Художник и Поэт

Италия – страна с богатейшей историей и культурой, несопоставимой ни с одной другой. По данным ЮНЕСКО 35% мирового культурного фонда находится в Италии. Современная Италия хорошо сохраняет величественные культурные формы прошлого. Тем не менее разрыв культурной традиции средневековой Италии со своим великим прошлым – античным Римом – тоже факт итальянской истории. Древние римляне и средневековые итальянцы, не говоря о современных жителях Италии, – это, по сути, разные народы. И дело здесь не только в прошедших веках, разводящих далеко друга от друга предков и потомков практически в любой стране, но и в масштабе катастроф, произошедших в Риме, когда в течение века власть перешла от утончённых римских цезарей к варварам. Проблему усугубил и конфессиональный слом – во всех отношениях более гуманная и одухотворённая новая религия проявила, как и было принято в те далёкие времена, беспощадность по отношению к культуре побеждённых. Античная культура и литература оказались во многом под запретом, и когда позднее поэзия всё-таки вернулась к народу, потери были невосполнимыми.

Ситуация в литературе и в поэзии любой страны не может не зависеть от общей ситуации в государстве. Поэзия существовала в устной форме, и итальянские трубадуры, воспевавшие подвиги короля Артура, отставали от своих французских собратьев на целый век и находились под их сильнейшим влиянием. Италия средневекового периода переживала кризис. Остро стоял вопрос о языке – на народный язык, как и на литературный, давила латынь. Латинские школы во времена господства варваров не погибли ни в готскую, ни в лонгобардскую эпоху, а приспособились, обучая людей риторике и напоминая об Античности. Целые монастыри (тот же Бенедиктинский) стали центрами, собирающими любителей Древних Греции и Рима. Одним из главных центров был двор Фридриха II Гогенштауфена, где большое внимание уделяли античной Греции, Риму и по сути возродили эллинизм. Вокруг двора объединились десятки поэтов, которые создали знаменитую сицилийскую школу. Помимо античного влияния поэты впитывали арабскую и провансальскую культуру. Эта школа в конце концов помогла созданию того чудесного итальянского языка, на котором Данте и Петрарка писали свои канцоны и сонеты.

По-настоящему итальянская письменная литература появляется в XII веке, одним из таких ярких поэтов был итальянский святой Франциск Ассизский. Его небольшие поэтические опыты были замечены культурной Италией и оказали влияние на тех, кто пробовал писать после него.

Однако главным поэтом Италии следующего века был гениальный уроженец Флоренции Данте Алигьери. Он сразу поднял творческую планку достижений в поэзии на непревзойдённо высокий уровень. Его сонеты и «Божественная комедия» до сих пор внимательно изучаются всеми, кто проявляет интерес к подлинной поэзии. Эта планка была поддержана Петраркой, который со своим воспеванием Лауры и сонетной формой ворвался в XIV столетии не только в итальянскую, но и в мировую поэзию. Герцог и покровитель искусств Лоренцо Медичи и скульптор Микеланджело Буонарроти были прекрасными поэтами. Как, впрочем, и политик Никколо Макиавелли, философы Джордано Бруно и Томмазо Кампанелла, которые писали свои философские стихи, используя сонетную форму. Позднее знамя высокой поэзии было подхвачено романтиками Ипполито Пиндемонте и Джузеппе Леопарди. Разумеется, в Италии помимо названных и присутствующих в данной книге замечательных поэтов были и другие, не менее яркие, стихи которых не вошли в книгу – нельзя объять необъятное.

Какие черты итальянской поэзии можно выделить? Они уходят в глубину того, что можно назвать итальянским национальным характером в его лучших проявлениях, – страстность, искренность, изящество, воля к красоте формы, иногда демонстративная и перехлёстывающая через край, как это было в эпоху Возрождения. Ну и, конечно, необыкновенно яркая образность, какая-то глубинная солнечность и радость, сохранявшаяся даже в самые тяжёлые моменты. Разумеется, поэзия Италии, как и вся итальянская культура, развивалась под сильным влиянием католичества. Отсюда сочетание плотскости и одухотворённости, наиболее ярко обозначившее себя в итальянской поэзии в эпоху Возрождения. Автор переводов и переложений постарался передать этот дух, переполнявший сердца лучших поэтов Италии. Их стихи переводили многие, автору ближе всего переводы А. М. Эфроса и Е. М. Солоновича.

ФРАНЦИСК АССИЗСКИЙ (1181/1182–1226)

Великий святой Италии Джованни Франческо ди Пьетро Бернардоне, создавший католический орден своего имени – орден францисканцев, внёс новые краски в идеалы святости, представлявшейся его адептам как сплав трёх обетов – бедности, целомудрия и послушания. Историки считают, что история аскетических практик получила через деятельность Франциска Ассизского мощные импульсы. Бедность, причём добровольная, стала восприниматься не как символ угнетения, а как особая добродетель, крест, который нужно нести легко и радостно. Несмотря на то, что у идеи добровольной бедности было немало противников, проповедь Франциска, звучавшая с максимальной искренностью, вызывала мощный подъём религиозного чувства у простого народа. Франциска любили, за ним шли.

Франциск Ассизский родился в зажиточной семье торговца шёлком, который часто ездил во Францию. Франциск, узнавший от отца французский язык, пел на нём песни трубадуров. В молодости Франциск, как случается у детей богатых родителей, вёл разгульный образ жизни, и его называли «царём пирушек». Затем был сон, в котором ему предсказывалось иное назначение. Он уловил эти знаки неба, как называли в Италии вещие сны. Он становится служителем церкви. Удивительно, но церковная власть разрешила ему создать свой орден, поскольку ясно видела, насколько благотворно влияние молодого священника на массы. Сердцевина учения Франциска, как и его личности, – горячая проповедь сострадания к людям, особенно страдающим, и проявление чистой, искренней, кроткой любви к ближнему. Он часто раздавал всё имущество, которое у него накапливалось. Франциск также был страстным защитником животных. Со временем орден превратился в могущественную организацию, и сам Франциск в конце жизни был этим недоволен, утверждая, что его цель – помочь людям вернуться к идеалам чистоты раннего христианства, а не создавать религиозную империю. Биографы отмечают, что с именем и жизнью Франциска Ассизского связано множество чудес, исцелений, неожиданной помощи: согласно преданиям, он исцелял слепых, воскрешал мёртвых, лечил больных самыми тяжёлыми неизлечимыми болезнями.

Франциск Ассизский не был светочем грамотности, но его переполняли высокие чувства, которые требовали своего выплеска. Отсюда тяга к творчеству, к поэзии. Его стихотворное наследие невелико, но оно привлекало внимание. И тогда, и сейчас. Самым известным его произведением является «Песнь брату Солнцу», относящаяся к жанру «лауда» – хвалебная часть богослужения с повторяющимися словами. Песнь была написана незадолго до смерти Франциска, и её созданию предшествовало состояние мистического озарения с последующим появлением стигматов и явлением «шестикрылого серафима» (вспомним Пушкина). Интересно, что христианин Франциск упоминает здесь про стихии, тема которых была подробно разработана в античной натурфилософии. Во втором стихотворении речь идёт о внутренней работе и о методах борьбы с навязчивыми мыслями, о чём не всегда услышишь в церковных проповедях.

В русской литературе о Франциске с восхищением писали П. Флоренский, И. Ильин, Н. Веселовский, Л. Толстой, Л. Карсавин, Д. Мережковский, А. Блок, К. Бальмонт, М. Волошин, С. Соловьёв, М. Кузмин, Вяч. Иванов, М. Горький, И. Гревс, Б. Пастернак, А. Белый, В. Хлебников, Ю. Иваск, Б. Зайцев, Л. Эллис, А. Тарковский, И. Бродский, С. Аверинцев, О. Седакова.

ГИМН СОЛНЦУ И ВСЕМ ЕГО ТВОРЕНИЯМ

Я брату Солнцу посылаю свой привет

В ответ на Его радостную щедрость,

С которой Он повсюду сеет свет.

А мы, увы, нередко сеем тщетность…

Благодарим сестру Его, туманную луну,

Спасибо за огонь ночами в звёздах,

За землю, воду и за брата воздух,

Что у пяти стихий в заботливом плену.*

Спасибо, Господи, что правишь нами бодро,

Что тварей в услуженье держишь сонм,

Хвала за ливневые тучи и за вёдро.

Хвала, что ночью посылаешь краткий сон.

И даже смерть, являя отдых длинный,

Среди костей, беспамятства и глины.

И просыпаемся в аду гораздо чаще, чем в раю.

Поэтому тебя, Творец, за это всё благодарю.

Хотя иной судья, особенно незрячий,

Оценит собственную жизнь куда иначе…

Итак, восславим нашего Творца,

Как благодетеля и мудрого Отца!

О МЫСЛЯХ БЛУЖДАЮЩИХ

От них нередко горе,

Их посылает чёрт.

Суля всегда благое –

Доходы и почёт.

На самом деле злобны,

Хотя круглы на вид.

И ангелам подобны,

И рой их плодовит.

Над головой кружите,

Как осы без конца.

И в панике бежите

От светлого Ловца.

Вы скачете как блохи,

Вас нелегко поймать,

Ведь мысль – дитя эпохи,

И плод её, и мать.

Вам чернь бока надраила,

Ваш блеск – одна беда.

Отец же ваш, как правило,

Большие города,

Где люд на что-то пялится,

Торгуя, спя, жуя…

Скользите между пальцами,

Как рыбья чешуя.

На карасей похожи.

Расчёт бездумный прост –

Ни разум не тревожит,

Ни труд, ни бой, ни пост…

ДАНТЕ АЛИГЬЕРИ (1265–1321)

Величайший поэт мира, один из немногих художественных гениев человечества, определивший развитие поэзии на века вперёд. Так же, как Шекспир в Англии, и как Пушкин у нас в России, Данте считается создателем итальянского языка. Достиг непревзойдённых высот в поэтическом мастерстве. Речь идёт и о глубине сказанного, и о красоте слога и образов, и о масштабе созданного. Чего стоит одна «Божественная комедия», с её девятью кругами ада, семью уровнями чистилища и раем, разные области которого соответствуют девяти планетам и уровням универсума. (Кстати окрестил эту комедию «божественной» друг Данте Боккаччо.)

Данте – тончайший лирик, и мыслитель, и богослов одновременно. Он знал блестяще всю мировую поэзию, которая была создана к тому времени, и в то же время владел тайными знаниями, о которых в то время мало кто имел представление. Он был не просто книжным кабинетным поэтом, но и человеком действия, активно участвовавшим в политической борьбе своей эпохи. В столкновении двух главных партий он безоговорочно выбрал сторону гибеллинов, сторонников императора, противостоявших гвельфам, служившим папе. Такая позиция не могла не сказаться на событиях жизни поэта, который многие годы был вынужден провести на чужбине в изгнании, поскольку его родная Флоренция в то время была под властью сил, присягнувших папскому престолу.

Данте родился в 1265 году в одном из самых красивых городов не только Италии, но и всего мира, и по преданию принадлежал к древнейшему рыцарскому роду. Мальчик получил прекрасное образование и хорошо знал и естественные науки, и философию, и поэзию. Биографы Данте утверждают, что он с юных лет на очень высоком уровне был посвящён в тайны бытия: изучая различного рода сакральные учения, тем не менее, считал себя христианином. Рано начал писать. Биографы считают, что первые литературные опыты Данте относятся к 1292 году, когда он написал нескольку поэм, сложившихся в книгу «Новая жизнь» и посвящённых его так и не реализованной любви юности к Беатриче Портинари. В девятилетнем возрасте он увидел Беатриче и влюбился в неё. Но в дальнейшем из-за своей скромности так и не признался ей в любви – за всю жизнь они поговорили только дважды. После первой встречи они не виделись больше девяти лет. Беатриче решила, что, поскольку Данте не проявляет инициативу, значит, они друг другу не подходят. Но и вторая встреча не привела к развитию отношений: молодому поэту оставалось только наблюдать за возлюбленной со стороны – Беатриче к тому времени была уже замужней женщиной.

Ещё один адресат стихов Данте – его друг Гвидо Кавальканте. В дальнейшем Данте напишет ещё целый ряд книг разных жанров, обессмертивших его имя, – «Пир», «О народном красноречии», «Эклоги», «Послания», «Цветок», «Монархия», «Вопрос о воде и земле». Но главным произведением, сделавшим имя Данте узнаваемым и любимым потомками, – безусловно, была «Божественная комедия». Данте писал свой главный труд не менее пятнадцати лет. Поэма получила популярность в народе, а люди просили власти разрешить постановку этой пьесы на площадях, разъясняя при этом сложные места. Она получила популярность не только в силу своей гениальности и яркой формы, но и из-за изображения трёхъярусной конструкции Мироздания. Данте не просто показывает Мироздание в его зримой и незримой страте, но раскрывает законы, управляющие судьбами людей. Закон свободы воли уравновешивается законом возмездия, которое осуществляет Творец.

Как известно, «Божественная комедия» делится на три части – «Ад», «Чистилище» и «Рай». Описывая эти уровни Мироздания, Данте придерживается сакральной нумерологии. Ад у него состоит из Девяти кругов, Чистилище из Семи ступеней, которым соответствует такое же количество грехов, и Рай также имеет Девять подразделений, которые символизируются девятью планетами. Другие сакральные числа, используемые в композиции «Божественной Комедии», – три, семь, десять, тринадцать: каждое из них имеет глубинный смысл.

Главный герой – это сам Данте, совершивший путешествие в адские сферы, а затем начавший путь очищения и восхождения. Многие исследователи творчества Данте отмечали, что «Ад» – наиболее популярная часть «Божественной комедии». Это объяснимо целым рядом причин – тем, что именно в эту инфернальную область помещены враги поэта, как личные, так и политические, а также самые разные известные персонажи истории и деятели того времени. Людям было очень интересно узнать о посмертных судьбах их друзей, врагов и знаменитых людей, потому произведение Данте воспринималось как своего рода продолжение Апокалипсиса. Данте придерживался строгой христианской морали и, уподобляясь Демиургу, отправлял в ад всех, кто, по его мнению, не соблюдал заповеди, поддавался страстям и совершал грехи. На самом нижнем, девятом круге Ада находятся изменники и предатели. Что касается «Рая», то нередко встречались и такие мнения, что описания этих сияющих сфер бытия, уместные в религиозных текстах, в художественном произведении выглядит монотонно и даже скучно. Тем не менее на протяжении многих веков этим произведением люди самых разных стран, национальностей и культур буквально зачитывались и находили в нём ответы на многие свои вопросы.

