствует в его стихах. Лучше он относился к греческой христианской традиции:

«Сегодня, в праздник Крещения, я смотрел и слушал литургию по греческому церковному обряду. Эти обряды кажутся мне величественнее, строже, обдуманнее и, между тем, общедоступнее латинских».

Подобные взгляды Гёте, которые он наиболее полно выразил в своих «Римских элегиях», вызывали негодование и в Германии, и в России. Его подвергли резкой критике и Хомяков, и Аполлон Григорьев, которые увидели в оценках Гёте не только критику христианства, но и искажение чистого эллинизма. Сергей Соловьёв тем не менее защитил Гёте от подобной критики:

«Гёте был именно чист в своём эллинизме, чист и мудр, но чувственен, как все греки, как Гомер, Софокл, Платон. Если Хомяков видел в Гёте сатира, то ведь сатир был бог и занимал не последнее место среди греческого божественно-природного мира. Но Гёте-то как раз и не был сатиром: он был прекрасным и чистым Аполлоном, тоскующим о недоступной красоте нимфы Дафны и увивающим свои кудри холодным и вечнозелёным лавром».

Гёте был одним из немногих гениев, которые были способны дружить с равными себе. Таким равным был в конце XVIII – начале XIX века Фридрих Шиллер. Дружба двух гениев продолжалась в течение многих лет до смерти Шиллера в 1805 году. Поэты стоили друг друга по уровню гениальности, но всё-таки дружба была не совсем равноценной: Гёте был старше, в отличие от Шиллера он принадлежал к высшей немецкой аристократии и не знал проблем с финансами. Он помогал своему товарищу разными способами: давал деньги на издание журнала, подкидывал переводы по заказу масонской ложи, с которой был связан (масонам было лестно лояльное отношение к ним со стороны крупнейшего поэта Германии и видного чиновника), влиял на художественные взгляды Шиллера, поворачивая его сознание от служения отвлечённым идеям в сторону конкретных образов и земных чувств, что в целом благотворно сказалось на творчестве младшего поэта. Они на многое смотрели схожим образом – и на Античность, которую оба воспринимали как образец гармонии, и на философию, в которой оба отталкивались от Канта, и на Французскую революцию, ужасы которой отвратили обоих поэтов, и идеи свободы, которую оба воспринимали скорее как внутреннюю свободу духа, нежели чисто внешние революционные преобразования. Наконец, они оба повлияли на рождение нового для Германии и Европы литературного стиля – романтизма.

Гёте переводился на русский язык множество раз, и каждый переводчик пытался постичь в стихах гения собственный смысл. В этой антологии есть ряд стихотворений Гёте, относящихся к разным жанрам, – есть баллады («Лесной царь», «Рыбак», «Кубок»), есть любовная лирика («В альбом Лили Шёнеман», «Про это», «Вечерняя песня», «Цветок»), присутствуют и философские стихи («Границы человечества», «Дух рыцаря», «На горном озере», «Свобода»). В завершение – цикл двустиший, написанных совместно с Шиллером по образцу «Ксений» Марциала. «Ксении» – это эпиграммы на журналы и на разных литературных оппонентов. Авторство в этих двустишиях установить невозможно, но общее число этих миниатюр – около 700.

Можно не сомневаться, что Гёте, как Данте и Шекспира, будут пытаться переводить на все языки мира, включая русский. Гёте повезло с местом в русской литературе и культуре: его любили и относились с восхищением. Стихи, прозу и пьесы Гёте переводили такие мастера слова как Г. Державин, В. Жуковский, М. Лермонтов, П. Вяземский, А. Грибоедов, Ф. Тютчев, И. Тургенев, А. Фет, А. Толстой, Л. Мей, А. Плещеев, Я. Полонский, В. Иванов, В. Брюсов, К. Бальмонт, С. Соловьёв, М. Цветаева, П. Антокольский, Н. Заболоцкий, Б. Пастернак. Любивший Россию Гёте был избран почётным иностранным членом Российской академии наук.

Наверное, самое известное в России стихотворение Гёте – «Горные вершины». Обрести популярность им помог гениальный перевод Лермонтова. Ю. М. Ключников, относящийся к Лермонтову и к его переводу (на самом деле переложению) с огромным пиететом, воспринимая его как недосягаемую в своей величественной простоте классику, тем не менее сделал свой вариант этого стихотворения. Причём на подступах к окончательному варианту переложения создал ещё три варианта, каждый из которых по-своему интересен.

ГРАНИЦЫ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Когда молчаливый

Безродный Отец

Священное Слово

Изрёк наконец,

Он в громах и зорях,

Бесстрашен и рьян,

Забросил на землю

Немало семян.

Мы ризы целуем

И кисти людей,

С волнением ждём

Высочайших вестей.

Но боги дарами

Не балуют нас.

И вот наступает

Безбожия час.

Свирепствуют молнии,

Плещется кровь.

Охвачены смертные

Розой ветров.

Однако упёршийся

В сумрачной мгле

Маячит скалой

На дрожащей земле.

Так где же граница

Людей и богов?

Мы связаны силой

Незримых оков.

Творцы ободряют

Потомков земных,

А нам надо прочно

Держаться за Них.

У жизни подлунной

Простое лицо –

Нас связь поколений

Скрутила в кольцо.

Бродячих сынов

Ожидает их Дом.

Нам следует чаще

Подумать о том.

ПРО ЭТО (НОВАЯ ЖИЗНЬ И ЛЮБОВЬ)

Сердце, объясни мне, что случилось,

Что святой нарушило покой?

Разве ты ещё не научилось

Всем подружкам помахать рукой?

Нет в тебе, увы, былого пыла –

Обессилел и порос травой.

Сплыло то, что раньше было мило.

Я же, видишь, и теперь живой.

Пребываю вновь на поле брани,

Весь в заботах, думах и трудах.

Новыми красавицами ранен…

Неужели жалкий возглас: «Ах!

Я под каблуком возникшей девы!»

Может породить в душе напевы

Те, что для Всевышнего пою.

Нет и нет! Поэт всегда в бою

С болью, с ленью, с приступами бури

И, конечно, с властью давней дури,

С потаённым скрежетом зубов,

Что глупцам за страстную любовь

Выдаёт прожжённая чертовка.

Эта сеть раскидывает ловко.

Силы вместе с талерами пьёт,

Заодно о нежности поёт.

ЛЕСНОЙ ЦАРЬ

Кто скачет устало сквозь мглистую синь?

Седок запоздалый, с ним маленький сын.

К отцу, весь горячий, прижался малыш;

Седок вопрошает: «Что, милый, дрожишь?»

«Родимый, давай возвратимся назад.

Мне только что леший воззрился в глаза.

Он в тёмном венце, с бородищей седой».

«О нет, то клубится туман над водой».

«Зовёт остановку в пути совершить.

По-царски в дуброве вечерней пожить».

«О нет, это ветры над чащей поют.

Домашний тебя ожидает уют».

«У грозного духа пугающий вид.

Богатства несчётные щедро сулит,

Хрустальные груды под каждой скалой,

Дерев изумруды зимою и в зной,

Волшебные танцы его дочерей…

Родимый, коня, осади поскорей!»

«Ты бредишь, мой милый, ты лучше усни.

Далече уже показались огни».

«Насупился леший – он подданный мой,

Вдвоём не вернётесь вы больше домой.

Мальчишка понравился эльфам и мне.

Сгорит на невидимом нашем огне».

Один на лошадке отчаянно мчит.

Другой под попоной мятётся, кричит.

В лесу угасает сияние звёзд.

И всадник живущим дитя не довёз.

ПЕСНЯ ЭЛЬФОВ

Глухой порой, когда мы все уснули,

Закончив суетный, да и полезный труд,

Из лесу эльфы вылетают пулей

И смертных беззастенчиво крадут.

Они стенают, здесь стремясь остаться

При свете лун и звёздной тишины.

А духи чьи-то исполняют танцы,

Как полагают, по приказу сатаны.

РЫБАК

Тиха волна, идёт война

Природных миражей.

Сидит рыбак, раздорам враг,

Над удочкой своей.

Вдруг тихий всплеск

Тревожит лес

И гладь воды речной.

Встаёт русалка и поёт,

Смеясь над тишиной:

«Ты манишь нас

И бедных рыб

В слепящий жаркий день.

А мы вдвоём

С тобой могли б

Ласкать ночную темь».

Тиха волна, ушла война.

Кругом покой и мрак.

Лежит на самом дне

И в тишине

Обманутый рыбак.

ЦВЕТОК

Рос на лугу цветок-бобыль.

Спешила дева тропкой,

Легонько поднимая пыль.

Цветку мечталось робко,

Чтоб ручкой лютик сорвала.

Она, однако, вдаль прошла,

Ногой цветка коснулась.

В нём страсть своя проснулась.

Затрепетал на краткий миг

И навсегда к земле приник!

ПРИВЕТСТВИЕ ДУХА

Есть башня около реки,

Дух рыцаря на нёй

Сжимает с болью кулаки,

Тоскуя всё сильней.

«Легко вздымал я каждый пуд,

Восстать бы снова мне!..»

А мимо лодочки снуют

С рыбёшкою на дне.

«Промчалась лихо жизнь моя.

Теперь бы жить не смог!

А впрочем, каждая ладья

Плывёт, где скажет Бог.

КУБОК

Король жил в дальнем царстве,

Он кубок золотой,

Как память о лекарстве

Хранил наследство той,

Что подарила кубок…

Блаженная душа!

Жизнь чуть коснулась губок,

Вздохнула и ушла.

Промчались годы быстро,

Король уже старик.

Собрал на пир министров –

К вину давно привык.

Раздал, что каждый просит.

Сам капельки не пил.

Свой кубок в море бросил

И долго ещё жил.

В АЛЬБОМ ЛИЛИ ШЁНЕМАН*

На белоснежной круче

Густой туман лежит.

Меня твой образ мучит,

И манит, и страшит.

Как знать, возможно, праздно

Вскипает страсть в крови,

И я бегу напрасно

От праздничной любви?

ВЕЧЕРНЯЯ ПЕСНЯ ОХОТНИКА

С ружьём скитаюсь по полю –

Все думы о тебе.

Молюсь луне и тополю:

Стань радостью в судьбе.

А вот мои скитания,

Житейский вечный яд,

Бесплодные баталии…

Твой не печалят взгляд?

Ведь я избрал страданье,

И счастья не ищу,

А предпочёл изгнанье

Хоть видеть страсть хочу!

Но боль в душе умолкнет,

Мечтой себя лечи,

Как будто смотришь долго

На лунный свет в ночи.

НА ГОРНОМ ОЗЕРЕ

Я дивный посетил дворец –

Творенье Высших Сил,

Природы малый сотворец,

А также блудный сын.

Недвижна гладь цветной воды.

Плыву, бужу весну.

И отражение гряды

Подчинено веслу.

* * *

У тумана утром

Сладкая печаль.

Уступает мудрым

Солнечным лучам.

Дали огнецветны,

Облака легки,

Обнажают ветры

Снежных скал клинки.

* * *

Снова взор покрылся мглою.

Сердце, сердце, не грусти!

Убери с души былое.

Предстоящее впусти.

* * *

Горные вершины

В звёздном небе спят.

Молчаливы. Живы.

Не тревожат взгляд.

Пыль не спорит с ветром,

Ночь так хороша!

В ожиданье светлом

Отдохни, душа.

В последующих трёх вариантах перевода, не ставших основными, первое четверостишие осталось тем же, а вот второе было представлено сразу тремя вариантами.