Как уже говорилось, Данте помимо любви к женщине и творчеству был активным гражданином своего города и деятельным политиком. После победы его партии – гибеллинов – в городе он на какое-то время становится приором.

Но в политике нет постоянных успехов – Фортуна слишком переменчива. Уже через год в республике берут верх сторонники папы. Во время отсутствия поэта в городе (Данте был в отъезде) они несправедливо обвиняют поэта-приора в коррупции и антигосударственной деятельности, присуждают ему огромный штраф, арестовывают его имущество. Его даже заочно приговорили к смерти. Случайно узнав об этом, Данте не стал возвращаться и начал жизнь скитальцем по Италии.

Данте провёл вдали от родины много лет, и его прибежищами на какое-то время становились самые разные города Италии (Болонья, Верона, Равенна) и даже другие страны, например, Франция. Два чувства переполняли его сердце все эти годы – любовь к родине, поскольку он был очень привязан к Флоренции, и любовь к Беатриче. Ей он посвящал свои сонеты, и Беатриче была выведена в «Божественной комедии»: ведь Вергилий, выступавший как проводник Данте по кругам ада, не мог подняться в Рай как язычник. Именно Беатриче помогала лирическому герою поэмы в его райском восхождении.

Сильным ударом для поэта стала смерть Беатриче. К тому времени поэт уже был женат: его брак, заключённый в присутствии нотариуса, был скорее союзом по расчёту, хотя и принёс ему трёх детей. Он взял в жёны Джемму Донати, дочь лидера флорентийской политической партии. После изгнания Данте из Флоренции его жена осталась там с детьми и до конца поддерживала их. Сам же поэт последние годы жил в Равенне, где стал послом её правителя Гвидо да Полента. Однажды тот отправил Данте в Венецию, чтобы поэт заключил мирное соглашение с республикой Святого Марка. Но на обратном пути Данте, проезжая заболоченные места, заболел малярией и умер. Случилось это в 1321 году.

Сегодня, вчитываясь в стихи «Божественной комедии», мы поражаемся глубине мысли поэта, заглянувшего своим поэтическим зрением в такие сферы, которые ранее были доступны только пророкам, масштабности картины мира и величественности фигуры самого флорентийца. Он входит в пантеон высших мировых поэтов – Шекспир, Гёте, Шиллер, Пушкин, Ли Бо, Руми. Гениальность поэта в том, что он выразил единство зримой и незримой реальности неизмеримо ярче и совершеннее других творцов.

Данте оказал огромное влияние на мировую и русскую литературу. Батюшков, Чаадаев, Пушкин, Гоголь со скитанием «мёртвых душ» по аду русской действительности, Достоевский, Островский, Майков, Ходасевич, Брюсов, Вячеслав Иванов, Бальмонт, Владимир Соловьёв, Блок, Белый, Волошин, Городецкий не раз упоминали имя Данте, писали о нём, использовали его образы. Юрий Ключников, переводя европейскую литературу, естественно, не мог обойти вниманием этого великого поэта Возрождения и с радостью перевёл ряд его сонетов.

Сонеты Данте принято относить к направлению «Dolce stil nuovo» – «нового сладостного стиля», которое воспевает и земную, и небесную любовь. Эти два вида любви должны слиться в единое целое и в жизни, и в стихах. Молодой Данте создал свой сонетный цикл, сумев объединить эти любовные потоки. Сделанные Юрием Ключниковым переводы больше всего говорят о любви, причём в стихах поэт позволяет себе больше, чем это было в его жизни: ведь отношения с Беатриче так и не состоялись в полноценном любовном смысле и остались платоническими.

Большая часть сонетов Данте вошла в его книгу «Новая жизнь», которая при жизни поэта не получила большого успеха, а в дальнейшем её звезда померкла в лучах «Божественной комедии». Однако преемственность главной книги Данте по отношению к «Новой жизни» несомненна: многие мысли и переживания поэта, представленные в сонетах, перекочевали в его великую трилогию.

12 (LII) ДАНТЕ – ГВИДО КАВАЛЬКАНТИ*

О, если б я и ты, и все друзья

По скрытому душевному влеченью

Умчались против ветра по теченью,

И в море быстрокрылая ладья

Несла бы нас на гребне бытия,

И мы навстречу звёздному свеченью

Слагали б гимны красоте творенья!

Познала радость бы душа моя.

И монну**, ту, чьё тайное число

Записано как «тридцать» на скрижалях,

В ладье судьбы чтоб к счастью унесло.

Пусть маг её забыть заставит о печалях.

Чтобы мечтала о любви светло,

Земли обетованной светлых далях.

18 (LXV)

Любимая, ты свет моих очей,

И взор твой – неземного благородства.

Жизнь без него моя полна сиротства,

С ним не сравнятся тысячи речей.

При свете дня и в сумраке ночей

Я чувствую влечения господство.

Тогда клянусь себе – начну бороться

С желанием смотреть в зрачки я ей.

Но снова в сердце чувствую вину –

Глаза мои не слушаются боле

И тянутся, где чудо мне явилось.

Закрою их, ослепший поневоле,

Чтобы страсти угасить волну…

Амор, он знает, что со мной случилось!

19 (LXVI)

О госпожа моя, как я хочу

Найти в вас неизменную опору!

Устал я от мучений, и Амору

Нести столь тяжкий груз не по плечу.

Я падаю, хоть верил, что лечу.

Пленённый дух идти не может в гору,

Он может лишь роптать в такую пору

И вопрошать: «За что я так плачу?»

Досадно Вам узреть неправоту,

Но я неужто умереть достоин?

Вы знаете прекрасно сами – нет!

В бою со страстью я паду как воин.

Не выжить, если Вы уйдёте за черту,

Где мне не виден Ваш чудесный свет.

20 (LXIX)

День Всех Святых, блаженство даль таила.

Шли женщины, и среди них она…

Других как будто всем превосходила,

С Амором рядом шла, вся как весна!

Светилась в ней таинственная сила,

В её очах жила любовь одна,

И взгляд мой к ней навеки пригвоздила

Небес в них отражённых глубина.

Она дарила щедро свет достойным,

Хотелось рядом с ней творить добро!

И словно путь закрыло злобе, войнам

Её души чистейшей серебро.

Сошла с небес возвышенно, спокойно,

Кто воспоёт её, блаженно то перо.

49 (LXXXVI)

Живут в моей душе две госпожи,

Владеют обе ею полновластно.

Обеих я люблю светло и страстно,

Сомнений нет, ведь обе хороши.

Одна светла красой своей души,

За добронравие похвал достойна разных.

Другая красотою к ангелам причастна,

Стройна, нежна. Ох, трудно мне решить,

Кого избрать. Тогда без лишних слов

Влюбиться я в обеих дам готов…

Но требует Закон мне сделать выбор.

Я в замешательстве, признаться надо, ибо

Нельзя для радости красу не возлюбить

И добродетель в женском облике не чтить.

50 (LXXXIX)

Кто сможет ей ещё глядеть в глаза

С бесстрашием, иных не видя выгод?

Я из-за них увидел смерть как выход,

Чтоб перестала боль меня терзать.

Пусть мой уход поможет показать,

Как не прейти черту и сделать вывод:

Другой безумец разве должен видеть

Красу сей девы? Стоит отказать.

Влюблённым в назидание иным,

Как я, они спешат путём земным,

Судьба до срока мне уйти велела,

Чтоб опыт не растаял мой как дым.

…Жил бы ещё, смерть душу мне б не грела,

Как жемчугу с утра луч солнца смелый.

52 (LXII)

Любовь нас, смертных, решетит стрелами,

Их рассылает резвый Купидон.

Решение, оно всегда за вами,

Как выполнять незыблемый Закон.

Не стоит ставить жизнь свою на кон.

Коль спросите, скажу между делами –

Ему всегда послушны будьте сами!

Упрямых быстро образумит Он.

Придите откровенным к вашей даме

С букетом роз иль милыми цветами.

Бог чувства к подношениям привык.

Добро любви весомей зла, полезней.

Слова же, чем красивей и любезней,

Быстрее доведут до цели напрямик.

58 (CXIII)

Вы самых лучших, искренних даров

Достойны, голос ваш всегда был чистым,

Но кто в проводниках неверность числит –

С сокровищем не делит общий кров.

Как уберечься от слепой любви шипов?

Не знал я и страдал от ран, неистов.

Но минерал волшебный есть, лучистый,

Научит жить он тех, кто жить готов.

Слепой не различит – закат, восход,

Закрыло горизонт ему несчастье

Души, страдающей от болей и невзгод.

Меня бы убедило лишь участье

Правдивых слёз, вот главный аргумент –

Он вместо слов меня сразит в момент.

61 (CV)

Нет, меч возмездия не должен затупиться

Теперь, когда её на свете больше нет.

Молю, о Боже, сохрани любимой след,

Чтоб не остался безнаказанным убийца,

Чтобы ему не удалось сокрыться.

Судьба найдёт его и через сотни лет.

Сразит возмездие его скелет –

Не спрятать от судьбы злодеям лица.

Залит зловещим ядом этот мир.

Молчит, объятый сном, род человечий,

Но продолжается недуга мрачный пир.

Невинной жертве помоги с небесной встречей.

Останови разгул, Господь, останови!

Верни мне Правду, равновесие Любви.

ФРАНЧЕСКО ПЕТРАРКА (1304–1374)

Выдающийся поэт эпохи Возрождения, Франческо Петрарка был не менее популярен, чем его старший собрат по перу Данте Алигьери. Его считали одним из самых ярких представителей гуманизма. Отец поэта был юристом, принадлежал к партии «белых» гвельфов и был вынужден перебраться на юг Франции, покинув Флоренцию. Петрарка учился юриспруденции, получил прекрасное образование в Болонском университете, но с юности тяготел к изучению классической литературы. После университета принял священство и какое-то время служил в церкви (сан давал средства к существованию). При этом религиозность Петрарки была вполне искренней, как и его поэтическое творчество: ему всё время приходилось бороться со своими страстями.

Он рано начал писать – и стихи, и трактаты, созданные на латинском языке. Импульсом к написанию стихов стала его любовь к Лауре де Нов, которая оказалась неразделённой. Историки до сих пор не установили, соответствовала ли реальная Лаура де Нов, супруга графа Гуго II де Сада (между прочим, предка маркиза де Сада, семья которого всерьёз изучала эту тему), персонажу лирических произведений поэта: ведь ни в одном письме его родственникам и друзьям мы не встретим это имя. Но известно, что она была матерью одиннадцати детей, проявляла интерес к литературе и даже была участницей авиньонского «Двора любви» – литературного салона, который создала графиня и виконтесса Алази Авиньонская. Петрарка впервые увидел златокудрую красавицу в церкви Святой Клары в Авиньоне, пытался поймать её взгляд, влюбился в неё и хранил это платоническое чувство к замужней женщине, верной своему мужу в течение многих лет (она вышла замуж в 15 лет). На момент встречи ей было всего двадцать лет, а ему двадцать три, и он, как священнослужитель, дал обет безбрачия. Он посвятил ей 366 сонетов, которые впоследствии были признаны классикой и эталоном высокого любовного чувства.

При этом Петрарка не отличался святостью поведения и вступал в контакты с женщинами, причём у него были две незаконнорождённые дочери от разных женщин. Биографы, которые признают реальность возлюбленной поэта, отмечают, что Петрарка и Лаура виделись незадолго до её смерти, 21 сентября 1347 года, в тот же месяц и день, но через 21 год после знакомства. Причина столь ранней смерти Лауры (ей было 38 лет) неизвестна, может быть, это была чума, опустошавшая округу как раз в те дни, а может, что-то другое. Поэт не мог смириться с этим фактом и ещё десять лет был мыслями с ней. Под старость он признавался, что мечтает воссоединиться с ней в инобытии.

Петрарка много писал, причём наибольшую славу на первом этапе его литературной судьбы принесли ему прозаические произведения на латинском языке. Это две его автобиографии и трактаты на этические темы («О средствах против превратностей судьбы», «Об уединённой жизни», «О монашеском досуге», «Об истинной мудрости»), в которых заметна борьба двух начал в душе автора – его желания любви и религиозных устремлений. В «Письмах без адреса» Петрарка активно обличал лицемерие папского двора, чем снискал себе большую популярность. Его стали приглашать в крупные города Европы (Париж, Неаполь и Рим) на коронование лавровым венком – особое действо, совершаемое в честь признания его лучшим поэтом эпохи и знатоком античности. Эта традиция, прерванная на тысячу лет, была восстановлена незадолго до того, как Петрарку короновали в Риме – городе, который он в итоге выбрал для этой процедуры. Коронование произошло в церкви Санта-Мария-ин-Арачели на Пасху. Этот день (8 апреля 1341 года) стали считать символической датой начала эпохи Возрождения. Король Неаполя был поражён глубиной эрудиции поэта.

Оказавшись в Париже, Петрарка стал выступать с речами о необходимости возрождения Римской республики, что вызвало неудовольствие его покровителей во Франции. Ему пришлось покинуть эту страну. В Италии Петрарка нашёл большое количество новых друзей (в том числе и Боккаччо), много путешествовал по стране, выполнял различные дипломатические миссии, действуя при дворе Висконти (знатный аристократический род, доживший, между прочим, до нашего времени: кинорежиссёр Лукино Висконти восходит к нему), и в конце концов поселился в Венеции, где и умер. Как отмечают биографы, усопшего поэта нашли за письменным столом с пером в руке – он так и не закончил жизнеописание Цезаря.