Горные вершины

В звёздном небе спят.

Молчаливы. Живы.

Не тревожат взгляд.

Вариант 1

Пыль не спорит с ветром

Рядом и вдали.

Стань простым и светлым,

Тоже не пыли.

Вариант 2

Пыль не спорит с ветром

Рядом и вдали.

Стань простым и светлым,

Как цветок земли.

Вариант3

Пыль не спорит с ветром,

Не шумит листва.

В ожиданье светлом

Отдохнут слова.

СВОБОДА

Ногу бы в стремя поставить,

Близких в тумане оставить.

И в ослепительный путь

К солнцу хоть чуть отдохнуть.

ОДНО ВО ВСЁМ

Внутри стереть бы мне границы,

С Собой большим. Соединиться

Со Светом, уничтожив Тьму.

Хочу не знать страстей и боли,

Ничьей не подчиняться воле,

Свою – не сватать никому.

Приди! Приди, душа Вселенной!

Снабди отвагой облик тленный.

Мечтаю с тленьем мировым

Сам в битве яростной сразиться,

Под чьё-то знамя не проситься,

Один рассеять серый дым.

Мир сотворён людьми и Богом.

Мы ходим по одним дорогам

Терпенья, горечи, труда.

Уходим же к иным Пределам

Любым вращающимся телом.*

Отдохновеньем – никогда.

Пусть продолжаются боренья,

Возникновенья, ускоренья,

Пусть Вечность длится без конца,

К Небытию всегда стремится,

Находит новые границы

По дирижёрской палочке Творца.

ФРИДРИХ ШИЛЛЕР (1759–1805)

Фридрих Шиллер по праву считается одним из самых выдающихся поэтов мира. Он родился в 1759 году в семье военного медика, служившего в полку герцога Вюртембергского. В подростковом возрасте Шиллера, не спрашивая его желания, направили в элитную военную академию «Высшая школа Карла», готовившую государственных служащих. Атмосфера в заведении была очень жёсткой, каждый шаг регламентировался, и, конечно, это шло вразрез с желаниями поэтической, свободолюбивой натуры Шиллера. Но нет худа без добра – в заведении была хорошая библиотека, и учащимся давали время на чтение. Юный Шиллер читает классику, а затем и сам пробует сочинять стихи и пьесы.

Юноша проявляет упорство и завершает образование, получив специальность полкового врача. Одновременно с этим происходит чудо – его первая пьеса, попавшая в придворный и национальный театр и поставленная в нём, делает автора известным на всю страну. Молодой драматург, тяготившийся службой, покидает её. Он проходит долгий путь бедности, никак не может расплатиться с кредиторами, часто ссорится с актёрами, руководителями театра и издателями, но, несмотря на все препятствия, огонь творчества горит в его душе. Он создаёт драмы и поэмы, пишет стихи. В какой-то момент фортуна улыбнулась стеснённому в средствах и больному поэту, у него находятся меценаты и друзья, которые финансируют издание его поэмы «Дон Карлос», а затем и «Оды к Радости». В Веймаре он знакомится с Гердером, Гумбольдтом и Гёте, оказавшим на него очень большое влияние. Всю оставшуюся жизнь Гёте и Шиллер сотрудничали, дружили и переписывались, причём эта переписка, помимо биографического материала, имеет самостоятельную художественную ценность. Поэты пробовали вместе писать, причём наиболее ярким совместным продуктом этого труда стали эпиграммы – «Ксении» (жанр восходит к Марциалу), высмеивающие взгляды их многочисленных противников. Шиллер и Гёте создали около 700 (!) эпиграмм на самые разные темы. Шиллер вместе с Гёте пытались осмыслить всё, что происходило в литературе того времени, обращались к Античности, отражали атаки критиков, недовольных их политическими и религиозными взглядами.

Позднее Шиллер становится профессором в Йене, женится на Шарлотте фон Ленгефельд, переезжает в Веймар, рождаются дети. Он начинает издавать несколько журналов, объединив вокруг себя многих ярких литераторов и деятелей культуры страны. Вместе с Гёте он основывает Веймарский театр, постепенно превратившийся в гордость Германии. Сам он пишет пьесы, среди которых особую известность ему принесла «Мария Стюарт». Только после этого Шиллер, обладавший врождённой скромностью, осознал, что «овладел ремеслом драматурга». В 1802 году Шиллера посвящают в рыцари. Последние несколько лет жизни поэт вкушает плоды славы, получает высокие гонорары и внимание сильных мира сего. Однако цена успеха, как это часто бывает, оказывается слишком высокой. Болезни, накатившие одна за другой (малярия, плеврит, пневмония), добивают его окончательно, он покидает этот мир слишком рано даже по краткосрочному поэтическому хронометру: в возрасте 45 лет.

Шиллер вошёл в мировую литературу и как драматург, и как поэт. Он начал писать рано, причём вначале его стихи не печатали. Чтобы обратить на себя внимание читателей, Шиллер по молодости прибегал к мистификациям: местом издания антологии он указал небольшой сибирский городок Тобольск. Эта деталь неслучайна – Шиллер, как и его друг Гёте, сохранял интерес к России до конца своих дней. Перед самой смертью он начал работать над трагедией из русской истории «Димитрий», где присутствовал сюжет про Самозванца: в конце герой прозревает, что он – всего лишь орудие в руках захватчиков.

Стихи Шиллера постепенно сделали его имя известным на весь мир и были очень почитаемы среди литераторов. Баллады («Кубок», «Перчатка», «Поликратов перстень», «Ивиковы журавли» и др.) были переведены на русский язык Василием Андреевичем Жуковским. Среди стихов Шиллера есть и философская лирика, и лирика в чистом виде, зеркало его сложной мятущейся души. Философская лирика отражала огромный интерес Шиллера к философии (его любимым философом был Иммануил Кант). Шиллер создал ряд философских книг и трактатов – «Философские письма», «О трагическом в искусстве», «О грации и достоинстве», «О возвышенном» и «О наивной и сентиментальной поэзии». Последнее произведение интересно тем, что оно разделяет поэзию на два больших направления (типа) и считает, что «наивная» поэзия ближе к истине, поскольку она объективна, а «сентиментальная» дальше от подлинности, поскольку засорена «субъективностью», или «сентиментальностью», иначе говоря – искусственностью, отрывом от жизни. Поэт призвал своих собратьев по перу быть ближе к жизни, но в то же время избегать пустых стихотворений, основанных на чисто светских идеалах. Он не боится обличать в стихах порок.

Наверное, главной в лирике Шиллера была идея свободы, которую он воспевал, пока рука держала перо. Свобода, свет, духовная жертва, красота, радость, служение человечеству – вот главные идеи, наполняющие его творчество. Он считал, что назначение поэзии – воспитывать народ в духе высоких нравственных идеалов и служения красоте. И в стихах, и в балладах он проповедует чистоту, честь, верность, героизм, мужество, поиски духовных идеалов. И, конечно, радость, которая для него была очень важна. Нередко бывает так, что чем немощнее плоть, тем радостнее душевный настрой и ярче торжество духа. У Шиллера дело обстояло именно так, и потому вполне логичным было его согласие сложить песню Радости в ответ на просьбу заказчика. Тем более когда заказчик могущественный и отказаться сложно. Гёте иногда помогал Шиллеру зарабатывать деньги, подкидывая самые разные варианты заработка. Вот и в этот раз он предложил кандидатуру Шиллера, когда к нему обратились люди, связанные с масонской ложей. Результатом этого обращения стало появление, может быть, одного из самых знаменитых в истории мировой поэзии стихотворений. Автор книги сделал свою версию «Оды к Радости» и других стихотворений Шиллера, исходя из убеждения, что периодически нужно переосмысливать сказанное.

ОДА К РАДОСТИ

Ода была написана Шиллером в два приёма: начата в 1785 г., закончена в 1795-м. В последующее семилетие, как известно, произошла Великая французская революция, совершены первые завоевательные походы Наполеона, внушавшие передовой Европе надежды на освобождение от тоталитарного господства феодалов, говоря современным языком. Увы, по поговорке, благие намерения весьма часто устилают дорогу в ад, и в этом случае одна форма насилия сменилась другой ещё более жестокой… Как известно, французскую революцию во многом затеяли масоны-иллюминаты, с которыми молодой Шиллер имел дружескую связь. Многие молодые литераторы увлекались масонством, но впоследствии сам Шиллер, Гёте, Моцарт, Пушкин и другие гении, увлекшиеся в своё время масонерией, отходили от участия в этом движении. По заказу немецкого отделения именно этой ложи иллюминатов, причём ложи наиболее политизированной и даже инфернальной, был задуман поэтом гимн свободе, который со временем превратился в «Оду к Радости» и приобрёл широчайшую популярность – стихотворный текст переведён практически на все языки. На русский переводили такие литературные корифеи, как Карамзин, Константин Аксаков, Тютчев. Среди советских переводов наиболее весома работа И. В. Миримского. И не случайно. Этот человек прошёл с боями Сталинград, Курскую дугу, Кенигсберг, потерял в немецких концлагерях значительную часть своей семьи... Если говорить о музыкальных переложениях «Оды», то самым прославленным является бетховенское окончание 9-й симфонии. Кстати, оно легло в основу официального гимна Европы. Музыкальные переложения стихотворения делали Шуберт и Чайковский.

Кое в чём устаревшая, но в основном проникнутая бессмертными тяготениями человечества, «Ода» Шиллера вступает в новый цикл своего существования и в литературном, и в общечеловеческом смыслах.

ОДА К РАДОСТИ

Радость, птица неземная,

Утвердись в душе людской!

Свет пречистый забывая,

На тебя глядим с тоской.

Изнемогшие, не верим,

Что к скорбящим снизошла,

Что открыла падшим двери

И надежду в нас зажгла.

Хор

Обнимитесь, миллионы,

В неразлучном счастье рук!

Прекратите злые стоны,

Беды пусть исчезнут вдруг!

Принимайте всё, что будет,

Что сулит не лучший рок.

Обнимитесь крепче, люди,

На скрещениях дорог!

Кто сберёг в мученьях долгих

Чувства нежные свои,

Тем не нужно слушать толки

О вражде и о Любви.

Хор

Толпы хмурые народа

Влейтесь в радостный союз!

Безразличная Природа,

Убери ненужный груз.

Всё, что в мире ждёт и дышит,

Тоже радуется пусть.

Даже камень пусть услышит,

Что ушла из жизни грусть.

Сами сделались как камень –

К счастью путь совсем не прост.

Бог простёрт за облаками.

Наши судьбы выше звёзд.

Хор

Всем дана широкой Дланью

Доля радости своя.

Поклонитесь Мирозданью

И заветам Бытия!

Главный для Любви назначен

В первые творенья дни.

Чувством верным и горячим

Всеблагому присягни!

Бесконечное прощенье

Всем обещано в конце.

Помни о круговращенье,

Чаще думай о Творце!

Хор

Обнимитесь, миллионы!

Бог для счастья нас создал!

Исполняются Законы!

Час торжественный настал!

Радость всюду движет миром,

Свет страданием рождён.

Чёрный хаос солнцем милым

Укрощён и побеждён.

В первозданной круговерти

Ясность чудная царит.

Нет в Природе вечной смерти,

Миром правит вечный Ритм.

Хор

Как планеты по орбите,

Исполняйте общий строй.

Братья! Слишком не скорбите,

Проживая жребий свой.

Выше солнца, лун, созвездий

Есть блаженные миры.

Переждём лихие вести,

Выйдем из дурной игры!

Не нужны богам рыданья!

Будем им в одном равны:

Выпив чашу состраданья,

Сбросим ржавчину войны!

В мусор мелочные распри!

На костёр число обид!

Добротой Господней разве

Кто оставлен, кто забыт?

Хор

Устремимся за богами

В неизведанный полёт

Наливайте всклень бокалы!

Кто там горестный не пьёт?!

Хор

А тиранам и сатрапам,

Долго править не дадим.

Заслужили меч по лапам.

Устремимся! Победим!

Завоюем мир Всевышний!

К Истине проложим мост.

Среди нас никто не лишний –

Вот такой предложим тост.

В тесный круг сплотимся, братья

Над бокалами с вином.

Поклянёмся, что объятья

Никогда не разомкнём!

Духом радостным восстанем!

Свет свободы воскресим!

Победителями станем!

Мир земной преобразим.

Прочь, постылые оковы!

Пощадим врагов своих.

Неизменные законы

По делам накажут их.

Жизнь ничтожная, худая

Не по силам ныне всем.

Ждёт другая, молодая…

Терпим прежнюю зачем?!

Хор

Обнимитесь, миллионы!

Пробудитесь ото сна!

Ждут нас новые Законы.

Ждёт нас новая Весна!

ПЕРЧАТКА

Среди своих любимцев:

Вельмож, баронов, принцев…

Ещё – перед зверинцем

Король на троне спал.

Все ждали в нетерпенье

Начала представленья.

Описываю предков карнавал.

Махнул Франциск рукою –

Затеялось такое,

Что каждому покоя

Не стало до утра.

Зверьё бежит из клеток,

Лев вылез напоследок.

И началась опасная игра.

Лев что-то рявкнул тигру.

Тот спину тоже выгнул.

Барс от двоих отпрыгнул.

Подняли дамы визг.

И вдруг одна красотка

Намеренно и чётко

Перчатку уронила сверху вниз.

Сказав, кто, мол, достанет

Комочек белой ткани,

Моим любимым станет.

«Клянусь, сие не ложь!»

Двор на минуту замер,

Ужасен был экзамен.

И рыцарь встал по имени де Лорж.

В нём жизнь и страсть горела,

Он вышел на арену

Играющим на смену,

Те опустили взор.

В свои вернулись в клети,

Забыв про шутки эти.

Зверюгам непонятен их позор.

Шепнула дама снова:

«Я для любви готова.

Скажи мне только слово…»

Де Лорж ответил: «Рад

Его произнести бы.

За правду лжи спасибо.

А слово золотое не требует наград».

МУЖИЦКАЯ СЕРЕНАДА

Слушай, выгляни во двор –

Я под ливнем до сих пор

Распроклятым трижды мокну

И, наверно, скоро сдохну.

До чего дожди сильны

В этом нынешнем июле.

Промочил насквозь штаны.

Солнце, видно, черти сдули.

Дорогуша, глянь в окно –

Чуть живой давным-давно…

Мокнут и камзол и шляпа,

И причина – дура-баба.

Ты, же, дура, ясно, вправе

Ключ, как хочешь, повернуть,

Но и я готов в канаве

Под окошком утонуть.

Твой дружок, конечно, тягу

Дать способен в дом к другой…

Пожалей меня беднягу,

Кровь дурную успокой.

Слышишь, тоже не грусти,

Поразмысли и впусти!

Выгляни в окошко, дура! –

На дворе грозу и мрак

Злыми ветрами надуло.

Да и я хорош дурак,

Что в такую непогоду

С приставаньями полез

Нечестивому в угоду.

Не справляюсь. Крепок бес…

Каюсь: Господи, помилуй.

Донимает с новой силой.

Стерва, выгляни ко мне!

Ну пойди же на уступки.

Ты не барыня в окне –

Настоящий дьявол в юбке.

И сама, конечно, льёшь

Сверху не дожди – помои.

Не тверди мне в уши ложь,

Проводи в свои в покои.

Дверь заветную открой,

А не то – вернусь домой.

НЕМЕЦКАЯ МУЗА

Рима древнего кифары

Благосклонно не кивали

Тем пастушеским рожкам,

Что её взрастили тихо.

Смут французских злое лихо

Не коснулось нежных гамм.

И отечественный кайзер

Не предписывал в указе,

Как ей петь, о чём писать.

Вырастила наша муза

Все фиалки из союза,

Что сложили Небеса.

Немцам мир подлунный тесен.

Нас питает воздух песен,

Дух свободы вдаль зовёт,

Солнце манит нас в полёт.

Золотое Поднебесье

Разбивает всякий гнёт.*

ВЕЧЕР

Спустилось солнце, ждёт земля росы,

А люди – долгожданного покоя.

Бог наклонился над притихшею рекою –

Фетида ждёт Его в полночные часы.*

Он замер, бросив нам последний луч,

И завтра возвратится к изголовью,

Натешившись прохладой вод и туч.

Всё в Мироздании пронизано Любовью.

Господь свершает Свой обход по кругу

Никто Его вниманьем не забыт.

И ты, о смертный, обними подругу,

Пока Природа, утомившись, спит.

СЕЯТЕЛЬ

Сеятель мудрый! Любви драгоценные зёрна

Сей, не боясь, ненавистны посевы врагам.

Жатвы дождись терпеливо, легко и покорно

Свет загорится на вечную радость богам!

ПЕГАС В ЯРМЕ

(В сокращении, вольное переложение)

На конном рынке одного из городишек,

Где древний дух торговли не погас,

Сбывали всё, включая жён излишек,

Поэтом был в продажу выставлен Пегас.

Всё восхищало в нём: и норов, и обличье,

Одно смущало – широченных два крыла.

На вид смотрясь смиренно и отлично,

Конь без причины грыз любые удила.

Нашёлся быстро на Пегаса покупатель,

Ударили друг друга по удачливым рукам.

Тем паче горожанин много не потратил.

И вот владелец скакуна домой поехал сам.

Что тут случилось! Гиппогриф бедовый*

Взмыл в облака и всадника понёс.

А тот от страха трясся, пасть готовый,

В конце концов свалился под откос.

Встал на земле, потёр бока немного,

Решил: в телегу завтра я Икара вовлеку…

Не тут-то было, вдруг привычная дорога

Постылой показалась вздорному коньку.

Он пассажиров растерял и много грузов…

Короче, труженику сделался обузой.

А для того вопрос был очень прост –

Хозяин учредил Пегасу долгий пост.

Стал редко подавать овёс и сено,

Нерегулярно выводить на водопой.

Красавец в клячу превращён мгновенно.

Крестьянин рад – конь укрощён судьбой.

Теперь его с быком послать несложно

На пашню, коль не жалует езду.

Вполне такое сделалось возможно.

Увы, Пегас упал на поле в борозду.

Ты всё, конечно, понял, мой читатель,

Быль может повториться в наши дни.

Хозяевам напоминаю, кстати, –

Поэты лошадям – подобие родни.

КСЕНИИ (ПОДАРКИ)

СОВМЕСТНЫЕ СТИХИ ГЁТЕ И ШИЛЛЕРА

СОВЕТ ХУДОЖНИКУ

Коль ждёшь похвалы знатока и святоши,

Малюй Еву толще, а дьявола тоньше.

НЕМЕЦКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР

Немцы давно о единстве мечтают,

Жаль, человечности им не хватает.

О СТРЕМЛЕНИИ ЦЕРКВИ ПРЕОДОЛЕТЬ ВЛИЯНИЕ АНТИЧНОСТИ

Попытки Геркулеса оказались тощи* –

Он не сумел сломить Антея мощи.

* * *

И нам не победить Левиафановой беды –

В ней слишком много человеческой воды.

СПОРЩИКУ

Как спорить мне с тобой?

Ты слишком легковесен.

Для возражений глуп,

А для насмешек пресен.

* * *

Если на глупости строится зданье,

Строй его выше, чтоб скрыть основанье.

ПРЕТЕНЗИИ К ПОЭТАМ

«Лечи мой дух!» – взывает критик грозно.

Увы, целит беднягу только розга.

ЯЗЫКОВЕДУ

Анатомируй лишь подручные слова,

А мысль пускай останется жива.

МОДНАЯ ФИЛОСОФИЯ

Мода!.. Да полно! Когда её ищут,

Часто жуют застарелую пищу.

О НЫНЕШНЕЙ ЦЕРКВИ

Вольность святая! Я в храм бы спешил,

Если бы в целости дух мой там жил!

ПАТРИОТ

Он верен конституции, законам и реформам,

Пока властями преходящими прикормлен.

ГОМЕР

Все мы считаем, что гений – Гомер.

Хотя бы один его взял за пример!

РЕКЛАМА КНИГОТОРГОВЦА

Сей книжный сборник тем хорош,

Что смысл велик, а стоит грош.

ИСТИНА

Если открыл её, не обнародуй –

Сразу навяжут фальшивую моду.

ФРИДРИХ ГЁЛЬДЕРЛИН (1770–1843)

Иоганн Христиан Фридрих Гёльдерлин, знаменитый немецкий поэт, переводчик и педагог, родился в семье, близкой к церковным кругам. Его рано отдали в семинарию учиться богословию, хотя он относился к этим дисциплинам без должного рвения. Единственное, что вдохновляло его, это античные авторы. В нём рано просыпается дух сочинительства, и он пишет стихи, вначале подражательные, затем всё более самостоятельные. Гёльдерлин поступает в Тюбингенский университет и живёт в студенческом общежитии, где его соседями и друзьями были Гегель и Шеллинг. Позднее Гегель и Шеллинг стали философами, а Гёльдерлин избрал поэтическую стезю, хотя интерес к «царице наук» сохранил до конца своих дней. Оказавшись в Йене, он начал ходить на лекции философа Иоганна Фихте (по своим взглядам поэт был неоплатоником). Он, как и многие поэты того времени, увлечённые идеей свободы, начал писать гимны, посвящённые этой теме. Чем более страстным был призыв к свободе, воплощающийся в стихах, тяжелее становилось психическое состояние поэта. Он не мог справиться с проснувшимся в его душе состоянием ипохондрии, болезненно переносил состояние одиночества. Поэт был согласен жить в ледяном доме без отопления, лишь бы не покидать Йену, где у него были какие-то друзья и знакомые.

Но далеко не все соглашались с ним общаться. Так, друзья студенческой юности Гёте и Шиллер не проявили к нему никакого интереса. На какое-то время Гёльдерлин нашёл себя в педагогической деятельности. Он стал домашним учителем во Франкфурте-на-Майне, причём, по воспоминаниям современников, проявлял к детям исключительное внимание и заботу. С этим периодом связано его любовное увлечение, которое не принесло ему взаимности, но добавило страданий. Он счёл, что эта женщина (мать его учеников) является абсолютным идеалом женственности, и вывел её в романе «Гиперион, или Отшельник в Греции» под именем Диотимы.