Петрарка был очень ярким и уважаемым гуманистом, произведения которого вызывали восторги и высоко ценились современниками. Его латинские произведения открыли итальянцам внутренний мир человека, они опирались на прочный фундамент античности, которая становилась всё более популярной, а его трактаты и письма обличали пороки современности и злоупотребления власти, что нравится массам во все времена. Но ему было этого мало, душа тянулась к стихам. Интересно, что он сам не очень-то ценил собственную лирику, считая стихи «безделицей», «пустяками», несерьёзным занятием, которое нужно для отдохновения и «для себя». Но именно оно в конце концов обессмертило его имя. Стихам и потомкам посчастливилось – поэт бережно хранил каждое стихотворение, не потому что ценил свой поэтический уровень, а потому что был очень привязан к образу возлюбленной и всем материальным формам, напоминавшим о ней. Современников и потомков буквально пробивала пронзительная искренность поэта. Невозможность быть вместе с объектом любви неизбежно вело к платонизму, но он был не абстрактным, а очень живым, наполненным индивидуальным чувством.

Личность Лауры и тема любви к ней величайшего поэта была и остаётся под пристальным вниманием людей искусства, которые сочиняют о ней стихи, посвящают ей картины и даже иконы, пытаются найти неисследованные обстоятельства её жизни. Тема платонической любви освещалась многими поэтами, но раскрытие её в литературе во всей её возвышенности и красоте связана с именем Петрарки.

Книга сонетов Петрарки «Канцоньере», что в переводе означает «песенник», разделяется на две части – стихотворения, написанные «на жизнь» (263 сонета) и «на смерть» (103 сонета) «мадонны Лауры». Лаура после смерти в стихах Петрарки превращается в «вожатого», который водит его по высшим сферам инобытия.

Стихи Петрарки, его мадригалы, секстины, канцоны и особенно сонеты были положены на музыку. Композиторы эпохи Возрождения, романтики XIX века (Шуберт, Лист) и даже Шёнберг в XX веке написали музыку к его произведениям, которая в дальнейшем с успехом исполнялась перед зрителями. Основа его лирики – любовь и любовные переживания, но ряд сонетов, созданных поэтом, – это стихи о Боге, о жизни, о человеческих отношениях: всё-таки гений не может быть поэтом одной-единственной темы.

У поэта уже при жизни появилось множество подражателей, которых назвали петраркистами. Наименее талантливые и многословные из них создали целое направление – петраркизм, это поэзия, основанная на воздыханиях, где образ изначально задан и мысль предсказуема. Главное отличие сонетов Петрарки от стихов его многочисленных подражателей в том, что его стихи пронизаны подлинным чувством (ведь объект любви был реальным и конкретным!), а у подражателей этого чувства, как правило, не было – да и как оно могло появиться, если воспевался придуманный образ! И обычные читатели, и тем более литераторы всегда могли увидеть эту абстрактность поэзии петраркистов и характерное для подражательной поэзии отсутствие осязаемости и зримости деталей, подтверждающей подлинность. Гениальные поэты, такие как, например, Шекспир боролись с петраркизмом и старались основывать свою лирику на более реальных образах и подходах к изображению. Тем не менее нужно признать, что влияние Петрарки на итальянскую и мировую поэзию было огромным. В памяти людей он остался гениальным творцом, сумевшим поднять и своё творчество, и свою любовь к недосягаемым небесным высотам.

2 (II)

По молодости я ему перечил,

И получалось всё легко тогда,

Но он прицелился, попал, пришла беда,

И у меня опять случились встречи.

Я жил тогда наивно и беспечно,

Но неожиданным ударом без труда

Амур пробил меня, рука его тверда.

Я думал, что сражён теперь навечно –

Смутился. Как хотелось дать отпор!

Всегда бороться за свободу сладко,

В конце концов закрыться от всех бед.

Но он стрелял прицельно и в упор,

А стрелы говорят по сути – кратко.

И сожалеть не стоит – толку нет.

6 (VI)

Я сбит с пути тем безрассудным чувством,

Которое лететь за ней меня влечёт,

Оно меня то радует, то бьёт,

То с холодом её встречаюсь грустно.

Стремлений пылких распирает зов.

Плыву за ветром чувственным поспешно,

Мечтаю, чтобы грудь дышала нежно,

Но там, где страсть, нет ни руля, ни парусов!..

Влечений конь узду терпеть не хочет

И душу направляет в пропасть, в ад.

Борюсь, но страсти по ночам не спят

И мою волю разрушают, точат.

Вкусить мне не дано ни счастия, ни славы,

А лишь неспелый плод, подобие отравы.

61 ( LXI)

Благословенны месяц, день и час,

Когда однажды в полутёмном храме

Любви в груди моей зажглося пламя!

Сиянием божественным лучась,

Благословен Порыв, что сблизил нас,

И правил по законам тайным нами.

Стрелой пронзён, любви согрет лучами,

И жар сладчайший в сердце не угас!

Благословен судьбе моей подарок.

Среди укусов и отчаянных ударов

Мадонны именем я боль переношу,

Канцоны звонкие о страсти я пишу,

Златые помыслы о ней одной лелею,

Подумать ни о чём ином не смею!

91 (XCI)

Красавица, свой несравненный лик

Ты от Творца в подарок взять сумела.

Мне думается, Тот, кто дал нам тело,

Кто бесподобно славен и велик,

Грустил, Он рядом быть с тобой привык.

А ты к земле спуститься захотела,

Но вновь звездою в небо улетела.

К Нему вернулась. Я твой путь постиг.

Себе не представляю лучшего удела,

Вслед за тобой освободить себя от тела,

С благодарением припасть к великому Тому,

Кто вместе посылает нас во тьму,

Заставив выпить искусительную чашу

И щедро одарив любовью участь нашу.*

124 (CXXIV)

Я пережил любовь, судьбу свою

От кратких ласк до длительных влечений.

Завидую другим, а мой итог плачевен,

Смотрю в былое, пред концом стою.

Хотя Амур горит – себя не узнаю.

Удел предательства в душе моей начертан.

Как тяжко жить среди сплошных мучений!

И ярость гложет, что живу в слепом бою.

Тоска гнетёт. И юность больше не вернётся,

И худшее грозит меня в капкан поймать.

Но путь земной прошёл до половины.*

Надежд алмаз стекляшкой обернётся,

Любви моей, увы, никак не удержать,

И нить мечтаний рвётся у средины.

132 (CXXXII)

Я не люблю!.. Но что со мной тогда?

Какой огонь в груди столь жарко пышет?

И почему молитв Амур не слышит?

Какая светит надо мной звезда?

На что же жалуюсь, и есть ли в том беда,

Коль взят ты в плен, но стоны страсти тише?

Ведь в жизни смерть-любовь друг к другу ближе.

Единый корень. Боль с блаженством сходны, да?

Страданье-страсть, слова похожей масти.

С собой в войне, на бунтаря похож,

Над разумом своим не чую власти,

Ко мне в июле зимний холод вхож,

Теснят мою природу разные напасти –

А в январе и сам от зноя чую дрожь.

241 (CCXLI)

Амур легко мне подарил наш миг,

Сразил копьём любви неотразимым,

Меня огнём наполнив негасимым –

Твой взгляд в ответ коротким был, как блик.

Грозил мне гибелью удар, я сник.

Но он добить меня решил неотвратимо

И жалости стрелу вонзил незримо,

Двойною мукой переполнив мой родник.

Пылает рана болевым сияньем,

Другая язва тихо кровоточит,

И слёзы её стенки едко жгут.

Но мой пожар гасить никто не хочет,

И сердце полнится любовью и страданьем –

Кого жалеют, того больше ждут.

283 (CCLXXXIII)

Дня с ночью передвинулась граница –

На душу тень зловещая легла.

Возникла непроглядная темница,

Исчезло моё солнце. Ты ушла.

Всё дорогое сожжено дотла.

Молчат уста, что пели мне как птицы,

Ни взор, ни слух не может удивиться

Уж ничему. Настала тишь и мгла.

Всех ждёт на свете смерть, могила, тленье,

Но память, вот что даст мне утешенье,

Любимой облик, как надежды колос.

И если бы сумел Мадонны голос

Я вновь услышать, то любви цветенье

Не людям бы внушил, но зверю тоже.

301 (CCCI)

Брожу вдоль рек один, среди лесов,

Где звери бродят, стаи птиц порхают.

Но мысли и сюда упрямо проникают –

Как мне уйти от скорбных голосов?

В местах родных, где много дней, часов

Душа жила, теперь прогулка нелегка ей.

Холмов унылых образы мелькают…

Дорога к радости закрыта на засов.

Картина та же, мне понятна вся,

Лишь я другой, растаяли восторги,

Надолго в сердце мне пришло страданье.

Я счастье видел здесь, теперь нельзя.

Она, одежд земных красу отторгнув,

Взлетела в небо к Богу на свиданье.

303 (CCCIII)

С Амуром никогда не разлучался.

На дивных берегах с далёких пор

Он вёл со мной весёлый разговор

И на волнах играючи качался.

Цветы, трава, холмы… Со мной прощался

Весенних птиц чудесный райский хор.

Цвёл сад любви, сокрытый среди гор,

Где я от бурь, измученный, спасался.

Дриады, нимфы!.. Тот восторг постиг,

Ведь счастье рождено не стопкой книг,

Оно взаймы так просто не даётся…

Услышьте, наша жизнь омрачена,

Печать конца, поставлена она –

Бессмертие усилием берётся.

ЮРИЙ КЛЮЧНИКОВ

По мотивам сонетов Петрарки

Апрельским днём обманчивой весной

Я положил начало той ошибке,

Что угрожает нарушению Основ,

Границы коих неясны и зыбки.

Благое место, где в один из дней

Любовь моя стопы остановила

И взор ко мне священный обратила,

Что воздуха прозрачного ясней.

Воспел любовь. А там в одном котле

Кипят и мёд, и яд. Искал я славы

На нашей грешной, горестной земле,

В Италии. Но избежал расправы.

Учителем прослыл народу своему.

В действительности взять готов суму,

Отправиться по городам и сёлам…

Измучен был занятьем невесёлым:

Писал стихи, в крови почуяв зов весны,

И ими вдруг увлёк едва не полстраны.

ЛОРЕНЦО МЕДИЧИ (1449–1492)

Лоренцо Медичи, он же Лоренцо Великолепный – один из самых ярких живых символов эпохи Возрождения в период её максимального расцвета. Крупный политик, дипломат, коллекционер, меценат, благосклонности которого к искусствам обязаны многие художники республики. Он принадлежал к высшим аристократическим кругам Италии и восходил к очень знатному роду. Его дед Козимо считался основателем династии флорентийских правителей, с деятельностью которых связано множество преобразований. Родители Лоренцо были в центре событий тогдашней политической и культурной жизни, и потому нет ничего удивительного в том, что мальчик, получивший блестящее образование, со временем встал во главе республики. Его с раннего возраста различными способами вводили в политику – окружая его дипломатами, вводившими поручая ему выполнение важных дипмиссий, заставляя присутствовать на встречах с руководителями государств и Церкви. Отец следил и за физической и военной подготовкой сына, который с отроческих лет с удовольствием принимал участие в рыцарских турнирах. Мать старалась привить ему вкус к искусствам и меценатству. Лоренцо десять (!) лет учился во Флорентийском университете, овладевал риторикой и поэтикой, изучал греческую и римскую культуру, общался с поэтами (Кристофоро Ландино, Данте), видными философами (Марсилио Фичино), греческими и византийскими учёными и политиками.

Отец Лоренцо рано умер, и сыну пришлось возглавить страну уже в возрасте 19 лет, в 1469 году. Флоренция была истощена войнами и внутренними смутами, и единственное, что могло спасти это государство, по мнению молодого лидера страны, – установление более строгих порядков. Такая политика Лоренцо вызвала большое недовольство тогдашней политической элиты. Возник заговор, и вспыхнул бунт, организованный клерикальной группой Франческо Пацци. Восстание было благословлено папой римским Сикстом IV, недовольным гуманистическими взглядами молодого правителя, и началось с покушения на Лоренцо Медичи и его брата во время мессы в кафедральном соборе. Лоренцо удалось избежать гибели, в отличие от брата, он сумел скрыться от разъярённой толпы. Однако молодой правитель Флоренции не стал капитулировать перед бунтовщиками и оказал им активное сопротивление. Всех заговорщиков удалось поймать, предать суду и казнить. Папа римский был взбешён поведением Лоренцо. Его отлучили от Церкви, а на его имущество правительство страны наложило арест. Лоренцо не испугался этого шага и продолжил свою политику укрепления государства. Тогда папа Сикст IV объединился с королём Неаполя и пошёл войной на Флоренцию. Война длилась довольно долго, до тех пор, пока Лоренцо не сумел использовать свои дипломатические таланты и заключить с королём договор о мире. Флоренция получила передышку, во время которой молодой правитель осуществил серьёзные реформы, обеспечившие дальнейший подъём жизни в стране. Популярность Лоренцо выросла, это позволило ему управлять Флоренцией и покровительствовать искусствам. Он собирает вокруг себя выдающихся мастеров кисти – Леонардо да Винчи, Сандро Боттичелли, Микеланджело Буонарроти. Они создавали неповторимую атмосферу поклонения высокому искусству в республике и укрепляли её положение в мире.

Лоренцо был женат на Лукреции Марии Ромола, имел от неё десятерых детей, из которых трое умерли в раннем возрасте. Исследователи биографии Лоренцо утверждают, что этот брак не был союзом двух счастливых и любящих друг друга супругов. Жена была набожной и не разделяла возрожденческую философию мужа, потому много времени проводила в Риме.

Сегодня многие историки утверждают, что клан Медичи спонсировал искусство Возрождения как некую сознательную антитезу христианству, внедряющую в сознание людей культ плоти. Наверное, во многом так и было, но Возрождение не пропагандировало уродство, а возрождало идеалы Античности с её одухотворённой красотой тела, забытой в Средние века, – история культуры движима таинственными ритмами. Медичи был разносторонним человеком и помимо коллекционирования предметов искусства и покровительства мастерам пера и кисти сам писал стихи, преимущественно стилизации античной поэзии. Представленное в этом сборнике большое стихотворение «Вакхическая песня» – типичный гимн эпикурейству с его исступлённой жаждой наслаждений и культом любовной страсти, чему поклонялись даже самые продвинутые и образованные люди эпохи Возрождения. Насколько эти страсти отличаются от суровой строгости Высокого Средневековья и даже от неоплатонизма! Перед нами памятник эпохи, в которой человек попытался обрести свободу так, как её тогда понимал. Автор этой книги перевёл это стихотворение вовсе не потому что ему близко подобное эпикурейство, отнюдь нет, а чтобы показать тот тёмный лик эпохи Возрождения, о котором в советское время почти не писали и сейчас практически не говорят. Как поэт Лоренцо ярок и, безусловно, обладал и талантом, и мастерством, и внёс свой несомненный вклад в копилку мировой поэзии и культуры.