Неразделённая любовь сильно повлияла на его психику: он стал уходить в мир иллюзий, а после смерти его любимой женщины у него стала постепенно проявляться шизофрения. Но процесс болезни у поэта развивался очень медленно, с периодами компенсации, во время которых он продолжал писать стихи и романы, осваивал новые темы, погружался в изучение Античности. Он пытался связать философию и размышления о жизни с поэзией, переосмыслить христианство и образ Спасителя, которого подавал как олимпийского бога, призванного восстановить на земле справедливость. Он уходил от болезненной для него реальности в миры своего воображения. Удивительно, но несмотря на болезнь у Гёльдерлина получалось хранить в своей душе и переносить на бумагу мироощущение древнего мудреца-эллина, с восхищением созерцающего красоты природы и видящего за игрой форм присутствие единого духа. Поэт по своей внутренней организации был тонкой чувствительной натурой, страдающей от житейских трудностей. Знаменитый немецкий психиатр XX века Эрнст Кречмера отнёс его по своей классификации душевных патологий к психотипу шизоидных личностей. Поэт с трудом переносил насмешки, он искал и, увы, не находил среди современников тех идеальных людей, образы которых он создал в своём воображении.

Поэзия Гёльдерлина в высшей степени необыкновенна: она богата неожиданными образами, высокими чувствами и, по мнению многих поэтов и композиторов, очень музыкальна. На стихи немецкого поэта было написано множество музыкальных произведений самых разных жанров. Самые крупные композиторы – Иоганнес Брамс, Бенджамин Бриттен, Гидеон Кляйн, Карл Орф, Пауль Хиндемит, Рихард Штраус. Список вокальных групп, среди которых есть и академические хоры, и рок-ансамбли, распевающих стихи Гёльдерлина, впечатляет.

Несмотря на то, что он был далёк от Церкви, ему была присуща особая пантеистическая вера, которую он сумел сохранить в своей душе и пронести до самой смерти, несмотря на обострившуюся болезнь. Последние годы жизни он с трудом передвигался, и за ним ухаживал Эрнст Фридрих Циммер, высококлассный столяр. Перед самой смертью поэт попросил Циммера вырезать ему из дерева греческий храм и написал на дереве следующее стихотворение:

«Зигзаги жизни вычертят такое,

Что путь тропы и склон горы напомнит,

Бог Вечности нас, здешних, там наполнит

Гармонией, воздаянием, покоем».

В Германии Гёльдерлин – высокочтимый поэт, классик, который сумел затронуть и заставил звучать самые возвышенные струны немецкой музы, о которой так красочно написал Шиллер.

Несколько слов о переводчике. Имя великого немецкого поэта-романтика стало известно русскому читателю впервые благодаря переводам почти забытого ныне (как поэта) Даниила Максимовича Ратгауза.

На этом последнем имени стоит остановиться особо. Дело в том, что Ратгауз прославился как автор текстов популярных романсов, музыку к которым сочиняли Чайковский, Рахманинов, Кюи, Аренский, Глиэр, а исполнителями были многие знаменитости – от Шаляпина до Клавдии Шульженко и Юрия Гуляева. Ещё Ратгауз известен тем, что при жизни издал на собственные средства полное собрание своих сочинений (он был сыном банкира). Кроме того, собственноручно вписал себя в 1910 г. в энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона. Несколько слов о Ратгаузе сказано в поэтической энциклопедии, составленной Е. А. Евтушенко. Вот такой своеобразный след оставил этот человек в истории отечественной литературы. Гёльдерлину явно повезло с ценителями его поэзии в России и в мире.

ЮНОСТЬ

В бытность юным был я судьбами избавлен

От окриков людских, от наказаний за грехи.

Земные ветры меня парусом избрали,

Сам рано научился сочинять стихи

И наслаждаться солнца юным Оком,

Смиренно поклоняться ландышам лесным…

О юность милая! В твоём краю далёком

Я утром звёзды видел через дым…

Цветы меня земной любви учили,

Лучи дневные – радости земной.

Но и в ночной безрадостной пучине

Я спал спокойно, защищённый мглой.

В земной не прекращаемой тревоге

Меня хранили и выращивали боги.

К СОЛНЦЕБОГУ

Блаженством наполняя душу мне,

Свою Ты прячешь вечером куда-то,

Обмыв её при этом в золотом огне

Чарующих и ласковых закатов…

Да утвердится мир твой в тишине!

И наши взгляды, вслед за ясным Оком,

Скрываются в мерцающей дали,

В просторе звёздном юном и далёком

От горестной и сумрачной земли.

Там, верим мы, прекращены все битвы,

И радостно звучат природные молитвы.

Как под рукой арфистки молодой

Звенит старинный инструмент забытый,

Трудом и потом мастеров политый,

Возможно, оттого доселе золотой.

ПАРКАМ

Ещё хотя бы лето в этом грустном мире

Позвольте, боги, вместе с осенью прожить.

И песнь последнюю на полнозвучной лире

Да будет мне разрешено сложить!

Пускай умолкнет раненое сердце –

У вод подземных сброшу тяжкий груз.

Хочу душой озябшей отогреться

И заключить с бессмертием союз.

На что ещё способен я польститься?

Что могут обещать потоки Стикса?

Подлунный мир бывает словно волк,

Сметает память, пожирает долг.

А мне мечтается на жизненной дороге

Исполнить то, что повелели боги.

ПРЕЖДЕ И ТЕПЕРЬ

Меня когда-то радовал восход,

Закат печалил. Сделался я старше –

И возрастные перемены в «стаже»

Заставили поэта чуять всё наоборот.

ГЕНРИХ ГЕЙНЕ (1797–1856)

Крупнейший немецкий поэт, публицист и критик XIX столетия был необычной личностью, которую трудно вместить в привычные рамки. Он был и социальным мыслителем, и романтиком, и лириком, и ярким сатириком, и фельетонистом, и общественным деятелем. Но прежде всего Гейне был поэтом по своему глубинному строю души – тонким, ранимым, сверхэмоциональным человеком, плохо приспособленным к своему бурному и в то же время очень рациональному времени. О его сложном противоречивом характере, удивительным образом сочетавшим в себе величие души и мелочность, писали очень много. Мать определила сына в католический лицей, где, надеялась она, ему привьют религиозное мировоззрение. Но эффект получился обратный – Гейне не захотел стать верующим человеком и увлёкся модным тогда атеизмом. Ему так и не удалось получить коммерческого образования и стать успешным банкиром, чего очень хотел его дядя. Разойдясь с ним, Гейне вернулся домой. Через какое-то время он поступил в университет на юридический факультет, но не удержался и там, ухитрившись вызвать на дуэль одного из студентов. Перейдя в другой университет и прослушав лекции по философии у самого Гегеля, он всё-таки получил высшее образование, причём для получения диплома ему пришлось креститься – без этого ему бы диплом не выдали.

На это время приходится всё большее увлечение литературой. Он пишет стихи, окрашивая свои романтические переживания фольклорными интонациями и вырабатывает свой стиль – лёгкий, свободный от каких бы то ни было условностей. Гейне задействует все жанры: баллады, сонеты, романсы, лирические стихи в свободной форме. В какой-то момент он увлекается революционными идеями, поддерживает французскую революцию 1830 года и создаёт себе большие проблемы на родине. Его начинают критиковать, преследовать, подвергать цензуре, и поэт уезжает в Париж, где задерживается на целых 13 лет. Именно там он получает европейскую известность, становится политическим журналистом, пишет довольно дерзкие фельетоны против оппонентов по взглядам, знакомится со многим известными литераторами. Он овладевает французским языком настолько блестяще, что начинает писать на нём, и его слава возрастает. Несколько лет дела поэта шли неплохо, что подкреплялось счастливым браком, которым завершился его роман с простой, малообразованной, но преданной ему женщиной Матильдой. В дальнейшем его острая сатира всё же измучила властные круги Франции, и на него начались гонения.

Но главной проблемой оказалась болезнь, которая усиливалась в течение нескольких лет и завершилась смертью поэта.

Гейне везло на знакомства и общение с разными известными людьми, среди которых были два идеологических антипода – банкир Ротшильд и Карл Маркс, который приходился ему дальним родственником. Самое интересное, что они, познакомившись в Париже и сотрудничая в немецкой эмигрантской газете, даже не знали об этом. Маркс пробовал вовлечь Гейне в революционную деятельность и предлагал подчинить поэзию политическе. Но Гейне так и не поддался революционной пропаганде, даже исходящей от самого основателя марксизма.

Внутренняя противоречивость, насмешливость, бескорыстная доброта, сутяжничество, мировая скорбь. Сам Гейне определял свои взгляды как весьма сложную материю: «Всё передумал за одну ночь: смесь из семьи, истины, Французской революции, Прав человека, Лессинга, Гердера etc.». Но, пожалуй, главной своей ценностью он считал свободу и борьбу за неё: «Я, право, не знаю, заслужил ли я, чтобы после смерти гроб мой украсили лавровым венком. Но на этот гроб вы должны положить меч, потому что я был храбрый солдат в войне за освобождение человечества...». Понятно, что эту борьбу он вёл не штыком, а пером и стремился выразить то обновление, которое переживала тогдашняя Европа. Ему удалось передать это новое мироощущение, причём на художественном уровне он соединил в себе романтику и реализм и сделал это столь ярко, что на протяжении XIX века никто из немецких литераторов не мог даже близко подойти к заданной им высокой художественной планке.

СТИХИ ГЕЙНЕ, СТАШИЕ ЦИТАТАМИ

ЛОРЕЛЕЯ

Не знаю, к чему эта странная грусть?

Мне душу видение гложет.

Я всем существом к его образам рвусь –

Оно же сомнения множит.

Над Рейном вечерним пылает закат.

Мне видится девушка с гребнем,

Причёску свою зачесала назад

Предметом блестящим и древним.

Багрово струится речная вода,

Сгорают последние краски.

Какая-то в воздухе мнится беда,

И песня рождается в сказке.

Да, песня звучит. Я иную искал,

Пловец в своей лодке невзрачной,

Среди откровенно нахмуренных скал,

Глядящих и слепо, и мрачно.

Пытаюсь светлее, уверенней плыть,

Надежды святые лелея.

Не оборвать напряжённую нить

Загадок твоих, Лорелея!

Но скалы все выше, но чары сильней,

А голос звучит всё чудесней.

Поёт Лорелея … и груда камней

Пловца может встретить и песню.

СОСНА

Стоит одиноко на севере диком

В бесплодной пустыне сосна.

Под бурей холодной, на ветре великом,

Не зная покоя и сна.

Ей снится, что где-то на солнечном юге,

В такой же тоске одинок,

Мечтает дубок о далёкой подруге,

Склониться у ласковых ног.

СЧАСТЬЕ И ГОРЕ

Девица ветреная – счастье.

Совсем недолго погостит,

Потреплет чёлку и со страстью

Нас чмокнет в лоб и улетит.

Но тётка тягостная – Горе

Нам скажет: а зачем бежать?

Прижмёт к груди на ложе вскоре

И станет длинный шарф вязать.

* * *

Надежды расцветают

И вянут, не таясь;

Одни, свершившись, тают,

Других смывает грязь.

Давно я знаю это,

Но счастья всё же жду.

Таков удел поэта –

С улыбкой ждать беду.

* * *

Твои глаза, как два сапфира,

Мы ближе синевы небес,

И счастлив тот, кто радость мира

Нашёл в святой любви к тебе.

Блистает сердца нежный пламень,

В груди твой любви алмаз,

И кто, счастливейший из нас,

Возьмёт сей драгоценный камень?

А нежных губ твоих бутоны

Сладчайший источают мёд.

Счастливец тот, кто сквозь препоны

Из них признание сорвёт.

Но он, блаженный обладатель

Алмаза и сапфиров тех,

Утратит всё, прости Создатель,

Со мною встретившись на грех.

* * *

Пора забыть любовный ералаш

И возвратиться в мир семейной скуки!

Где дремлет Хронос, молчаливый страж,

Мы только непочтительные слуги.

* * *

Пройдя сквозь поколенья,

Сквозь череду невзгод,

Любовь не знает тленья,

Вовеки не умрёт.

Хоть раз бы, умирая,

Припасть к твоим губам,

Вкусить земного рая,

Шепнуть: «Люблю, мадам!»

* * *

Не верую ни в Небо,

Ни в данный им Завет.

Люблю светло и слепо

Лишь глаз бездонных свет.

* * *

Пал туман на поле хладный.

Лес морозом опалён,

Зеленеет только ладный

Одинокий старый клён.

Что хранит его одежды?

Будоражит в ветках сок?

Неостывшие надежды

Или выжженный песок?

* * *

Хоть бей меня, хоть поноси,

Но коль сонета не похвалишь,

В любви пощады не проси –

Все отношения развалишь.

* * *

Иду ли я утренним полем,

Вдыхаю ли дым городской, –

Я бедами Родины болен,

Наполнен всеобщей тоской.

Увижу ль тебя под окошком

Вдохнувшей вечернюю тишь,

Я рад, что с мохнатою кошкой

На солнце закатном сидишь.

Я рад, что оно ещё светит,

Что жизнь не закрыла мне век,

Что вкусам твоим неприметен

Больной и чужой человек.

Лишённый величия мании,

С отчаянной болью в боках,

Теперь и грядущей Германией

Я буду прославлен в веках.

* * *

Хотел бы я словом единым

Связать свою давнюю грусть

И выкинуть ветрам ретивым.

Расправятся с буквами пусть.

Но ветры ли с возрастом тают,

Пугает ли близкая Даль,

Решимость моя нарастает,

Теряется суть и печаль.

Я часто в безмолвии плачу

И жребий стихами влачу.

Похож на унылую клячу,

Но небо зачем-то копчу.

ПОРЯДОК ВЕЩЕЙ

Тот, у кого есть всё и много,

Умножит он своё наследство.

Но если мало, взыщут строго –

Отдашь и никуда не деться.

Но если ничего нет вовсе,

То в гроб тогда ты лечь готовься.

Есть право жить, скажи спасибо,

Лишь у кого есть хоть что-либо.

КУДА ДЕВАТЬСЯ?

Куда же плыть, да поскорей,

В какой отчизне бросить якорь?

Ведь как поэт и как еврей

Я должен где-то спать и плакать

Стихами. Кончилась война,

Но остаются трибуналы.

А у меня всегда вина,

Грозят тюремные пеналы.

Ох, признаюсь, давно устал

Играть на сцене чьи-то роли,

Принять казарменный устав,

Германской подчиниться воле.

Да, я не воин, не герой

И не люблю эффектных жестов.

Мой идеал – природный крой

И неба синего блаженство.

Но разве я легко готов

Балтийские покинуть воды

И удалиться на плато

В заокеанский хлев свободы?

Я мог бы в Англию успеть,

Да только видеть невозможно

Ни дым фабричный, ни их спесь.

Мне сразу делается тошно.

Желанней русские места,

Необозримые пространства –

Приют певца. Боюсь кнута,

Морозов, комаров и пьянства.

Необозримо море звёзд,

Своей же звёздочки не вижу.

Мой выбор родины непрост –

Я должен ясно видеть крышу.

Застрял меж небом и землёй

Я в стихотворном лабиринте.

Укройте душу тёплой мглой,

Муз из судьбы не уберите.

Сам разберусь, в конце концов,

Что истина, а что нарочно…

И обрету своё лицо

В юдоли этой суматошной.

СУЖДЕНИЯ ГЕЙНЕ, СТАВШИЕ СТИХАМИ

Мужчине женщина одновременно явлена

Как ядовитая змея и солнечное яблоко.

* * *

Ничем не примечательные лица правы –

Им легче в жизнь вводить святые нравы.

* * *

Я видел взгляд страдающего пса,

Светилась человечья в нём слеза.

* * *

У Запада своя в религию дорога,

Там Бог всегда замешан в «умные» дела.

Восток же почитает сумасшедшего пророка

За то, что потерял источник зла.

* * *

Мы слишком далеко от Замысла ушли

И растеряли всё величие души.

* * *

Где удовольствий временные корни?

Они в последующей постоянной скорби.

* * *

Для праведности важен единичный воин.

Пороку же нужны по меньшей мере двое.

* * *

От нравственности людям никуда не деться,

Она есть генератор и рассудок сердца.

* * *

Когда герои исчезают и великие мечты,

На сцену жизни лезут всевозможные шуты.

* * *

Женская ненависть – та же, наверно, любовь,

Но изменившая вектор и влившая новую кровь.

* * *

Беззвучно мудрость сообщают людям Небеса.

Но им земля заткнула уши и глаза.

* * *

Россия даже по своим размерам

Для прочих стран является примером.

РИХАРД ВАГНЕР (1813–1883)

Рихард Вагнер родился в 1813 году в Лейпциге в семье полицейского чиновника. Отец рано умер, и семья, в которой было девять детей, прошла через испытания и нужду. Тем не менее отчим будущего композитора, актёр Людвиг Гейер постарался дать своему младшему пасынку хорошее образование. Вагнер закончил две школы с религиозным уклоном, учился у сильных музыкантов, затем в Лейпцигском университете, где был музыкальный факультет. Позже работал хормейстером, дирижёром музыкальных театров в разных странах – в Германии (Магдебург, Кёнигсберг, Рига), Норвегии, Франции, Англии.

Вагнер отличался бурным политическим темпераментом и всегда принимал участие во всех революциях и восстаниях. В 1849 году он поддержал Дрезденское майское восстание в Германии (там он близко сошёлся с Михаилом Бакуниным), но после его поражения был вынужден бежать в Швейцарию. Там, в Цюрихе, он создал либретто к «Кольцу Нибелунгов», работал над «Золотом Рейна», «Валькириями», «Тристаном и Изольдой». Именно на чужбине Вагнер ощутил в себе зов предков, осознал себя носителем великой немецкой культуры и начал изучить древнегерманскую мифологию. Позднее он испытал сильное влияние философии Шопенгауэра.

Вагнеру довелось прожить в эмиграции целых пятнадцать лет, но затем ему удалось наладить отношения и сделать своим поклонником короля Баварии Людвига II, настолько высоко оценившего творчество Вагнера, что оплатил все его долги и построил Оперный театр, который и возглавил композитор.

Свои дни Вагнер закончил в Венеции в 1883 году, куда уехал по состоянию здоровья. Есть точка зрения, что знаменитая новелла Томаса Манна не случайно названа «Смерть в Венеции», поскольку в ней несколько раз упоминается музыка Вагнера. Композитор оказал очень большое влияние на музыку всего мира и России. Искусство Вагнера никого не оставляло равнодушным, по его поводу шли жаркие споры. Его высоко ценили такие музыканты как Н. А. Римский-Корсаков, А. Г. Рубинштейн и, конечно, А. Н. Скрябин, на Западе его влияние испытали К. Дебюсси, Г. Малер, Б. Барток. С другой стороны, от Вагнера открещивались в России М. П. Мусоргский и А. П. Бородин, а на Западе его не принимал И. Брамс. Критическое отношение к Вагнеру было отчасти связано с тем, что он позволял себе высказывать антисемитские характеристики людей и культурных процессов.

Вагнер – один из самых великих композиторов не только Германии, но и всего мира. Он сочинял музыку, был дирижёром, возглавлял театр, считался реформатором оперы, оказавшим большое влияние на музыкальную культуру эпохи. Главные оперы, созданные Вагнером, – «Феи», «Риенци», «Летучий голландец», «Тангейзер», «Лоэнгрин», «Тристан и Изольда», «Нюрнбергские мейстерзингеры», тетралогию «Нибелунгов перстень» («Кольцо нибелунгов») и «Парсифаль». Он видел оперный театр не местом развлечений, путь и высоких, но храмом искусства, где осуществляется синтез разных жанров, прежде всего драмы и музыки. Резко критиковал итальянскую и французскую оперу и предшествующих композиторов (Верди, Россини, Обера), которые, как ему казалось, воплощали неприемлемую для него концепцию оперы и олицетворяли вялую, скучную музыку. Оперы Вагнера – это, как правило, музыкальное изложение немецкой истории, древних сказаний, легенд, мифов, включающее в себя драматические диалоги и монологи героев, большие вокально-симфонические сцены, которые проходят через всё повествование. Философ А. Ф. Лосев определял основу музыкальной философии Вагнера как «мистический символизм». Музыкант воспринимал историю как подготовку к некоему всемирному очищающему действию, в котором может быть много потрясений, но которое заканчивается вовсе не погибелью мира, а его возрождением.

Вагнер не только выдающийся музыкант, но и философ искусства, который написал немало интересных трактатов и статей, излагающих его взгляды на музыку, искусство и литературу. Он писал и о революции, и о политике и даже написал большой очерк, посвященный русскому революционеру, основателю анархизма Кропоткину. Его называют одним из самых энергичных музыкальных мыслителей мира, который пытался понять, какой должна быть музыка будущего, и который создавал её. Вагнер сам писал либретто к своим операм, насыщая их разнообразным материалом – легендами, преданиями, образами, философскими раздумьями. Отрывок, который переложен стихами, как раз является частью оперы «Лоэнгрин» и излагает фрагменты легенды о сыне Парсифаля – немецкого рыцаря Круглого стола из эпоса о короле Артуре. Думается, что этот отрывок хорошо передаёт дух немецкого героизма.

ЛОЭНГРИН*

(Отрывок)

В краю далёком, баснословном, горном

Стоит твердыня – замок Монсальват.**

О нём сегодня в мире, злу покорном,

Немало былей, даже сказок говорят.

Там войн не знают, не знаком им голод…

Сей замок здесь, чтоб к Свету нас вернуть.

Спускается раз в год Небесный Голубь

Умножить силы, узаконить путь…

К святыням прикоснувшийся Грааля,***

Нечеловеческую силу приобрёл.

Божественными крыльями играя,

Он воспарил, как неземной орёл.

Такого не страшат все злые козни,

Соблазны не внушит мирская власть.

Такому в руки заколотят гвозди –

Он знает – зло обязано упасть.

И если хоть один подобный рыцарь

В стране далёкой и сегодня есть,

Мир ближний злу не должен покориться.

А ты спаси его достоинство и честь!

Жизнь создана на Божьем подражанье

Свободе, верности, любви и красоте.

Подобное святое обоженье-обожанье –

Всего основа, скрытно действует везде.

Итак, решил ты тайнами Вселенной

Владеть. Тогда услышь: я их обрёл.

Отец мой – Парсифаль благословенный,****

Я – Лоэнгрин, святых камней посол.

ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ НИЦШЕ (1844–1900)

Фридрих Ницше, гениальный немецкий философ, оказавший огромное влияние на мировую философию и культуру, родился в 1844 году в саксонской провинции в семье потомственного лютеранского священника. После смерти отца его воспитывала мать, в возрасте 14 лет он покинул дом и уехал учиться в основанную ещё в XVI веке престижную Гимназию Пфорта, которую закончили такие известные люди Германии как поэт Фридрих Готлиб Клопшток, математик Август Фердинанд Мёбиус, философ Иоганн Готлиб Фихте. Там были сильные преподаватели историки и филологи, и под их влиянием Ницше увлёкся античной филологией. Он пробует себя в литературе, начиная со стихов, изучает поэзию, философию и музыку. Затем учится поочерёдно в Боннском и Лейпцигском университетах, из-за своего исключительно сложного характера, замкнутости и ранимости никак не может вписаться в студенческую среду. Вместе с тем демонстрирует свои блестящие способности в изучении наук, и уже в 24 года его приглашают в Базельский университет (Швейцария) на должность профессора классической филологии. Во время франко-прусской войны 1870 года служит санитаром, ухаживает за ранеными и в итоге заболевает дифтеритом и дизентерией. Вообще, болезни в виде сильнейших мигреней, бессонницы, частичной потери зрения и ощущение приближающегося безумия будут уже с 30 лет преследовать философа до конца дней. Последние годы он уже не преподавал в университете, а занимался писательским трудом, пытаясь таким образом победить болезнь.