ВАКХИЧЕСКАЯ ПЕСНЯ

Старцем и во цвете лет

Будь мгновениям послушен.

Завтра твой исчезнет след,

Ты себе сегодня нужен.

Помни, кто здоров и юн:

Таковым не будешь вечно.

Отрицаешь это – лгун.

Потому живи беспечно.

На земле надёжный путь

Знают Вакх и Ариадна.*

Всё бери от жизни жадно,

Наслажденья не забудь.

Боль покажется отрадной,

Если слёзы с глаз смахнуть

Даже на дороге страдной,

Коль умеешь отдохнуть.

Козлоногих не пугай,

Эти чтут свою науку –

Разгоняют нимфам скуку

На пути в грядущий рай.

Жизнь земная на утехи

Небогата скучным днём.

Преврати грехи в огрехи

Ночью собственным огнём.

Стань на миг парнокопытным,

Дев прекрасных не жалей.

Молодым и любопытным

В кубок их вина подлей.

Обожал науку страсти,

До седых волос Силен.**

Был знаток любовной власти,

Чтил эпохи перемен.

И свои услуги дева

Безвозмездно не отдаст.

Это знает каждый демон,

В прошлом ведал царь Мидас.***

Вакху кланяйся, Амуру,

Избегай дурных морщин,

Да смотри, любезный, сдуру

В страсти не переборщи!

Повторю: земных мгновений

Не теряй нигде, ничуть.

Обновленье наслаждений

Нам сулит подлунный путь.

Что с людьми случится завтра,

Их самих заботит пусть –

Вот единственная правда.

Позабудь тоску и грусть!

никКоло макиавелли (1469–1527)

О заслугах Никколо Макиавелли перед родной Италией и историей в целом можно писать и говорить бесконечно. Его называют первым политологом нового времени. Главный труд Макиавелли – «Государь» – широко и скандально известен. Один из советских словарей иностранных слов толкует «макиавеллизм» как политику, основанную на культе грубой силы, на пренебрежении нормами морали, как коварство, вероломство, двуличие и лицемерие. Однако большинство историков убеждены, что в честности, личной порядочности и благородстве Макиавелли сомневаться не приходится. Это был очень умный человек, обладавший многочисленными талантами, политик, входивший в правительство Флоренции, дипломат, философ, историк, поэт, драматург, театральный режиссёр, композитор, теоретик государственного и военного строительства и предтеча современной политологии.

Никколо Макиавелли на первый взгляд не должен иметь никаких касательств к поэзии. Жёсткий прагматик, гений интриг, занимавшийся созданием идеологии и практической политикой, он по своему складу должен опираться на интеллект и логику, а не на образы и возвышенные чувства. Так оно на самом деле и было, но тем не менее этот разносторонний по своим талантам человек тоже пробовал сочинять стихи. Не сказать, что они были выдающимися, но всё же он их писал, и они читались тогдашними любителями поэзии. Надо сказать, что его жизнь была настолько драматичной и дающей множество ярких возможностей, чтобы её запечатлеть, что его попытки настроить своё перо не только на прозу, но и на поэзию не удивительны. Своеобразной поэзией наполнены и его афоризмы, которые можно было читать как в прозе, так и в виде поэтических переложений.

Никколо Макиавелли родился в 1469 году в семье дворянина, принадлежавшего к старинному, но обедневшему роду. Дохода от имения отца на зажиточную жизнь не хватало, но было достаточно для покупки хороших книг, которыми мальчик зачитывался с раннего возраста. Биографы отмечают, что он увлекался римской историей, родной итальянской поэзией (Данте, Петрарка, Боккаччо), народными флорентийскими легендами и песнями. Он пробует сочинять стихи с юного возраста, слагает ряд карнавальных песен, в которых немного подражает Лоренцо Великолепному. С самого начала юноша присматривался к власти, но смотрел на неё весьма критическим взором, как в переносном, так и в прямом смысле: биографы отмечали застывшую на его губах полуулыбку, из которой непросто было понять его истинное отношение к собеседнику и миру. Он так и не вошёл в окружение Лоренцо Медичи, несмотря на меценатскую политику этого правителя, поскольку считал его тираном, и негативно отнёсся к неистовому монаху Джироламо Савонароле, который некоторое время правил после свержения Лоренцо. В его книге «Государь» можно найти критику методов Савонаролы, «безоружного пророка», делавшего ставку на силу страстной проповеди, но не удосужившегося подпереть свою политику и реформы военной мощью. Крах Савонаролы он объяснил его утопизмом: «Введённые им порядки рухнули, как только толпа перестала в них верить, у него же не было средств утвердить в вере тех, кто ещё верил, и принудить к ней тех, кто уже не верил».

Тем не менее хорошие связи играли большую роль в любую эпоху. Макиавелли учился во Флорентийском университете, и сложилось так, что его преподаватель Марчелло Адриани через какое-то время возглавил правительство. Он составил протекцию своему талантливому ученику, и в 1498 году тот в возрасте 29 лет занял пост второго канцлера Флорентийской республики. Положение, в котором находилась Республика, было очень непростым. Некогда единая Римская империя была давно разрушена, новое единое государство Италия появится на свет лишь через несколько веков. А различные города-жемчужины – Рим, Венеция, Неаполь, Пиза и сама Флоренция – находились в состоянии постоянной вражды друг с другом. Не менее опасными были внешние угрозы: со стороны той же Франции на итальянскую территорию вторгся Карл VIII. Система обороны была выстроена плохо – так, Флоренция предпочитала наёмные войска, которые могли перейти на сторону противника или повернуть против нанимателей. Союзники, которые призывались итальянскими городами для защиты, были весьма ненадёжны: в те времена было в порядке вещей после оказания помощи занять территорию тех, кто расплатился с ними. С Флоренцией в годы правления Медичи по прозвищу «Несчастный» всё произошло ещё печальнее – он вначале согласился на все условия Карла VIII, а затем бежал, испугавшись гнева народа, который счёл такие действия предательством.

Как можно видеть, исторический контекст, в котором формировались политические взгляды Макиавелли, изначально сочувствовавшего республиканским взглядам, явно не располагал к восхищению слабыми правителями, даже если они при этом поддерживали искусство. Начинающий политик быстро осознал, что лишь сильная и одновременно умная власть, обладающая собственной армией, может защитить страну от вторжения. Собственно, назначение Макиавелли секретарём Флорентийской республики состоялось уже после бегства Медичи и казни Савонаролы. Молодой политик побывал с дипломатическими поручениями при дворе французского короля, где его всерьёз не восприняли, хотя ему удалось заключить выгодные для Флоренции, умиротворяющие короля договоры. После этого был вынужден вернуться домой, где умерли его отец и сестра, и возникли сложности с карьерой. Но предприимчивый политик преодолел сложности и поправил свои дела тем, что женился на богатой женщине, принадлежавшей к знатному роду Корсини, от которой у него появилось несколько детей. Впоследствии они стали заметными людьми в стране (старший стал казначеем герцога, средний – генерал-лейтенантом морского флота, младший – священником). Удачный брак позволил ему продолжить карьеру: молодого дипломата отправили к Чезаре Борджиа, диктатору, о жестокости и коварстве которого ходили легенды.

Макиавелли учился у всех людей, встречавшихся ему на пути. Методы Борджиа, сочетавшие в себе обаяние, удачливость, жестокость и цинизм понравились секретарю Флорентийской республики, хотя его излишнее упование на судьбу и вера в свою счастливую судьбу показались опасными. Предвидение Макиавелли оказалось верным – Чезаре был вскоре обманут новым папой, взошедшим на престол, – Юлием II. Всё это формировало в молодом дипломате убеждение: никому в политике верить нельзя, а подлинный государь должен обладать изощрённым умом. Нельзя верить никому, а судьбе тем более – именно она может изменить в первую очередь.

Так произошло и с судьбой самого Никколо Макиавелли. Он видел, какой опасности подвергается республика, и организовал вооружённое сопротивление испанским наёмникам, которые были призваны папой Юлием II. Но испанцы победили это наспех сколоченное войско и возвели на трон изгнанных за предательство и трусость Медичи. Бывший секретарь республики был отправлен в отставку, а затем обвинён в заговоре против Медичи и посажен в тюрьму, где подвергнут жестоким пыткам. Однако Макиавелли проявил стойкость, сохранил присутствие духа и с присущей ему изобретательностью сумел доказать свою полную невиновность. Его освободили, и, находясь в тишине собственного имения, он погрузился в то занятие, которым обычно и занимаются политики, отрешённые от власти, – написание мемуаров. Впрочем, мемуарами «Государя» сложно назвать – это прежде всего трактат о природе власти, описывающий модель идеального государя, размышления, конечно же пропущенные через призму собственной политической судьбы. Настроение народа, взаимоотношение государя с подданными, наука интриговать, разделять и властвовать, секреты сохранения власти на долгие годы – вот темы, волнующие автора, который стремится донести плод своего опыта и размышлений до сознания думающих граждан и представителей правящего сословия.

Вопреки расхожему мнению, нельзя считать трактат Макиавелли беззастенчивой апологией деспотизма. Его понимание силы скорее ближе было к формулировке «сила ума», нежели к идее государственного насилия. Он описывает три способа прихода правителя к власти: оружие, сила или насилие (armi, forza или violenza), удача (fortuna) и добродетель (virtù). Лишается власти государь либо благодаря действию внешней силы, либо по внутренним причинам, чаще всего связанным с «презрением народа». Оно появляется, если государь проявляет нерешительность, деградируя как политик и человек, в чьей душе стали развиваться пороки, или разрушая «образ страны», управляемой им. Удерживать власть государю помогают добродетели, среди которых наиболее важными он считал милосердие, благоразумие, щедрость, скупость (сдержанность), гуманность, создающие вместе репутацию. Единство страны создаёт триада главных факторов: язык, нравы, обычаи – и мудрый государь должен поддерживать их, балансируя между знатью (грандами) и народом. Подлинный государь должен хорошо знать историю и черпать из неё нужные примеры для подражания. Если он хорошо изучит историю, то убедится, что для народа важнее успешность правителя, управляющего им, нежели его добродетельность, потому что именно успешность обеспечивает общественное благо. Это центральный пункт политической философии Макиавелли. Правитель же должен всегда проявлять силу льва и хитрость лисицы. Только так он сможет управлять человеческой массой, ибо люди по своей природе, считал Макиавелли, неблагодарны, лживы, непостоянны и трусливы, к добру их может принудить только необходимость. Истинная мораль – выполнение общественного долга.

Можно представить, как современники приняли этот блестяще написанный трактат, предназначавшийся одному человеку – Лоренцо Медичи. Макиавелли хотел помочь правителю объединить раздробленную Италию. Кстати, биографы утверждают, что просвещённый флорентийский тиран не стал открывать этот трактат, а приказал послать философу несколько бутылок хорошего итальянского вина. Зато трактат открыли другие люди и внимательно вчитывались в него на протяжении веков. Книга была новой для западного мышления – на Востоке подобные наставления правителям были весьма популярны, вспомним «Тирруккурал» («Тамильскую Библию») или китайские наставления правителям, запечатлённые в трудах Конфуция и Сунь-цзы. «Государя» читали разные правители мира: Наполеон, говоривший, что это единственный автор, которого стоит читать, Черчилль, генерал де Голль, Ленин, одобрительно высказывавшийся об «умном флорентийце», и, наконец, Сталин.

Католическая церковь запретила это произведение. Макиавелли пришлось перенести несколько тяжёлых ударов, связанных с его карьерой государственного чиновника. Его несколько раз возвышали, а потом отодвигали от власти. Он отказался от эмиграции во Францию, куда его усиленно звали, и остался верен Флоренции. После восстания 1527 года, когда в конце концов было восстановлено республиканское правление, Макиавелли предпринимает последнюю попытку вернуться во власть и выдвигает свою кандидатуру на пост секретаря Коллегии Десяти (он занимал этот пост ранее). Но новая власть не оценила его былых заслуг, и вскоре секретарь Флорентийской республики умер. На его могиле в церкви Санта-Кроче красуется надпись: «Никакая эпитафия не выразит всего величия этого имени».

Главная идея, ради которой он бился на своих дипломатических полях, заключалась в том, чтобы во Флоренции появилось собственное ополчение, чтобы оно было высокоподготовленным и состоялось при его жизни. Флоренция дорого заплатила за эту ошибку. Но жизнь научила флорентийцев любить свою родину. Несколько вторжений иноземцев и наёмников заставили их осознать, что любовь эта должна воплощаться в поступках. Призыв к созданию ополчения был услышан уже после смерти Никколо Макиавелли. Ополчение было создано и на протяжении веков успешно отражало нападения чужеземцев. В том, что Флоренция стоит до сих пор и что она сохранила свой культурный фонд, тоже заслуга Макиавелли.

Несмотря на вынужденное погружение в грубую материю власти, Макиавелли всё время тянуло к чему-то тонкому, и он постоянно возвращался к литературе. Отчасти это было данью моде, согласно которой всякий образованный гуманист обязан был что-то сочинять, обращаться к Античности, осмысливать историю, переводить пьесы. Действуя в духе этой традиции, Макиавелли написал ещё несколько книг по истории Флоренции, военному строительству в Республике, работы о языке и речи, а также целый ряд чисто литературных произведений – две поэмы: Decennale primo (1506) и Decennale secondo (1509), затем он сделал стихотворное переложение «Золотого осла» Апулея, очень популярного в эпоху Возрождения, и написал четыре пьесы. Две из них были переводами соответствующих басен Плавта и Теренция, а две комедии были написаны им самим.