В течение нескольких лет Ницше очень плотно общался и дружил с Рихардом Вагнером: их сближали любовь к Античности, неприятие мира расслабленных, духовно спящих обывателей, стремление возродить немецкую нацию с помощью культивирования духа героизма. Затем они разошлись – сказалась и возрастная разница между двумя гениями (Ницше было 24 года, а Вагнеру 59), тяготение Вагнера к шумному успеху, что казалось Ницше изменой высокому назначению творца, слишком явный национализм музыканта (по словам Ницше, «ему нужны только германцы») и, наконец, откровенно критические высказывания Вагнера о философии Ницше, которые дошли до философа.

Нельзя сказать, что мировоззрение Ницше складывалось исключительно благодаря его внутренней работе и было лишено влияний. В разные моменты своей жизни он черпал философское вдохновение у таких мыслителей и литераторов как Сократ, Платон, Шопенгауэр, Эмерсон, Достоевский (он утверждал, что русский писатель – единственный психолог, у которого стоит учиться), Фейербах, Буркхардт. Последний период жизни его всё более интересовала тема воли к власти и самопреодоления человека.

Ницше оказал огромное влияние на европейскую и мировую культуру XX века. Его высказывания «Бог умер», «Я искал великих людей, а находил всегда лишь обезьян их идеала», «Где бы я ни находил жизнь, я находил также волю к власти», «Воля к системе есть недостаток честности» вошли в широкий обиход и цитируются не только профессиональными философами (против которых Ницше активно боролся), но и широким кругом людей. Многие бессознательно ему подражали. Один из наиболее ярких примеров – усы знаменитого русского и советского писателя Максима Горького, которые тот, по мнению биографов, ещё в ранний период становления собственной личности «подсмотрел» у Ницше.

Поэзия Ницше, тесно связанная с его афоризмами, была органическим продолжением его философии, которую он абсолютно намеренно излагал не в виде рациональной системы, а в виде экспериментального жанра, творя свой миф. Сам он не просто сочинял стихи, но много думал и писал о поэзии и вёл диалоги с такими поэтами как Гёте, Гёльдерлин, Бодлер, Эдгар По. Его интересовало проявление поэзии в древнегреческой трагедии, соотношение дионисийского и аполлонического начала, феномен игры в человеческой культуре, в которой он видел существо поэзии:

«Этот эстетический феномен (поэзия) в сущности прост: если ты способен всегда распознавать живую игру и жить в постоянном окружении сонмища духов, значит, ты поэт; если ты чувствуешь настоятельную потребность преображаться и говорить языком чужих тел и душ, значит, ты драматург».

ОДИНОКАЯ ЛЮБОВЬ

Я колос одинокий, а не сноп.

Едва терплю содружество невежеств.

По мне любовь к одной – несносный гроб,

Рой комаров, клоака, а не свежесть.

Не стоит называть любовью страсть,

Она в нас гасит мысли, волю, власть,

Безжалостна, нестойка, суетлива,

Всегда зависит от прилива и отлива.

Могу любить весь мир и в нём, ужасном, – всех.

Страсть неизменная – и смех и смертный грех.

ЧЕРЕП

Он мудро глядит из глазных тёмных впадин,

Не видят глаза нам дорогу застлавший туман.

А лоб, сохранившийся, черепу даден

Чтоб нынешней жизни развеять обман.

Оскалены зубы огромным неспрятанным горем,

Что плохо наследники землю хранят.

Терзаем её, безрассудно позорим,

Разбрызгали всюду невидимый яд.

Что чувствует череп, сегодня мы ведаем скверно:

Нирвана, геенна и даже блаженная мгла –

Где правда и тайна, кто знает о том, хоть примерно?

И где та дорога, чтоб к истине прямо вела?

Жизнь наша – затишье, укрытое яркими снами,

И мы разложение подняли вверх словно знамя…

ИДЕАЛ

Он столь безмерен, что грозит бедой.

К нему стремясь, погибнешь от восторга.

Но юноша и мудрый старец с бородой

На кладбище одном его забудут только.

Чем идеал так свято манит нас?

Что вечно жив, всегда недосягаем.

Мы радугу зовём небесным раем

И просим с детства, чтобы пыл её не гас.

Но стоит только нам прийти к его высотам,

Наш идеал растает тут же, словно дым,

И наша вера, и любовь – всё канет вместе с ним,

И мы умрём, тоскуя по полётам.

РАСПЛАТА

Круши меня долго в грязи!

Сотри моё имя в бесчестье!

Красой и страстями рази!

Пусть пыл их навеки исчезнет.

За то ты меня прокляни,

Что в юности, силой играя,

Извлёк твою душу из рая,

Вручил ей спокойствия дни.

Но сердцем прости меня тоже

За беды минувших страстей,

За хладное брачное ложе…

Я верен богине своей.*

ПРЕЗРЕНЬЕ

Если ты презираешь себя,

Это чувство вынашивай свято.

Потакать же себе, недостатки любя, –

Недостойно творца и солдата.

Отправляйся немедля в отчаянный бой.

С кем и с чем? Поначалу со слабым собой.

Для солдата великая сладость

Одолеть прирождённую слабость.

МИЛОСЕРДИЕ

Как больно делает (но кто захочет видеть),

Кто на словах нас обещает не обидеть,

Кто милосердие людское славит всюду,

Тот и себя, и человека не щадит.

Ведь поцелуй навеки запятнал Иуду.

Нет, милосердие для нас совсем не щит.

Грозит он честности мечом с усмешкою коварной,

Нет, с ним не выжить в этом мире тварном.

Оно скрывает миллионы преступлений

Путём сокрытой лжи и откровенной лени.

ПОЛНОЧЬ

Так душно... Я завис над мрачной бездной.

Все ощущения сковала тишина.

В окно заглядывает полная луна –

Соратница и спутница красы небесной.

Невидимый Сатурн надел прощания венец.

Возможно, сам я стал неразличимой тенью.

Не чувствую свой собственный конец

И сделался подобием ночного привиденья?

Но нет, я жив! Мне светит солнца луч

Сквозь толщу застеливших небо туч,

Оно встаёт во мне по воле тяготенья.

А мир по-прежнему и светел, и могуч.

РАЙНЕР МАРИЯ РИЛЬКЕ (1875–1926)

Райнер Мария Рильке – крупнейший поэт, переводчик и прозаик Австрии XX столетия, модернист по форме письма и мироощущению, человек, судьба которого тесно соприкасалась с судьбой России. Он довольно долго общался с Львом Толстым, Ильёй Репиным, Борисом Пастернаком, Спиридоном Дрожжиным. Родился в Чехии, в семье железнодорожного чиновника, который поначалу определил сына в военную школу, но когда сына комиссовали из армии по причине слабого здоровья, помог ему перейти на юридический факультет. Однако душа молодого человека не лежала к юриспруденции: уже с юности он начал писать стихи. Их оценили, поскольку Рильке начал публиковаться рано – с 16 лет. Какое-то время ему пришлось совмещать своё призвание к искусству и юриспруденцию, на чём настаивал его отец. Рильке издал свой первый сборник «Жизнь и песни» в 18 лет. Стихи были несовершенными, и сборник не вызвал особого интереса у публики. Сам Рильке позже рассматривал это сборник как провал и сожалел, что книга ещё лежит на прилавках магазинов. Следующий сборник такой интерес породил, и это было связано с ростом поэтического мастерства у молодого автора.

Покинув Прагу, поэт начал странствовать по миру, предпочитая делать долгие остановки в разных странах и городах. Мюнхен, Берлин, затем Италия (Арко, Флоренция, Виареджо), изучение философии, написание стихов… Новая берлинская знакомая Рильке Лу Андреас-Саломе, отец которой, генерал из Пруссии, служил в России, открыла для поэта русскую культуру, и тот даже начал изучать русский язык, а потом согласился совершить путешествие в эту таинственную страну. Связи супругов Андреас сделали дело, и Рильке не просто посетил Россию как турист, но был принят на самом высшем для художника уровне. Достаточно сказать, что Пасхальную ночь Рильке встретил в Московском Кремле, а затем посетил множество храмов, в те годы ещё сохранившихся. Он познакомился с художниками Репиным, Васнецовым, скульптором Голубкиной, поэтом Пастернаком, искусствоведом Александром Бенуа и побывал в Ясной Поляне у самого Льва Толстого, начал переписываться с Цветаевой, и этот эпистолярный диалог продлился много лет. Не прошло и года, как Рильке, ставший европейским русофилом, предпринимает вторую поездку по России. На этот раз его география была куда обширнее – 13 городов, Центральная и Южная Россия, Поволжье, Украина. Рильке настолько погрузился в русскую культуру, что даже попробовал писать стихи на русском, которые, конечно, оказались значительно менее совершенны, нежели его же стихи на родном немецком языке. Он переводил «Слово о полку Игореве», стихи Лермонтова, Фофанова и Гиппиус, готовил материалы для написания больших очерков о русских художниках Крамском, А. Иванове, Ф. Васильеве, Левитане, Малютине и вообще был очарован русской культурой и признавался в этом открыто: «Я внутренне настолько полон Россией и одарён её красотой, что едва ли буду замечать что-либо за её границей».

Биографы поэта подчёркивают, что в «Часослове» (сборнике стихов, представленном как итог двух путешествий) видны следы идеализации России, которую поэт воспринимает как сельскую патриархальную державу, живущую в мистическом союзе народа, природы и Бога. Именно русская духовная стихия повлияла на творчество поэта, который писал каждое стихотворение почти как молитву.

В 1901 году Рильке женится на дочери скульптора Кларе Вестхоффе, через год он переезжает в Париж, где проводит несколько лет, работая личным секретарём скульптора Родена. В отличие от многих художников и литераторов, наслаждавшихся богемной жизнью в Париже, Рильке тяготился своим пребыванием в этом огромном Вавилоне. Потому он периодически вырывался за пределы светской жизни и путешествовал по Европе. В это время он совершает поездку в Данию, где погружается в изучение философии датского мыслителя Сёрена Кьеркегора. Идеи философии экзистенциализма становятся для Рильке центральными. Поэт путешествует и по Италии, где знакомится с ещё одним русским писателем – Максимом Горьким, а также по Швеции, Бельгии, Испании и Северной Африке (Тунис, Алжир, Египет). Он начинает писать роман «Записки Мальте Лауридса Бригге», пишет работы о деятелях искусства («Письма о Сезанне», «Огюст Роден»), занимается переводами английской, итальянской и французской поэзии, переводит «Португальские письма» монахини Марианы Алькофорадо. В 1916 году был призван в армию, правда, в боевых действиях ему участвовать не пришлось – увидев крайнюю бытовую неприспособленность поэта и его физическую слабость, начальство перевело его на службу в военный архив.

Французский поэт Поль Валери, стихи которого Рильке переводил на немецкий язык, говорил о Рильке как о «нежнейшем и одухотворённейшем человеке этого мира, человеке, который более всех был навещаем всевозможными чудесами и духовными тайнами».

Женщины играли в жизни Рильке большую роль – как, наверное, и в жизни любого крупного поэта. Он рано женился, в браке родилась дочь Рут, но они с женой Кларой, сохраняя брак и переписываясь, жили отдельно. На протяжении жизни у него периодически возникали романы и глубокие платонические увлечения (Марина Цветаева, Баладина Клоссовска). Повлияли на него и отношения с эксцентричной женщиной русского происхождения, писательницей и психотерапевтом Лу Андреас-Саломе, которая заводила романы с самыми разными деятелями искусства Европы. Она оказала на него огромное влияние. Он влюблялся в актрис и поэтесс, чаще безответно, и всегда тяготел к сильным женщинам, которые его опекали. Внутренний кризис, наступивший после войны, помогла ему преодолеть княгиня Мария фон Турн-унд-Таксис, хозяйка замка Дуино, в котором Рильке неоднократно бывал и именем которого назвал большой цикл своих произведений «Дуинские элегии». Эта знатная дама из высших светских кругов все оставшиеся годы поддерживала поэта.

Самый последний период жизни Рильке провёл в Швейцарии, в замке Мюзот. Помимо «Дуинских элегий» он написал здесь свои не менее знаменитые «Сонеты к Орфею». Именно в замке, в уединении среди гор его настигла мировая слава. Знакомства с ним искали самые разные литераторы из Европы, его телефон обрывали поклонницы, но ему это было совершенно не нужно – постепенно развивавшаяся болезнь лейкемия, которую никак не могли правильно диагностировать врачи обесценила все радости жизни. В 1926 году великий австрийский лирик покинул этот мир.

Биографы отмечают огромное внутреннее одиночество Рильке, за свою жизнь написавшего более десяти тысяч писем, склонность к бегству от грубой прозы жизни в мир творческих фантазий и мифов. Его поэзия – это стихотворное исследование внутреннего мира человека. Он стремился победить это одиночество с помощью поэзии. Он писал об одиночестве, любви, тоске по единению с людьми, о Боге, о таинственных силах, живущих в человеческой душе. Писал под влиянием таинственных импульсов, идущих из глубин души. Один из таких импульсов, вдохновивших поэта на создание его знаменитых «Дуинских элегий», Рильке описал как голос, пробившийся к нему сквозь шум Адриатического моря, которое он созерцал, со странной фразой: «Если я закричу, кто услышит средь ангельских чинов?» Голос это раздался во время созерцания морской бури. Поэт немедленно записал эти слова и принялся сочинять стихи, вечером была готова первая элегия из тех, что впоследствии обессмертили его имя. На создание этого цикла, состоявшего из десяти небольших поэм, каждая из которых была совершенно отточена, у Рильке ушло как раз десять лет. Три главных образа «Дуинских элегий» – человек, ангелы и кукла. Ангелы, символизирующие «полноту бытия» и духовное совершенство, одним своим присутствием показывают человеку, насколько он от этого совершенства далёк. Они живут в особом мире, который поэт назвал «внутренним мировым пространством». Для Рильке было очень важно утвердить идею, что невидимый мир относится к «высшим разрядам реальности».

Полюсом ангелов являются «куклы», символизирующие собой механическое существование, характерное для современной цивилизации. К подобным «кукольным» образам ещё раньше обращались немецкие классики (Эрнст Теодор Амадей Гофман с его «Щелкунчиком» и «Песочным человеком», Генрих фон Клейст с его «театром марионеток», Новалис с его «Сказочным миром»). У Рильке «кукла» – это то, что человек должен в себе преодолеть, так как сам состоит наполовину из «куклы», а наполовину из ангельской субстанции. Поскольку его мир – не божественная реальность, а земной «мир вещей», человек может достичь совершенства через труд и любовь. К концу цикла элегий у Рильке появляется образ деятельного героя, способного победить свою тягу плыть по течению жизни и самому создавать героическую судьбу. Наиболее полное развитие этот герой, творящий ценности духовного порядка, получает в последнем произведении Рильке «Сонеты к Орфею». В финале своей жизни поэт нашёл в себе ресурсы духа говорить с читателям на языке жизнеутверждающей героики. «Сонеты к Орфею» состоят из 29 стихотворений, объединённых сюжетом путешествия Орфея через царство мёртвых и живых. Подлинную красоту мира Орфей (у Рильке он одновременно и певец, и культурный герой, способный вести за собой людей) начинает чувствовать только после возвращения из мира теней. Жизнь, как сладкое яблоко, «сгусток солнечного света», «полнота мгновенья», напитывающая свои соком людей – вот как воспринимает мир Орфей у великого австрийского поэта.

В данной подборке переведены девять стихотворений Рильке. Среди них и впечатления о земных путешествиях поэта в тот же Санкт-Петербург, и свидетельства о его интересе к миру Востока (стихотворение «Будда» и его раздумья о жизни, земной и вечной).

ЕЗДА НОЧЬЮ В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ

В час, когда на чёрных рысаках

Мчались по нему мы белой ночью,

Он казался нам повисшим в облаках

И куда-то убегающим воочью.

Мостовые, тучи и дворцы

Подключились к общему движенью.

Словно поднебесные творцы

Дали власть в ночи воображенью.

Даже знаменитый Летний Сад

И его на постаментах сказки

Закружились в непривычной пляске…

Что бы означал подобный взгляд?

То, что града в будущем не будет,

Если ныне покидает свет?

Он возник, как дерзновенный бред

В непригодном для него безлюдье.

Нам мерещатся ряды могильных плит.

Мчимся мы на рысаках, и город спит.

В ПРЕДМЕСТЬЕ

Старуха, что жила ещё вчера,

Мертва. В квартире заколачивают двери,

Выносят гроб, едва не уронив среди двора

И не заметив человеческой потери.

Внизу стоит безмолвный катафалк.

На облучке нетрезвый кучер дремлет

И уж, конечно, очень спорный факт,

Что вспомнит кто-то б ушедшей в землю.

А стоит бы задуматься, ведь целые миры,

Покинув счастье, горе и привычки,

Выходят навсегда из жизненной игры…

Но, может быть, меняют лишь обличье?

ПРОСТЫЕ СЛОВА

Простые обиходные слова,

Люблю вас за неяркое обличье.

Но в вас немало силы и величья,

Трезвеет от звучанья голова.

Не нужен вам искусственный румянец –

Естественный пылает на щеке.

От всяких ухищрений вдалеке

Я с вами завожу совместный танец.

ВЕЧЕР

Явился вечер, словно книга золотая,

Меняя краски драгоценные вдали.

Я удаляюсь постепенно от земли.

Страницы перелистываю. Первая, вторая...

Очередная, видимо, страница

Когда-нибудь привидится, приснится…

Миры парят и в небе исчезают,

Один падёт, другой стремглав взлетает.

Вот так твой дух, поэт, не может непременно

Парить лишь только или вниз упасть.

Ему останется, чтоб вовсе не пропасть, –

Путь камня и звезды пройти попеременно.

ХРИЗАНТЕМА

Тогда был день китайских хризантем;

Ты ночью поздней появилась в спальне,

Чтоб овладеть душой моей. Затем

Исчезла, ангела посмертного печальней.

Я трепетал, но ты была смела,

Волшебно нежная и сказочно мила.

Ты снилась не однажды перед тем.

Тогда был день китайских хризантем.

* * *

Мы первый раз с тобою замолчали,

Отпраздновав ночной любовный пир.

Ты погрузилась в женские печали.

Сплетались тени. Сосны покачали

Нам лапами. Промчался дождь сквозь чащи

Весёлый. Сумасшедший. Настоящий.

И потянулся к нам двоим весь Божий мир.

Так завершился наш ночной любовный пир.

БУДДА

Он за века узнал немало вздора.

Теперь вникает в звуки тишины –

Того несметного таинственного хора,

Где наши смыслы все заключены…

Он мудрости вселенской вечный пленник

И трансформатор опыта её.

Мы можем перед ним склонить колени,

На ни йоту не улучшив Бытиё.

К нему влечёт союз ума с уменьем

И с вечностью. Он выше всяких книг.

Он за столетья сделался знаменьем,

Недосягаем до сих пор его родник.

ПОЭТ

Жизнь, ты крыльями мне душу истерзала,

Да и тело мне держать невмочь!

Вот простёрт я у последнего вокзала,

Разверзается загадочная ночь.

Утопаю в равнодушье общем,

В поклоненье человеческим страстям.

Сердце! Мы пока с тобой не ропщем.

Что союз наш раздирают по частям.

ГЕРМАН ГЕССЕ (1877–1962)

Крупнейший немецкий писатель Герман Гессе, вся литературная жизнь которого была пронизана темой духовных исканий, родился в семье теологов и миссионеров. Родители мечтали, чтобы сын пошёл по их стопам. Потому они постарались дать ему богословское образование, отправив ребёнка в базельскую миссионерскую школу, а затем и в христианский пансионат. Позже была латинская школа, семинария в монастыре Маульбронн, которую будущий писатель так и не закончил. Гессе всё время отвлекался от учения в протестантских школах, предпочитая книги и вольности строгой дисциплине клерикальных заведений. Уже в тринадцать лет он осознал: «Я стану либо поэтом, либо вообще никем». Чувство протеста против выбора, который сделали за него родители, в какой-то момент выплеснулось наружу: Гессе покидает стены семинарии, и его через какое-то время находят спящим в стогу сена. Отношения с профессурой семинарии и другими учениками портятся, и молодой человек переживает сильнейший душевный кризис, завершающийся попаданием в психиатрическую клинику.

После ещё одной такой попытки закончить богословское образование, он поступает в миссионерское издательство, где помогает отцу, и работает механиком на часовой фабрике. В этот период Гессе много занимается самообразованием, читает древнегреческую литературу, европейскую классику, философию, пишет статьи и стихи, которые начинают печатать в местной прессе. Он пробует издать свои стихи и рассказы, но вышедшая небольшим тиражом книга «Романтические песни» практически не продаётся. Однако молодой литератор, работающий в книжном магазине, не отчаивается и по вечерам продолжает свои попытки. В 1901 году Гессе, с юности мечтавший о путешествиях, посещает города Италии: Равенну, Венецию, Флоренцию и Геную. Получив яркие впечатления, он возвращается в Базель и продолжает штурм литературного Олимпа. Постепенно публика проникается интересом к трудам молодого писателя, и он приобретает известность не только среди простых людей, но и среди литературной элиты. На него начинает обращать внимание такие корифеи немецкой литературы как Томас Манн, Стефан Цвейг, Райнер Мария Рильке. Он переписывается с ними и получает поддержку. Но подлинную известность Гессе приобретает после публикации своего романа «Петер Каменцинд», за который ему присуждают литературную премию. Он становится кумиром молодёжи, причём эта слава среди духовных искателей будет отныне сопровождать его всю жизнь. Гессе женится на молодой женщине Марии Бернулли и поселяется в деревне на берегу Боденского озера. Это тяготение к тишине и удалению от цивилизации – отличительная черта немецкого писателя. Так ему легче думалось и писалось. Потому он большую часть своей жизни прожил в Швейцарии.