Кроме того, секретарь Флорентийской республики иногда писал стихи. Зачем он это делал? Мы едва ли узнаем об этом, но, зная в общих чертах его жизненный путь и произведения, можно предположить, что ему в мире интриг и политических войн не хватало красоты и любви, и он добывал эти необходимые для души переживания, погружаясь в стихию поэзии. Ему важно было не просто писать, но и получить признание, и сам Макиавелли был недоволен, когда в поэтической антологии, изданной в то время, он не нашёл своего имени. Здесь приведён перевод одного из сонетов Макиавелли и поэтическое переложение его многочисленных политических афоризмов: может быть, так их смысл запомнится читателю лучше.

* * *

Забыть вас на мгновенье не могу,

Ваш образ врезан в душу, как камея.*

Перед Господними заветами в долгу

И перед вами в восхищении немею.

Слугою предстаю прекрасных глаз.

И, значит, истина иную тоже застит.

Ну что же, две равновеликие напасти

Между собою вздорят в этот раз.

Мы говорим «конец», теряя силу,

Богатство, трон, готовимся в могилу…

Ан ждёт куда значительней венец –

Вновь обретаем творческий резец,

Возможности не потерять удачу.

По сей причине я смеюсь и плачу…

АФОРИЗМЫ В ПОЭТИЧЕСКОМ ПЕРЕЛОЖЕНИИ

В данной подборке представлены переложения самых интересных афоризмов Никколо Макиавелли. Здесь, может быть, немного поэзии в её классическом понимании, но зато в избытке поэзии власти, в которую Макиавелли был влюблён, как в женщину.

* * *

Каждый видит, кем он кажется,

Что не часто с правдой вяжется.

* * *

Кто хочет видеть мир реально, не во сне,

Пускай, его храня, готовится к войне!

* * *

Кто опирается на крепкие войска,

Того не съест ни совесть, ни тоска.

* * *

Пускай судьба меня растопчет очевидно.

А я увижу – будет ли от этого ей стыдно?

* * *

Воюй, чтобы порядок в государстве навести,

Иначе к Истине отрежешь все пути.

* * *

Хочешь укрепить своё самодержавие –

Чаще бей кнутом, крепчает благонравие.

* * *

Истинных царей великая обязанность –

Устранить любую безнаказанность.

Разумный царь приходит к силе ружей,

Когда другие средства только хуже.

* * *

Кто хочет победить любой ценой,

Тот недостоин управлять страной.

* * *

Я в силу правды неизменно верю,

Что человеку свойственно – не зверю.

* * *

Мы падки все на злобу и на серебро,

Пока не вынудит Судьба творить добро.

* * *

Не бедность и не горе худшая наука,

Несчастье страшное – отчаянная скука.

* * *

Полны свободы мы, но в самой высшей сфере.

Как боги. Остальные полулюди, полузвери.

* * *

У всех людей имеются глаза,

Глядящие, как правило, назад.

* * *

Хорошо, когда тебе внимают.

Ещё лучше, если сразу понимают.

* * *

Порядки новые нам никогда не милы

И требуют всегда немалой силы.

* * *

Имеющий соузников

Находит и союзников.

* * *

Войны начинают в чистом поле,

А кончают их в большой неволе.

* * *

Любви со страхом не ужиться.

Поврозь приходится кружиться.

* * *

Охотно веря, что правитель новый лучше,

Благоразумия теряем неизменный ключик.

* * *

Фортуна – женщина, и тот с ней чаще ладит,

Кто даму покоряет, а не гладит.

***

Судьба тому царю оказывает милость,

Кто силу чтит, но также справедливость.

***

Когда берётся за оружие народ,

Правителя охрана никакая не спасёт.

***

Иной властитель дум пускается в бега,

Когда приходит время одолеть врага.

Надеется такой, что позовут обратно,

Мол, и на солнце возникают пятна.

-------------------------------------------------------

***

Умы людей бывают трех сортов:

Один лишь сам всё разузнать готов.

Второй щадит свои мозги и нервы

И полагается на трудный опыт первых.

А третьи… головой об стенку их стучи –

Быстрей расколешь только кирпичи.

Среди владык Земли преобладают третьи.

Отсюда все несчастья на планете.

***

Что лучше, возлюбить сурового царя

Или бояться, если брови он нахмурит?

Я думаю, пускай угрюмый взгляд даря,

В поступках меньше допускает дури.

Как правило, обличье о душе не говорит

Суровость может охранять в царе героя.

Поэтому, взглянув на внешний вид,

На всякий случай выберу второе…

***

Не поддавайся никогда посулам новой власти,

Она приносит подданным лишь новые напасти.

***

Пророк хорош тогда, пока вооружён;

Когда лишён оружия заранее сражён...

***

Владеют человеком ненависть и страхи,

Когда заходит речь о собственной рубахе.

***

Скорей дурны, чем хороши бывают люди,

Пока к добру их что-то не принудит.

***

Спасёт правителя от «пузырей» и «трещин»

Бесстрастный взгляд на вещи и на женщин.

МИКЕЛАНДЖЕЛО БУОНАРРОТИ (1475–1564)

Микеланджело Буонарроти известен прежде всего как выдающийся скульптор, живописец, архитектор и мыслитель, однако он был ещё и замечательным поэтом. С этой его ипостасью современный читатель знаком значительно меньше, нежели с его картинами и скульптурами. Но они заслуживают отдельного разговора.

Микеланджело прожил огромную по тем временам жизнь, 89 лет, многое видел – достаточно сказать, что за это время на папском престоле сменилось тринадцать (!) пап. Его век – это расцвет Высокого Возрождения и начало Контрреформации, стремившейся восстановить пошатнувшееся положение Католической Церкви. Микеланджело повезло в том, что этот век был задокументирован, и он, в отличие от многих других художников того времени, был прославлен современниками настолько, что его биография вышла ещё при жизни. Он оставил после себя множество скульптурных работ и картин, самой знаменитой из которых была фреска потолка Сикстинской капеллы, украшающая дворцы Ватикана. В его жизни было много драматического и поэтического, его буквально переполняла творческая энергия, и он пробовал себя в самых разных жанрах.

Итальянский гений родился в 1475 году в небогатой дворянской семье, которая принадлежала к некогда знатному роду. Родителям трудно было прокормить его, и малыша отдали кормилице, которая его воспитала и с самых ранних лет научила разминать глину и владеть резцом. Он закончил школу во Флоренции без особых успехов – единственное, что интересовало его, – это искусство. Он перерисовывал церковные иконы, фрески и рано проявил себя в живописи. Какое-то время он обучался у разных скульпторов, пока не попал в школу Бертольдо ди Джованни, которого поддерживал сам Лоренцо Медичи, правитель республики. Несколько лет он находился при дворе Медичи, и это было очень полезно для его образования и творческого становления. Он познакомился здесь с мыслителями, составлявшими цвет тогдашней Италии, – Марсилио Фичино, Пико делла Мирандола, Анджело Полициано. Однако этот столичный период длился недолго, и после смерти Медичи юноша вернулся домой. Он выполняет заказы Ватикана, создавая скульптуры раки святого Доминика, потом в течение нескольких лет путешествует по Италии, курсирует между Римом и Флоренцией и создавая свои шедевры «Святой Йоханнес», «Спящий Купидон», «Вакх», «Римская Пьета», «Двенадцать Апостолов», «Святой Матфей», наконец «Давид», который, по мнению тогдашних знатоков искусства, «посрамил все античные скульптуры».

После этого было создано ещё немало скульптур: архитектура эпохи Возрождения в Италии, и прежде всего в Риме и Флоренции, во многом была связана с титанической работой Микеланджело. У него были непростые отношения с римской знатью и духовенством, иногда художника заносило в политику. Но его авторитет и слава были настолько велики, а художественный гений настолько бесспорен, что власти не решались прибегать к репрессиям: кроме него закончить работы по созданию и восстановлению монументальных религиозных строений в Италии никто не мог. Хотя скандалы были. Один из них произошёл после завершения Микеланджело работы над фреской Сикстинской капеллы, где святые, по мнению духовенства, были изображены в неподобающем обнажённом виде. После смерти художника эти фигуры были дорисованы и приведены в устраивающий церковные власти вид.

Чувствуя приближение смертного часа, великий художник составил краткое завещание: «Я отдаю душу Богу, тело земле, имущество родным». Микеланджело покинул этот мир в 1564 году в Риме и был в конце концов похоронен в любимой Флоренции в церкви Санкта-Кроче, хотя папа Пий IV собирался сделать это в Риме, построив гробницу в соборе Святого Петра. Главные жемчужины Италии – её города Рим, Флоренция и Венеция – буквально наполнены присутствием великого художника и скульптора. Совершенно очевидно, что статуи, созданные Микеланджело в этих городах, и оставленная им архитектура во многом определяют облик страны. Потому есть основания утверждать, что Микеланджело оказал огромное влияние на всю мировую культуру. В поэзии такое влияние было более скромным.

А. М. Эфрос, сделавший переводы сонетов Микеланджело, высказался следующим образом:

        «Поэзия была младшей из микеланджеловских муз, и он держал её на положении Золушки. Он не любил пускать свои стихи в свет. Даже по сей день потомство мало знает их: они наименее раскрыты и наименее ценимы из всего наследия Микеланджело. Современники же почти не знали их совсем».

        Действительно, Микеланджело всегда именовал себя скульптором, возводя этот вид искусства к самому Творцу, который, согласно библейскому мифу, вылепил Адама из глины. Известно, что сонеты Микеланджело были впервые изданы его внучатым племянником, причём тот, будучи неплохим версификатором, отредактировал часть стихотворений, уверенный, что в первозданном виде эти стихи никак нельзя было выпускать – публика не воспримет такой образ его деда. В то время сонетами баловались многие известные художники – прежде всего Леонардо и Рафаэль, однако Микеланджело ориентировался не на них, а на Данте и Петрарку.

Микеланджело был очень страстным человеком: ему было трудно сдерживать свои эмоции, и он часто ссорился с окружающими и властями. Он увлекался своими скульптурными проектами до такой степени, что впадал в неистовство и забывал обо всём. Пять лет своей жизни он провёл на лесах под потолком капеллы, почти не спускаясь вниз, отказываясь выполнять приказы властей. В таком состоянии он совершал немало поступков, в которых впоследствии раскаивался. Оттого в его сознании, а затем и в поэзии нередко звучала тема греха и страха перед последующим возмездием. Именно так – «Грех» – назвал свой яркий фильм, посвящённый художнику и поэту, режиссёр Андрей Михалков-Кончаловский.

        Значительная часть наследия Микеланджело – его любовная лирика, отражающая его сложные отношения с Витторией Колонна. Женщине было сорок семь, а Микеланджело шестьдесят два года, когда они встретились и между ними возникло чувство. Примерно через десять лет, когда ему исполнилось семьдесят, а ей пятьдесят семь, они расстались. Биографы утверждают, что эта вдова была очень благородной женщиной, её очень интересовали духовные темы. Она была предана своему умершему мужу и воспринимала Микеланджело в первую очередь как друга. Отношения между ними были бесспорно платоническими, не отягчёнными мирскими проблемами. Переписка Микеланджело с Витторией – образец чистой, бескорыстной дружбы-любви. Они писали друг другу не только письма, но и сонеты. Биографы писали, что «...переписка этих двух замечательных людей представляет не только высокий биографический интерес, но и является прекрасным памятником исторической эпохи и редким примером живого обмена мыслей, полных ума, тонкой наблюдательности и иронии».

             Большую часть своих поэтических текстов (их несколько сот) Микеланджело создал в последний, римский период своей жизни. Он писал не только о любви, красоте искусства и мира, вечности, одиночестве художника, но и о вечном антиподе любви – смерти. Многие его стихи несут в себе заряд, который выражен формулой «помни о смерти». Стихи отличает глубина, но в них нет лёгкости Петрарки, да и Микеланджело, человек с очень тяжёлой судьбой, к легкости не стремился. Его прежде всего интересовали истина и возможность превратить какую-то выстраданную мысль в форму сонета или мадригала. Он преуспел и в этом, хотя и не достиг уровня Данте или Петрарки.

7 (VII)

Кто в людях дух бессмертия зажёг?

Кому игра – метаморфозы смерти?

Кому условны возрастные мерки?

Ответ один: Непостижимый Бог!

Я жив и мёртв, таинственен мой рок.

Кем у себя похищен? Мысли сверьте.

Кто волю свяжет мне? Кто путь начертит?

О Боже, Ты – скрещение дорог!

Я не себя, другую часть люблю –

Частичку Самого, Кто нами правит.

Она во мне всё пестует и травит,

Её потоки в сердце всё ловлю.

И верю, Боже, я в Любовь и Вечность,

Я в небе их ищу и в каждом встречном.

60 (LX)*

И наивысший гений не позволит

Добавить в самый простенький гранит

Те тайны, что природа в тишине хранит

И разглашеньем их себя не опозорит.

О донна, кто ж Ваш свет оспорит?

Он каждый миг к себе меня манит.

Вы сердцу моему и факел, и магнит,

И верю, Бог к Вам путь легко ускорит.

Ни красота и ни любви высокой глас,

Ни склонность быть холодной или гневной

Моих страданий вовсе не причина.

С пощадой слита смерть в душе у Вас,

Но гений скуден мой, в любви науке древней

Одна лишь смерть мне только различима.

* * *

Я возжелал того, на что нет сил,

Куда мой возраст зреть обязан хмуро –

Смутили стрелы юного Амура,

Ведь свой колчан телесный износил.

Страдаю, что наверх к Тебе лечу,

Но Ты впустил в меня вино иное,

Уйти от коего невмочь и не хочу…

Скажи, что ныне делаешь со мною?

Пошли в туман душевный ясный Свет.

До сей поры свой крест в житейском поле

Душа держала. Больше силы нет.

Изнемогаю, стал слепым от боли,

Я сделаю последний взмах весла.

А если зло – сдержу и натиск зла.

* * *

Я побеждён. Приходит мой конец.

Каким оружием? Амуром и стрелою.

Стереть легко своё нелёгкое былое.

Но вот надену ли бессмертия венец?!

Я говорю с Тобой о самом главном,

О зажиганье и тушении Огня,

О пройденном пути крутом и славном –

Вот что сегодня мучает меня.

Зачем на мне Твои мальчишки-боги

Страстное тренируют мастерство?

Я плотью схож с опавшею листвой,

Мешаю только людям на дороге

Воспитывать и дух, и естество.