И одновременно с этим Гессе любил путешествовать. Ему нравилась Италия, где он несколько раз подолгу бывал, и его манил к себе Восток, прежде всего Индия. Интерес к этой стране зародился у него под влиянием рассказов деда и отца, проведшего в Индии много лет. Он собирается с силами и совершает большое путешествие по странам Востока, помимо Индии побывав ещё на Шри-Ланке, в Индонезии и Сингапуре. Свои впечатления он воплотил вначале в «Записках об индийском путешествии». Этот вояж помог ему создать «Паломничество в страну Востока» и «Сиддхартху», книги, ставшие культовыми произведениями для многих духовных искателей Запада.

Во время Первой мировой войны Герман Гессе в соответствии со своими убеждениями занял позицию, близкую к пацифизму и сотрудничал как с немецким, так и с французским посольствами. Он собирал деньги на создание библиотек для военнопленных, что вызвало ярость на его родине, где писателя обвинили в трусости и даже в предательстве. Но Гессе, на почве своих пацифистских взглядов сблизившийся с Роменом Ролланом, воспринимал Первую мировую войну как бессмысленную трагедию. Он находится в состоянии кризиса, на который наложилась тяжёлая психическая болезнь жены; с ней он в конце концов разошёлся. Писатель нашёл своё семейное счастье только в третьем браке, когда женился на искусствоведе Нинон Дольбин, имевшей украинские корни. В попытках выйти из кризиса писатель обращается к модному в те году психоанализу, а затем к динамической психологии. Он проходит 60 сеансов психотерапии у знаменитого аналитика Йозефа Ланга, посещает сеансы Карла Густава Юнга, изучает теорию психосинтеза Роберто Ассаджиоли. Гессе обращается к буддизму и духовным практикам Веданты, и это помогает ему в конце концов преодолеть депрессию.

В своих романах («Курортник», «Путешествие в Нюрнберг», «Нарцисс и Златоуст», «Степной волк», «Игра в бисер») Герман Гессе осмыслял духовные пути западной цивилизации и всё время сравнивал духовные основы Востока и Запада, напряжённо размышляя над судьбами искусства. Его глубоко травмировало снижение эстетических вкусов масс, всё более склонявшихся к массовой культуре и всё отчётливее игнорировавших классику. В своих последних романах Гессе вышел на очень глубокий уровень осмысления кризиса всей западной цивилизации и достиг при этом реальных высот литературного мастерства. Он вырастает в крупнейшую фигуру европейской литературы, и это осознают его современники. Присуждённая Гессе в 1946 году Нобелевская премия по литературе с формулировкой «За вдохновенное творчество, в котором проявляются классические идеалы гуманизма, а также за блестящий стиль» выглядит заслуженной наградой.

Стихи не были главным литературным жанром Германа Гессе, несмотря на то, что он писал их всю жизнь (больше всего в юности и старости). Не будем забывать, что импульс к поэтическому творчеству был у него первичным по отношению к прозе, он с ранних лет мечтал стать поэтом. Его яркая философская лирика была очень своеобразной. Она не отличалась изощрённостью формы, но хорошо передавала дух романтики, который Гессе, по всеобщему мнению литературных критиков, унаследовал и очень своеобразно преломил в своём творчестве. Многие отмечали подчёркнутый архаизм поэзии Гессе, как бы демонстрировавшего всему литературному миру: я не желаю подстраиваться под суетливый дух эпохи и не хочу писать вычурно, даже если мои стихи не вписываются в современную манеру поэтического письма. Его главные художественные темы – духовное противостояние суетливому духу времени, самопознание, восхождение человека к вершинам нравственно-духовного совершенства. С. Аверинцев, с удовольствием переводивший стихи Гессе, высказался о них так: им «предстояло становиться всё лучше, так что наиболее совершенные стихи были им написаны в старости, но в существе своём его поэзия всегда жила силой его прозы, служа лишь более откровенному и очевидному выявлению и так присущих ей, прозе, свойств лиризма и ритмичности».

Как бы то ни было, такой крупный писатель и человек как Герман Гессе не мог не оставить яркий след, к чему бы он ни прикасался. И это бесспорно касается его поэзии.

СЛУЖЕНИЕ

Когда Землёю правили вначале

С Небес сошедшие могучие вожди.

Не знали люди горя и печали,

Пока в иной период ни вошли.

Тогда служить и править миром дольним

Пришлось его насельникам самим.

И мы расстались с Небосводом вольным –

Рассеялся порядок, словно дым.

Исчезли полубоги и титаны,

Оставив нас без веры и любви,

И мы живём без света и охраны,

Без трепета священного в крови.

Но люди прежние заветы не забыли,

И память о правлении Владык.

А Те, покрытые слоями древней пыли,

Не покидают наши души и язык.

Ночная тьма не исчезает разом,

Веками зреют семена идей,

Эонами благословенный Разум

Вселяется в сознание людей.

ЧЕМ ЖИЗНЬ МОЯ БЫЛА

Когда бы жизнь сегодня подытожил,

Её пустой бы обозвать не смог.

Число друзей в ней личное умножил,

Присутствовали Родина и Бог.

Загробный мир потусторонним вздором

Не полагал и свято верил Небесам.

Исправно здесь служил земным просторам,

Старался совершенствоваться сам.

С Водою, с Горным Ветром, с Чистым Полем

В единстве братском был все годы я,

И неба милостью я не был обездолен,

Мне песни пела Родина моя.

Державе, флагу верен был до дрожи,

Но чувствовал я грех, когда бы мне

Сказали: ценишь, мол, ты их дороже

Живых людей в своей родной стране.

* * *

Бродить в потёмках больше не могу,

Не получая от богов ответа,

Зачем я нужен, как мишень, врагу?

Встречаю редко луч святого Света?

Я в стрелах, как библейский Себастьян,*

Ещё стою, хотя и кровоточу.

Не сдался до сих пор слепым страстям,

Не насладился сном и долгой ночью.

Но, видно, смертный дротик не пронзил

Страданьями измученного сердца.

Лишь на пределе человечьих сил

Нам открывается Освобожденья дверца.

В МИНУТУ ОТЧАЯНЬЯ

Когда порыв легчайший ветра

Лавину с гор направит нам,

Неужто Бог, святой и светлый,

Желает смерть своим сынам?

Когда ты одинокий, нищий,

Сгибаясь молча под крестом,

Свой Дом на этом свете ищешь,

Высокий смысл есть в деле том.

Но мир становится безумен,

Качает бедной головой,

Когда Всевышний в сердце умер.

А ты на вид ещё живой.

ОДИНОЧЕСТВО

Мой путь и лёгок и тяжёл,

Ведь знающим известно,

Кто одиночество нашёл,

Там рай и ад совместно.

Смущает обликом соблазн,

Отступничество – сутью.

Я это испытал не раз

На жизненном распутье.

Кто одиночество вкусил –

Единственную сладость,

Тот не растратит капли сил

На всяческую слабость…

КНИГИ

Ни одна из многих книг

Счастью не научит.

И пока в себя ни вник,

Поиск лишь измучит.

Мудрость – у тебя внутри:

Солнце, звёзды, луны…

Сердцем пламенным гори.

Только сердце юно!

Путь был долог и тяжёл.

Горести в излишке.

Наконец, себя нашёл!

Сочиняй и книжки.

ПУЗЫРИ

В начале жизни, облекая в речь

Всю скудость опыта и диафрагмы глаза,

Поэт-студент не пробует сберечь

Нахлынувшие образы и фразы.

Ему мечты о славе грудь теснят,

А голову – прочтённые архивы.

Безмолвно фыркает библиотечный ряд

На почерк новосёла торопливый.

Поэт-старик, хотя свой труд творит

Из той же всем доступной пены Майи,*

Высоким вдохновением горит,

И мир ему столетьями внимает.

Зови на помощь Небо, не зови –

Всё на земле не лучше и не хуже,

Чем порождённые дождями пузыри,

Возникшие и лопнувшие в луже.

Бог никого забвенью не предаст,

Всё подчиняя вечному теченью,

Как некогда сказал Экклезиаст.**

Но ты не должен сдаться огорченью.

ХРАМ

Где бог очередной низринутый лежит,

Где роща и забытая дорога

Вдоль храма бедного куда-то вдаль бежит,

Позволь и мне передохнуть немного.

Здесь тень святынь и я, едва живой,

Заблудший в путешествиях прохожий,

Израненный, с тяжёлой головой,

Лежу, согнувшись от безмерной ноши.

Я перечёл немало мудрых книг,

В чужих морях и океанах плавал,

Да слишком часто заводил в тупик

Меня, тупого, хитроумный дьявол.

И вот в изнеможении прилёг

У храма, где царил мой прежний бог,

Забытый мной, и мой мутится разум.

Я только человек, увы, не бог.

Но Богом стать когда-нибудь обязан.

МЁРТВЫЙ ГОРОД (НОЧНОЕ СТРАНСТВИЕ)

Мой путь далёк был по ночной тропе,

Долин пустынных влажная прохлада…

И сквозь врата меня пустил к себе

Старинный город – путнику награда.

Но в нём никто не звал меня в тиши

И на постой пускать не собирался,

Как будто город умереть решил

И окна чёрными представить постарался.

Лишь снова в поле из него уйдя,

Свой след запомнив, мельком оглянулся

И в башне свет с трудом увидел я,

И дух мой вновь надеждой встрепенулся.

Там бодрствовал Один, Он, наверху,

Фонарь мерцал, ночным созвучный стукам.

И Он, так много повидавший на веку,

Смотрел в окно, шагов внимая звукам.

БХАГАВАДГИТА* (БЕССОННИЦА)

Лежал без сна в ночи безмолвной,

Искал, как должен поступить.

Мой дух поник, тоскою полон –

Ведь смерть прервёт им жизни нить,

Невинным душам, если буду

Сражаться за свой славный род.

Когда ж со мной случится чудо –

Свой путь узнать придёт черёд?

Тогда войну я проклял сердцем.

Где Бог, что жизни им не спас?

Но вдруг небес открылась дверца,

Богов индийских мудрый глас

Сказал мне: мир на этом свете

С войной равны в цене всегда.

Нет в царстве духа тьмы и смерти.

Есть правда воли и труда.

Итак, оставь сомнений путы –

Оковы тяжкие твои.

И с этой радостной минуты

Сражайся, действуй и твори.

Из поэзии к роману «Игра в бисер»

ЖАЛОБА

Не быть, но течь – наш человеческий удел,

Мы в жизни жаждем вечных обновлений.

Для крупных замыслов и необъятных дел

Мешает нам нередко примесь лени.

За кругом круг бредём, и будет так

С рожденья и до смерти… злая участь.

Нам мир чужой, идём сквозь свет и мрак

Но нас страданья ничему не учат.

Вниз пригибает подражанья гнёт,

А также вяжет тина мнений общих.

Творец же нас как глину в пальцах мнёт

И никогда не ставит в печь на обжиг.

Стать камнем бы, ещё верней – скалой,

Передохнуть и в путь пустится снова…

Да обжигает грудь пустынный зной,

А душу – некогда оброненное Слово.

СТУПЕНИ

Недолго у цветка цветенье,

Как и у наших пёстрых дней.

Мелькаем в Жизни быстрой тенью

И так же исчезаем в Ней.

С эпохой каждой ниже тучи,

Грознее гром, тревожней высь,

Житейские ступени круче.

Что нам подкидывает Жизнь.

Мы созданы для долгих странствий

И бесконечного труда.

Кто знает цену низкой страсти,

Необходим и прав всегда.

Итак, вперёд за обновленьем

Всех в мире форм и разных правд.

Ты не обязан слиться с тленьем.

Ты всякому движенью рад.