Скажу короче – чуть таскаю ноги.

* * *

Не пробуждай меня желанием тревожным –

Кому-то ли, чему-то рьяно послужить.

Мне легче сделаться булыжником дорожным,

Чем думать, чувствовать и даже просто жить.

* * *

При сотвореньи Бог пожертвовал собой,

А нам всего труднее дать желаньям бой.

ДЖОРДАНО БРУНО (1548–1600)

Итальянский философ, доминиканский монах, поэт Джордано Бруно остался в истории как пример бескомпромиссного поведения и готовности сгореть за свои убеждения. Он осуществил эту готовность и действительно был сожжён Католической Церковью по причине упорства в отстаивании своих взглядах: он публично высказывал сомнения в истинности толкования догмата Троицы и по поводу преосуществления и непорочного зачатия Девы Марии. Он длительное время спасался в Европе от преследований, организованных Церковью, но когда вернулся в Италию, быстро очутился на скамье подсудимых в суде инквизиции. Просидев в тюрьме семь лет и отказавшись отречься от своих взглядов, он был сожжён на костре святой инквизиции. Ему вменили нарушение монашеского обета и проповедь учения о бесконечности Вселенной.

По характеру Джордано Бруно был упрямым и целеустремлённым нонконформистом. Он упорно отстаивал свои взгляды, невзирая на лица и не выбирая выражений, если был уверен в своей правоте. Филиппо Бруно, прозванный Нолонцем (место рождения – город Нола) родился в семье простого солдата, который, тем не менее, хотел дать сыну хорошее образование. С детства он изучал философию (логику и диалектику) и литературу, в 15 лет поступил в монастырь Святого Доминика в Неаполе и уже через два месяца постригся в монахи. Ему дали имя, с которым он и вошёл в мировую историю – Джордано. Начитанный молодой человек начал рано писать – первый свой трактат «Ноев Ковчег» он посвятил папе Пию V. Но молодой священник, только приступивший к литургической практике в доминиканском монастыре, вскоре был замечен в подозрительной деятельности: он читал запрещённые книги и во время богослужений убирал иконы, оставляя одно распятие.

Осознавая, что расследование его деятельности может закончиться весьма плачевно и не ограничится отстранением от службы, Джордано Бруно бежит – вначале на север Италии, а потом, понимая, что его здесь всё равно достанут, – в Швейцарию. Там господствовал кальвинизм, и Бруно на какое-то время, может быть искренне, может быть вынуждено, становится последователем Кальвина. Но вскоре лавина обвинений настигает его и здесь – во время диспута его обвиняют в ереси уже протестанты.

Фортуна заносит Джордано Бруно во Францию, славившуюся свободомыслием. Здесь он выступает не как монах, а скорее как философ-гуманист – читает лекции о Раймунде Луллии (Бруно увлекался каббалой и алхимией), об Аристотеле, о мнемонике (науке памяти), сочиняет пьесы и входит в контакт с королём Генрихом III Французским, который восхитился образованностью и умом философа. Бруно принял приглашение короля, и несколько лет мыслителя никто не трогал, но затем начались споры с последователями Аристотеля. Их накал достиг такой высокой степени, что Ноланцу пришлось покинуть Францию. Воспользовавшись рекомендательными письмами короля, Бруно приехал в Англию и провёл там два года, пытаясь найти применение своим идеям.

Философу нигде не было покоя. Он выступал настолько смело и открыто, что у него всегда находились противники. В Англии, где Бруно жил в Оксфорде и Лондоне, таковые тоже нашлись. Это были профессора Оксфорда, которые не хотели признавать учение Коперника, пропагандируемое Ноланцем. Его принимали знатные люди королевства – Филипп Сидни, университетская профессура. Историки Ренессанса утверждают, что он не единожды встречался с уже престарелой королевой Елизаветой и обучал её мнемонике. Есть предположение, что Шекспир вывел Бруно в своей последней драме «Буря» в образе мага Просперо. В лекциях он излагал идеи Марсилио Фичино и Пико делла Мирандолы, основы астрологии, принципы высокой египетской и халдейской магии, творящей чудеса и, по его мнению, улучшающей мир. В целом в Англии к нему отнеслись с подозрением – королева Елизавета, считавшаяся воплощением свободы, вскоре умерла, и на трон взошёл Яков, ненавидевший любую мистику. Окружение Якова, разумеется, выполняло все его установки, и фигура, подобная Бруно, была здесь совершенно неуместной. Господствовала Аристотелева система, последователи которой были убеждены, что Солнце – планета, вращающаяся вокруг Земли. Единственным человеком, принявшим Бруно с его идеями множественности миров, был врач и физик Уильям Гилберт, открывший явление магнетизма и слывший оппонентом Бэкона. Бруно был вынужден покинуть Англию.

В течение нескольких лет Ноланец путешествует по Европе, читает лекции в Германии, проповедует «новую универсальную философию» в протестантских университетах, критикует Аристотеля, пишет свои магические трактаты в Праге. Затем он возвращается в Италию (с риском для жизни, ведь ранние обвинения с него не были сняты), где пытается обучать мнемонике аристократа из Венеции Джованни Мочениго. Педагогическое наставничество заканчивается доносом в институт святой инквизиции со стороны Мочениго. Доносу предшествовала ссора: Бруно убедился в тупости ученика, и ему надоело с ним возиться. Как тот ни убеждал философа, Ноланец был твёрд в своём решении уехать из Венеции. Мочениго пришёл в ярость и обвинил Ноланца в ересях и кощунстве. Видимо, Бруно, помимо «Луллиевой науки», начал излагать итальянцу своё учение. После нескольких доносов Бруно берут под стражу, и он уже никогда не выйдет из тюрем, где проведёт целых восемь лет.

Церковь опасалась сама судить Бруно – слишком велик был его авторитет и слава, слишком силён магнетизм его личности: в Риме помнили, что его идеями увлёкся сам французский король. Он мог легко получить кафедру в любом университете Европы, правда, быстро её терял, но без труда находил новые возможности донести свои идеи до широких масс. Он обладал великолепной памятью и, как утверждала молва, помнил наизусть тысячи книг. Бруно был блестящим полемистом, хладнокровно побеждавшим любых оппонентов на любой площадке. Конечно, такой человек был очень опасен и для церкви, и для королевской власти. Несмотря на нежелание Венеции отдавать опасного, но яркого бунтовщика, папа Клемент VIII настоял, чтобы процесс проходил в Риме.

В итоге суд, назвав Бруно «нераскаявшимся, упорным и непреклонным еретиком», приговорил его к сожжению на костре. Сущность обвинения держалась в тайне. Ноланец вёл себя подч ёркнуто независимо и бесстрашно, с полным осознанием своей правоты. Выслушав приговор, заявил судьям: «Вероятно, вы с большим страхом выносите мне приговор, чем я его выслушиваю». А потом воскликнул: «Сжечь – не значит опровергнуть». Он заявил также: «Я умираю мучеником добровольно и знаю, что моя душа с последним вздохом вознесётся в рай». После этого ему засунули кляп в рот и сожгли.

Книги Бруно, запрещённые на Западе с начала XVII века, стали доступны для широкого читателя с 1946 года. Интересна реакция Католической Церкви на события четырёхсотлетней давности. Да, вина была признана, что выразилось в установке памятника в Риме 9 июня 1889 году на площади Цветов, где и состоялась казнь великого гуманиста. Кстати, сама процедура вылилась в яростную демонстрацию против папы и института Католической Церкви. Да, в 2000 году кардинал Анджело Содано назвал казнь Бруно «печальным эпизодом» в истории Церкви. Однако он защитил тогдашних инквизиторов, которые, по его мнению, «делали всё, чтобы сохранить ему жизнь», и пытались его переубедить. Папский Престол отказался реабилитировать философа, поскольку счёл действия инквизиторов единственной возможной реакцией на вызывающие антирелигиозные эскапады Ноланца. И это при том, что папа Иоанн Павел II в 1992 году реабилитировал Галилео Галилея, признав церковной ошибкой принуждение учёного к покаянию перед угрозой смерти.

После казни сразу же поползли слухи, что обвинение было абсолютно незаконным, поскольку оно даже не было предъявлено: приговор был зачитан без обвинительного заключения и представлял собой простое упоминание восьми еретических грехов осуждённого (гелиоцентрическая система Бруно в нём не упоминается, поскольку идеи Коперника ещё не были запрещены). Не менее очевидно, что Джордано Бруно вёл кампанию в свою защиту очень грамотно. Он сразу указал на Мочениго как источник клеветы и перевёл конфликт в плоскость юридической тяжбы, обвинив клеветника в том, что тот не хочет расплачиваться с ним, полностью выполнившим свои обязательства по обучению мнемонике. Обвинения в богохульстве, издевательствах над молитвами, Спасителем и непорочным зачатием Бруно категорически отрицал. Он высказывал сомнения в реальности непорочного зачатия. Единственное, с чем из обвинений он согласился, это с признанием своей веры во множественность миров, но и это он сделал очень грамотно:

«В целом мои взгляды следующие. Существует бесконечная Вселенная, созданная бесконечным Божественным могуществом. Ибо я считаю недостойным благости и могущества Божества мнение, будто оно, обладая способностью создать, кроме этого мира, и другие бесконечные миры, создало конечный мир.

Итак, я провозглашаю существование бесчисленных миров, подобных миру этой Земли. Вместе с Пифагором я считаю её светилом, подобным Луне, другим планетам, другим звёздам, число которых бесконечно. Все эти небесные тела составляют бесчисленные миры. Они образуют бесконечную Вселенную в бесконечном пространстве».

Взгляды, конечно, небезопасные для того времени. Бруно говорил о множестве солнц и планет во всех мирах, допускал существование других форм жизни, считал Мировую Душу двигателем Вселенной. Но эти взгляды не заслуживали сожжения на костре. Чего же испугалась тогдашняя Церковь, которая в лице конгрегации девяти кардиналов во главе с папой всё-таки вынесли смертный приговор великому философу? Почему она сожгла Джордано Бруно, устроив шумный публичный процесс перед собравшимися толпами? Ведь она легко могла уничтожить философа, просто сгноив его в тюрьме и объявив, что он умер от болезни. Очевидно, она боялась расправы над ним, иначе он был бы уничтожен сразу, а не сидел бы в казематах восемь лет (для большой группы тамплиеров во Франции хватило семи лет) – ведь это был известный на всю страну, авторитетный и образованный вольнодумец. Его выдающиеся способности признавали сами власти. Так, прокуратор Венецианской республики Контарини писал, что Бруно «совершил тягчайшее преступление в том, что касается ереси, но это – один из самых выдающихся и редчайших гениев, каких только можно себе представить, и обладает необычайными познаниями, и создал замечательное учение».

Во-первых, Бруно был не просто еретиком, но человеком конфликтным, провоцирующим власть на агрессию. Есть мнение, что он нередко вёл себя на грани хулиганства и безумия. Конечно, он провоцировал Церковь, и в конце концов она ему ответила. Он говорил о своих взглядах везде, включая тюрьму, в которой сидел, и оттуда тоже пришёл на него донос: видимо, его соузники рассчитывали таким образом смягчить свою участь. Да и с тюремщиками философ держался исключительно дерзко. Во-вторых, в те времена понимали важность идеологии куда лучше, чем в сегодняшнюю эпоху безудержного плюрализма мнений. В-третьих, самым опасным фактором был пантеизм философа, который, по мнению церковных властей, растворял Творца в своих творениях и бесконечных космических мирах. Это автоматически приводило к признанию правоты языческого неоплатонизма и отодвигало бы церковную теорию творения мира и саму Церковь на обочину. К такому выводу пришли самые разные «бруноведы» всего мира, включая русского философа Алексея Фёдоровича Лосева. Формально Церковь была права, Бурно был злостным еретиком, которого она безуспешно пыталась переубедить в течение восьми лет, а еретиков по законам того военного времени полагалось сжигать. Если следовать букве обвинения, нужно признать, что Бруно отрицал догматы Церкви и не пытался выстроить никаких примирительных мостов между своей теорией и учением католичества. Он вносил в собственную теорию и неоплатонизм, и герметизм, и магию, и пифагорейство. Он не был Галилеем, который тоже был подвергнут церковному суду, но избежал казни, признав незыблемыми догматы Католической Церкви. И тем более он не был неким художником времён Галилея, символом конформизма и примирения, о котором написал проницательные строки поэт Евгений Евтушенко:

Художник, сверстник Галилея,

Был Галилея не глупее.

Он знал, что верится Земля,

Но у него была семья.

Кстати Джордано Бруно, нарушивший религиозные клятвы на доктринальном уровне, в личной жизни был аскетом, который никогда не был женат. Он осуждал «вульгарную любовь» и «вульгарные страсти», критиковал салонный петраркизм.

Не слишком убедительными представляются утверждения, что Бруно не имел никаких собственных взглядов, а опирался на философию Коперника и Кузанского, тем более что он, в отличие от Галилея и Коперника, не занимался научными экспериментами, а был религиозным философом, что и подорвало авторитет идей Коперника. За чужие убеждения люди не идут в костёр, а если всё-таки идут, то это означает только одно – чужие идеи стали настолько своими, что за них не страшно и умереть. Вера в Божественность природы не отрицает веры в Творца и не несёт в себе ничего аморального и заслуживающего смерти, а личное спокойствие Бруно, его бесстрашие и достоинство, с которым он переносил пытки и взошёл на костёр, перечёркивают любые попытки оправдать тех, кто его сжёг.

Что помогало Джордано Бруно выдержать испытания и пытки? Конечно, вера в правоту собственных идей, осознание высокой миссии, горение его страстной души, влюблённой в Истину. Подобное горение особенно требовалось в эпоху господства папства и синьории, наступившего в финальной стадии Ренессанса, философия и эстетика которого начала подавляться тогдашней реакцией. Великая поэзия всегда предполагает высокую температуру души поэта. Сам Джордано определил это состояние духа как «героический энтузиазм». Так называется его книга, имевшая подзаголовки «поэма» и «естественное и физическое сочинение». Книга, построенная в виде пяти диалогов с известным поэтом-петраркистом Луиджи Тансилло (Бруно включил в книгу ряд его сонетов), посвящена целому ряду тем – теории познания мира, красоте, созерцанию, пониманию идеала, искусству работы с противоречиями, развитию фантазий и высоких качеств, победе над страхом. Главное, о чём пишет Бруно, – это любовь и восхождение человека. Любовь, пронизанная героическим энтузиазмом, светом, самопожертвованием, порывом к Высокому. Символ любви – высокий огонь, который движет сердцами и мирами. Бруно различает чувственную и высокую любовь. Чувственная любовь чужда благожелательности, заботе о другом человеке, самоотдаче, она эгоистична.

Немалая часть книги посвящена поэзии. Он критикует «педантов», перелагающих идеи Аристотеля в стихотворные формы, и показывает, что подлинная поэзия не может родиться из правил или мыслей авторитетов, неважно, сегодняшних или античных. Истинный поэт каждый раз рождает собственные правила. К правилам, по его мнению, прибегают те, кто, «не имея своей музы, хотел бы иметь любовные дела с музою Гомера». Он за высокое качество во всём – в творчестве, в поисках истины, в «искусстве памяти». Всё, к чему прикасается перо Джордано Бруно, вне зависимости от того, философская проза это или поэзия, пронизано литературным мастерством. Не зря книга посвящена великому английскому поэту Филиппу Сидни. Ноланец опирается в книге и на авторитет Библии, апеллируя к «Песне Песней», и на авторитет Данте, и на авторитет Дионисия Ареопагита. Каждый сонет отражает ту или иную эмблему, в конечном счёте приводящую к духовному миру. Его сонеты, с одной стороны, представляют собой образцы неистовой спонтанности творчества, устремлённого к Высокому, а с другой – глубоко продуманные многослойные тексты, отражающие разные уровни и ступени приближения человека к Богу в той традиции, которая ему была близка.

Бруно писал не только возвышенные философские трактаты, но и сатирические поэмы («Ноев Ковчег», «Подсвечник»), в которых едко высмеивал «педантов» и католиков-ортодоксов. Эти работы – не главная черта его творчества, но явное свидетельство разнообразных талантов Ноланца, который имел множество самых ярких идей и незаконченных материалов.

Переведённые здесь сонеты повествуют о любви, о сердце, о внутренних сражениях человека с собственными страстями, о солнечном огне, в котором должно сгореть человеческое несовершенство. Но жизненный путь гениального философа прервал другой огонь, поглотивший человеческую плоть, но позволивший его душе шагнуть в бессмертие.

Стихи из цикла «О героическом энтузиазме»

СОНЕТ 1

О Музы, как я был несправедлив

В ответ на ваши пламенные зовы!

Вы посылали вдохновения прилив,

А я рассудком постигал Основы.

Мне, эгоисту, преподали вы урок –

Не ведать лавров, не желать удачи;

Вы говорили: жди, придёт твой срок,

И сделаешься целостным и зрячим.

О музы-девы! У Парнасского ручья

Искусств высоких поднимаю знамя.

В душе горела творчества свеча,

Всегда сердечным пребывало пламя.

Бесплоден даже умных мыслей спор.

Зажги внутри свой солнечный костёр!

СОНЕТ 2

Душа поэта! – самый верный глаз.

Тоскливо мне твоё изнеможенье!

Покой небесный ждёт беспутных нас,

Коль чуем каждое душевное движенье.

Пусть льются слёзы под луною из очей,

Сотрёт небесный Геликон их влагу,

В душе поникшей возбуди отвагу –

И укрепишь Божественный ручей.

Не могут королевские награды

Погибшим душам принести отрады.

Но и не может черни злобный вой

Задуть огонь, завещанный судьбой.

Неистребим тот благородный факел,

Что некогда зажёг небесный ангел.

СОНЕТ 3

Зовёт к сражениям военная труба.

Но есть такие, кто её не слышит.

Иная им назначена судьба,

Иная страсть таким сердца колышет.

Кто недвижим, чья ещё льётся кровь,

Они лишь райским ангелам внимают.

Я существом же, видимо, таков,

Что рай и ад меня не принимают.

Любовь – удел мой и стремлений цель,

Я красоту внутри себя лелею.

И то, о чём мечтаю в жизненном конце,

Заклятым недругам сказать не смею.

Одна у всех судьба, один для нас закон –

Мы суть извечно безрассудный Иксион…*

ТОММАЗО КАМПАНЕЛЛА (1568–1639)

С чем в сознании современного человека ассоциируется имя Томмазо Кампанеллы? У тех читателей, кто жил ещё в советское время, возникает образ романтика и представителя «утопического социализма», создавшего произведения, где воспевается Город Солнца – олицетворение прекрасной мечты человечества. У тех же, кто в эпоху перестройки активно читал ранее запрещённую литературу, рождался совсем иной образ: Кампанелла – певец принудительного труда и создатель мрачной тоталитарной утопии, стремящейся подстричь людей под одну гребёнку. Современный читатель, как правило, не может сказать об этом человеке ничего – итальянский философ ему неизвестен и неинтересен. Между тем этот человек прожил настолько яркую жизнь, что ему было о чём писать для современников и потомков и стихами, и прозой.

Томмазо Кампанелла – знаменитый итальянский теолог, доминиканец, мыслитель, литератор, автор многочисленных произведений, самое известное из которых, «Город Солнца», родилось в 1568 году. Появившись на свет в семье простого сапожника, он непрерывным трудом достиг высот образованности. Отличался невероятным упорством, которое присутствовало во всех его начинаниях. Сохранился анекдот о ранних детских годах будущего философа: оказывается, он так хотел учиться, что стоял под окнами школы и выкрикивал точный ответ, если другие ученики на вопрос учителя отвечали с ошибками. Был очень свободолюбив и независим по духу, увлекался запретными в ту пору магией и мистическими учениями и отказывался следовать религиозным канонам. Подвергался многочисленным арестам и многократно сидел в тюрьме. Общее время его скитания по тюрьмам составляет 27 (!) лет. Но там он просто отбывал наказание, а непрерывно работал – тогдашние тюрьмы позволяли эти занятия. Трудно перечислить все темы, которым посвящены многочисленные трактаты Кампанеллы, столь они многочисленны: это и богословие, и гуманистическая философия, и астрономия (как обычно, в те времена рука об руку с астрологией), и физика, и математика, и политика, и медицина. Отличался исключительной памятью: он помнил свои книги практически наизусть, и каждый раз как их опять уничтожали, снова их восстанавливал. А ведь общее число его работ перевалило за сотню и составляло 30 000 страниц!

Кампанелла прекрасно учился и получил мощное образование, которое давали в доминиканских монастырях. Рано начал спорить с преподавателями и отличался нонконформизмом. Так он, несмотря на неудовольствие школьного начальства, не побоялся обрушиться с критикой на Аристотеля. Вскоре он встретился с трудами философа Бернардино Телезио, который стал его кумиром на всю жизнь. Ему не удалось поговорить с этим человеком лично, поскольку застал его умирающим. Впоследствии учение Кампанеллы называли разновидностью телезианства, хотя мыслитель существенно дополнил воззрения Телезио учением Пифагора, Плотина, Гермеса, Оригена, Дионисия, Августина. Кампанелла переехал в Неаполь, прославился участием в диспутах, писал разные трактаты на бытовые темы (правильный приём пищи, верховая езда, разведение собак и домашнего скота), изучал магию, астрологию, каббалу, тайные науки. Потом начался длительный период тюремного заключения. Поведение Церкви тоже было по-своему логичным: она защищала свою идеологическую территорию теми способами, которые были прияты в то жестокое время. Кампанелле в тюрьме пришлось очень тяжело: его пытали, причём самыми зверскими способами, вплоть до многочасового сидения на колу. Он сохранял стойкость, хотя для того чтобы сохранить жизнь ему не один раз приходилось симулировать безумие. Настойчивость рыцаря истины была вознаграждена: в 1626 году его всё-таки выпустили из тюрьмы и перевели в Рим, хотя бдительное око инквизиции продолжало следить за ним ещё несколько лет.

Но власти – религиозные и светские – начинают относиться к беспокойному монаху по-иному. Так, папа римский Урбан VIII проявил интерес к творческим достижениям Кампанеллы и позволил ему какое-то время провести вне Ватикана. Интерес этот возник не на пустом месте: астрологи предсказали заболевшему папе скорую смерть, а Кампанелла заявил, что с помощью магии вылечит понтифика. Какое-то время он занимался с ним по своей методике, и папа действительно выздоровел. Не без влияния папы доминиканский орден пошёл на беспрецедентный шаг – присвоение Кампанелле звания «магистр теологии». Однако противники Кампанеллы не сдавались и находили всё новые аргументы против него. Несмотря на защиту со стороны папы, ему пришлось покинуть Италию и перебраться во Францию. Там он нашёл неожиданную поддержку в лице кардинала Ришелье. Умнейший царедворец и стратег, Ришелье решил, что в сложном балансе сил и многоугольниках влияний (Франция – Италия – королевская власть – Ватикан) Кампанелла и его система взглядов будут нужны. Труды Кампанеллы одобряет вольнолюбивая профессура Сорбонны. Кампанелла наконец издаёт свой «Город Солнца», а затем составляет гороскоп только родившемуся младенцу Людовику XIV, выражая пожелания и надежду, что будущий король превратит Францию в Город Солнца. Что ни говори, а этот гороскоп в чём-то сбылся: Людовик XIV действительно получил прозвище «король-солнце», а Франция при нём достигла своего наивысшего могущества.

Кампанелла был на двадцать лет моложе Бруно, и исследователи итальянского Ренессанса говорят, что в смысле похожести судьбы он шёл по его стопам вплотную, а однажды они чуть не встретились. Несмотря на большее количество лет, проведённых в тюрьме, Кампанелле удалось избежать костра, и он во многом сумел реализовать свои идеи на практике. Биографы делят его судьбу на три этапа: революционный, когда он находился на свободе и в той или иной степени призывал к восстанию, считая революционное состояние мира наилучшей формой для реализации своих идей; тюремный, когда он уже не призывал к восстанию, а напротив, увидел тогдашнюю монархическо-папскую систему идеальной площадкой для самореализации; этап признания, когда некоторые государства наконец обратили внимание на идеи и труды эксцентричного философа.

Поклонник идеи одушевлённости Вселенной, Кампанелла верил во всеединство Мироздания и считал, что этот принцип всеобщего магнетизма проецируется на социум и государство. Первоначально он был сторонником идеи монархии, считая, что персональный носитель силы Вселенского Всеединства – король каждого государства. Однако затем пришёл к выводу, что носителем подобной силы был папа римский. Кроме того, Кампанелла был уверен, что эту силу несут в себе и произведения искусства, и поэзия тоже. Всю жизнь он в той или иной степени занимался литературой, писал стихи, создал драму «Мария Стюарт», впоследствии утраченную. Написал трактат «Поэтика», где подробно изложил свои взгляды на творчество поэта, согласно которым подлинный поэт является носителем высших вселенских сил. Этот трактат, который он писал много лет, рассматривает поэтическое искусство как «орудие внушения блага и истины, поскольку оно есть благо, которое воздействует как бы незаметно, посредством восхитительных и привлекательных речей». Он видит в поэзии «дар и порождение Божественной мудрости», дарованные «на пользу людям и на благо государства».

Конечно, взгляды Кампанеллы расходились со взглядами Католической Церкви, которая была носителем традиционных для тогдашней эпохи ценностей, и она преследовала философа не от кровожадности, а от осознания опасности его взглядов для церковного мировоззрения. Философ был настойчив в своих исканиях не потому что ненавидел Церковь, а потому что верил в правоту своей философии. В собственных сочинениях Кампанеллы можно видеть «религиозный культ Космоса» (Фрэнсис Йейтс). Общее число его стихотворений насчитывает примерно 150 единиц, и русскому читателю знакома только часть из них. Он сравнивал Космос со «статуей Бога» и утверждал, что поэт должен находить в природе присутствие Божественного начала столь же страстно, как любовник созерцает объект своей любви и находит в этом изображении следы дорогой для него красоты. Соединение человека и Космоса, страны и Вселенной должно проходить по строгим астрологическим законам, и потому произведения Кампанеллы, включая его стихи, полны астрологических терминов, названий планет и античных божеств. Поэт – это маг, преобразующий мир посредством слова и ведущий человека в направлении совершенства. «Поэт должен дышать с Богом в унисон», тогда в нём накапливается сила вдохновения. Созданные им стихи принадлежали к разным жанрам: канцоны, мадригалы, по большей части сонеты. Он утверждал в них веру в человека и его способность познать мир, гармонию человека и Космоса, законы, позволяющие человеку сливаться со Вселенной. В его стихах нет заданности, они спонтанны, смыслы и чувства рождаются сразу. Учёные отмечают, что даже если он занят высокой метафизикой, его слово пронизано ярким чувством. Писал Кампанелла стихи и о восстании, свободе, законности бунта против угнетения. Естественно, его стихи раздражали власть и оказывались дополнительной гирькой на весах тогдашнего правосудия, склонявшей их в сторону наказания.

Кампанелла не был гениальным поэтом, как Данте или Петрарка. Но его жизнь была пронизана столь мощным высоковольтным напряжением, что это наложило печать значительности на всё, что проходило через его сознание. В этих переводах сделана попытка передать величие этого человека, кем бы он ни был.

О СЕБЕ

Освобождённый, но в тенётах муз,

Потерянный, со взглядом устремлённым,

Пытаюсь с долгом сохранить союз,

Путь к свету отыскать в него влюблённым.

Хочу расправить согнутую плоть

У тех, чей дух поник, сражаясь с кривдой,

И низость собственную в сердце побороть.

Готовлюсь видеть солнце непрерывно!

В сегодняшних и прошлых бурях бытия

Грядущую узреть надеюсь добродетель.

Страданья общие повсюду вижу я

И нас, себя ведущих словно дети.

Когда же мы сумеем, наконец,

Создать всепонимания Дворец?!

О КОРНЯХ ВЕЛИКИХ ЗОЛ ВСЕЛЕННОЙ

Я в мир пришёл порок искоренить

И укрепить могущество Фемиды.

Слаба Любви первоначальной нить,

Могучи страсти, беды и обиды.

Владеют нами войны, моры, блуд,

Притягивает малодушных злато.

Не уберёг при Сотворенье люд

Всевышний от вторичного разврата.

Пусть человек, мол, справится с ним сам.

Такую получили от Него задачу.

Я тоже от прохожих тайн не прячу.

Невежество мой главный враг и срам!

Слаба ума связующая нить:

Я послан миру Разум воскресить!

О ПРОСТОМ НАРОДЕ

Громадный зверь, он, напрягая силы,

Готов вершить полезные дела

И может простодушно до могилы

Служить Большому Властелину зла.

Его способен мальчик обмануть,

Когда отныне с ложью дружит правда…

Таков сегодня мой народ, но завтра,

Я верю, встанет на достойный путь.

Несладкая упрямцу выпала фортуна.

Он с виду взрослый, а умом малыш.

Его высокой правдой только злишь,

Сознание у зверя не по росту юно.

ВЕШНЕМУ СОЛНЦУ, УМОЛЯЯ О ТЕПЛЕ

(Отрывок)

Не Янус, но совсем не ровня Фебу!*

К Тебе, о Солнце, обращаюсь я с мольбой:

Пройдись в темнице по безоблачному небу,

Меня лучами нежными омой.

Ты это делаешь на зодиаках разных,

Всех оживляешь, сонных и глухих.

Устраиваешь приунывшим праздник.

Не делишь на хороших и плохих.

Тебя я почитаю всех богов ревнивей.

Иного маяка мне не было и нет.

Возникни на моей судебной ниве,

Яви намёк хотя бы на рассвет.

Я верю – выйду из тюрьмы до Пасхи,

Предчувствия свидетельства несут.

Не должен долго длится гнусный суд –

Грызут меня чудовищные пасти.

Я всё ещё не мёртвый, но живой

И Разум сохраняю светлой головой.

ИППОЛИТО ПИНДЕМОНТЕ (1753–1828)

Мы будем говорить в этой биографии не столько об итальянском поэте Ипполито Пиндемонте, но больше о Пушкине. Пушкинскому стихотворению «Из Пиндемонти» повезло, потому что оно оказалось привлекательным для литературоведов, заинтересованных вскрыть тайну мистификации. Довольно быстро стало понятно, что у итальянского поэта Пиндемонте не было такого собственного стихотворения, с которого Пушкин сделал перевод. Тогда литературоведы, согласившись, что это авторское стихотворение Пушкина, а не перевод, заинтересовались двумя вопросами: были ли у Пиндемонте хоть какие-то стихи на эту тему, и знал ли их Пушкин? Нашли два стихотворения, в которых темы, поставленные Пушкиным (права человека, общественное мнение, отношение поэта к политике), каким-то образом отражены. Это «Политические мнения», или «предпочтения» (здесь тематических совпадений больше), и «Удар в колокол Св. Марка в Венеции» (здесь совпадает только одна строка). Но потом споры усилились. Немалое количество пушкиноведов считает, что Пушкин вообще не читал стихов Пиндемонте и что это стихотворение навеяно полемикой с совершенно иными авторами и произведениями – с «Одой к Меценату» Горация, со статьёй французского политика Алексиса де Токвиля «О демократии в Америке», с произведениями Карамзина и драмами Мицкевича. Едва ли на него повлиял Токвиль (некоторые учёные показали, что Пушкин чисто физически не мог опираться на его работу, поскольку купил её позднее, чем написал свой шедевр). Но если предположить, что Пушкин, работая над стихотворением, действительно имел в виду и Горация, и Карамзина, и Мицкевича, то почему он в конце концов выбрал Пиндемонте? Многих сбил с толку стоящий в черновике заголовок «Из Alfred de Musset» («Из Альфреда Мюссе»). Пошли разговоры, что для поэта было всё равно, чьим именем прикрывать свои подлинные мысли о свободах и правах человека.

Позднее большинство пушкиноведов пришло к выводу, что свободно читающий по-итальянски Александр Сергеевич всё-таки знал стихи Пиндемонте. Правда, Б. В. Томашевский предполагал, что Пушкин, получивший информацию об Ипполито Пиндемонте из книги швейцарского автора Жан-Шарля Леонара Сисмонди «О литературе Южной Европы», был знаком только с цитатами из этой книги и не знал других стихотворений итальянца. Работа Сисмонди стояла на книжной полке Пушкина ещё с 1825 года. И впервые имя Пиндемонте появляется в произведениях поэта как раз с 1825 году в качестве эпиграфа к «Кавказскому пленнику». Однако за всё это время никто в нашей стране не переводил Пиндемонте, и потому произведение Пушкина осталось по-настоящему непонятым. В нём действительно есть загадка и множество вопросов. Кто-то считает, что оно посвящено Италии и выдаёт тайную мечту Пушкина съездить в эту прекрасную страну («по прихоти своей скитаться здесь и там, дивясь божественным природы красотам») – в пушкинских текстах Италия упоминается 130 раз, Рим – даже чаще, 170 раз, а в личной библиотеке Пушкина, по свидетельству академика М. Н. Розанова, «имелось до тридцать итальянских писателей». Когда наконец такой перевод появился, мы можем пристальней всмотреться в фигуру Пиндемонте и мотивы, двигавшие Пушкиным во время создания его шедевра.

Итальянский поэт второй половины XVIII – первой четверти XIX столетия Ипполито Пиндемонте едва ли входит в пантеон мировой поэзии. И то стихотворение, которые приводится здесь, само по себе вряд ли заслуживает большого внимания. Но раз это литературная мистификация, связанная с именем Пушкина, то к нему периодически возвращаются. Поскольку для автора этой книги фигура Пушкина – центральная в литературе России и в мировой поэзии, он принял решение переложить это стихотворение, чтобы сказать об отношении нашего гения к политике, а также о том, каким это отношение (речь идёт о поэтах), на его взгляд, в принципе должно быть.

Ипполито Пиндемонте был не только поэтом, но переводчиком, прозаиком и драматургом, а также братом может быть более известного, но менее талантливого литератора и удачливого политика Джованни Пиндемонте. Происходил из семьи итальянских аристократов, получил хорошее образование, много путешествовал по Европе. Во время одной из поездок застал революционные события во Франции и на первых порах поддерживал идеалы Французской Революции, Бонапарта, в 1989 году написал поэму «Франция». Но, увидев террор своими глазами, разочаровался в своих иллюзиях и уже в 1894 году создал трагедию «Арминий», где осудил деспотизм Наполеона. В отличии от брата, который так и остался приверженцем революции и просвещения и делал реальную революционную карьеру, войдя в высший совет Цизальпинской республики (дочернее государство-сателлит Первой Французской республики) и называя Наполеона освободителем Италии.

В последний период своей жизни ушёл в творческое уединении, писал стихи о прелестях сельской жизни и занялся переводами. Он переводил Сапфо, Горация, Вергилия, Расина, но наибольшую славу Пиндемонте принёс перевод на итальянский язык «Одиссеи» Гомера. Его называли «герольдом романтизма» в Италии. Он много путешествовал по Европе, был во Франции, Швейцарии, Германии, встречался с известными литераторами того времени, в частности с Байроном, который отмечал личное обаяние Пиндемонте. Очерки о нём можно найти в самых разных литературных энциклопедиях мира, в том числе и в нашем Брокгаузе, где Ю. А. Веселовский отмечает неравноценность творческого наследия поэта, находя в нём и признаки несомненного дарования, следы вдохновения, художественный вкус, и в то же время – склонность к длиннотам и морализаторству.

Пиндемонте не входил в число любимых поэтов Пушкина. Но имя его было в то время на слуху, и его стихотворение «Политические предпочтения» (1808, сб. «Sermoni»), по-видимому, тоже. В нём он выступает против тирании с европейских либерально-гуманистических позиций. Пиндемонте касался этой темы и в других своих стихотворениях, в том числе в морализаторской поэме «Удар в колокол Св. Марка в Венеции» (1820), где есть строки, близкие по смыслу к пушкинской строке «Иная лучшая потребна мне свобода».

Знал ли Пушкин о судьбе Пиндемонте и о его внутренней драме? Литературовед В. А. Грехнёв утверждает, что не мог не знать:

«Что Пушкин знал об этом перепаде мироощущения Пиндемонте, убеждает выбор цитаты из итальянского поэта (хотя бы и почерпнутой у Сисмонди), избранной в качестве чернового эпиграфа к поэме “Кавказский пленник”, поэме, в которой естественный мир противостоит “неволе душных городов”».

Черновой эпиграф выглядит так:

            О, счастлив тот, кто никогда не ступал

            За пределы своей милой родины;

            Его сердце не привязано к предметам,

            Которые он больше не надеется увидеть,

            И то, что ещё живёт, он не оплакивает, как умершее».

        Как относился Пушкин к Пиндемонте? Наверное, по-своему уважительно. Едва ли он бы включил в название столь важного для него стихотворения имя поэта, которого не уважал. Пиндемонте устраивал его как неплохой поэт умеренных взглядов, переживший внутреннюю трансформацию и отвергший политическую суету. Но, отвергнув Наполеона, Пиндемонте остался европейцем, противником тирании и любых жёстких форм государственного правления. Его стихотворение «Общественное мнение» называет мерзким рабом любого, кто оправдывает волю монарха и сильную власть. К таким речам, по его мнению, склонен тот, кто родился в стране, имеющей сильные монархические традиции. Страной, олицетворявшей подобную тиранию для всех просвещённых европейцев такого типа, была, безусловно, Россия. И Пушкин, отдавая дань позиции Пиндемонте в отношении политики, имеет свой взгляд на нашу страну и власть, которую не идеализирует, но в последние годы своей жизни и не критикует.

        Стихотворение Пиндемонте представляет собой полемику с английским писателем XVIII века Оливером Голдсмитом. Оно делится на две части – в первой воспроизводится переложенная в рифму цитата из Голдсмита, а во второй части Пиндемонте отвечает на неё.

Голдсмит:

Под любым правлением (полком, ратью, военизированной властью) человек способен жить и выжить,

Несмотря на царящий террор, жестокие законы

Или королей-тиранов, сдерживающих людей.

В несчастиях, заставляющих страдать наше сердце,

Мала доля зла, которое могут нам причинить короли-тираны,

И мала доля зла, от которого могут нас исцелить гуманные законы!

Дальше Пиндемонте как бы отвечает на эти мысли, в которых европейский либерал легко может усмотреть рабство души:

Кто так говорит? Мерзкий раб.

Что, может быть, таким образом он льстит

Абсолютной власти, под которой он родился?

Нет, так говорит уроженец страны,

Где воле монарха поставлены прочные берега (препоны).

Говорит человек прекрасной возвышенной души,

В сердце которого щедро и красиво,

Не менее ярко, чем у поклонника Муз,

Горит пламя истинного гражданина.

О чём стихотворение Пиндемонте, привлёкшее Пушкина? Устами Голдсмита Пиндемонте говорит нам, что человек может остаться человеком при любом политическом режиме и о том, что в страданиях людей «мала доля зла», которое приносят людям короли-тираны. Не обольщается Пиндемонте и гуманными законами, которые способны исцелить человека, опять-таки, от «малой доли зла». Он убеждён, что думать так, то есть не связывать зло с политическим режимом, может не только уроженец страны с давними самодержавными корнями, но и житель страны, где воля монарха ограничена законами, обладающий прекрасной душой и возвышенными гражданскими чувствами. Ю. М. Ключников сделал поэтическое переложение стихотворения Пиндемонте, дав ему своё название «Общественное мнение»:

ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ

Есть мнение о сути всякой власти,

О коей разговор всегда исполнен страсти,

Мол, можем выжить под любым господством,

Тиранов зло переживём, террор.

Смириться с гнёта небольшим уродством

Для нас не зло и вовсе не позор.

А если нам и выпало подобное несчастье,

Мала в нём доля зла, идущего от власти.

Мала и доля зла – с сим мнением знакомы,

От коего излечат нас гуманные законы.

Но кто способен так сказать? Раб мерзкий

Который в рабстве родился и лжи,

Боится непослушным показаться, дерзким,

При имени монарха весь дрожит?

Нет, так нам говорит прекрасная душа,

Прожившая в стране, где правят не спеша

Законы прочные, что твёрдою рукой

Нам обеспечили порядок и покой,

Поставили препон самодержавной воле…

Так говорит нам тот, в ком искренне, до боли

Горит не меньше, чем у Музы чистой сына,

Огонь певца свобод и гражданина.

Могло ли стать стихотворение Пиндемонте для Пушкина некоей отправной точкой для выражения своего отношения к политике и власти, которое было, конечно, более сложным, глубоким и зрелым, чем правильные, но слишком «европейские» мысли итальянца. На наш взгляд, не только могло, но и стало. Как мы знаем, Пушкин ответил на вызов, брошенный ему европейской поэзии в лице Пиндемонте так:

Не дорого ценю я громкие права,

От коих не одна кружится голова.

Я не ропщу о том, что отказали боги

Мне в сладкой участи оспоривать налоги

Или мешать царям друг с другом воевать;

И мало горя мне, свободно ли печать

Морочит олухов, иль чуткая цензура

В журнальных замыслах стесняет балагура.

Всё это, видите ль, слова, слова, слова*.

Иные, лучшие мне дороги права;

Иная, лучшая потребна мне свобода:

Зависеть от царя, зависеть от народа –

Не всё ли нам равно? Бог с ними. Никому

Отчёта не давать, себе лишь самому

Служить и угождать, для власти, для ливреи

Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;

По прихоти своей скитаться здесь и там,

Дивясь божественным природы красотам,

И пред созданьями искусств и вдохновенья

Трепеща радостно в восторгах умиленья.

– Вот счастье! вот права...

* Hamlet. (Примеч. А.С. Пушкина.)

Стихотворение было вписано в так называемый «Каменноостровский цикл», считающийся вершиной зрелого творчества Пушкина: в него входили ещё пронумерованные самим Пушкиным стихотворения «Молитва» («Отцы пустынники и жены непорочны...») (II), «Подражание итальянскому» (III), «Мирская власть» (IV), «Из Пиндемонти» (VI). Вначале оно, как уже говорилось, называлось «Из Alfred de Musset». Но Пушкину, желавшему всё же увидеть своё стихотворение напечатанным, пришлось отказаться от имени Мюссе, приветствовавшего Французскую революцию и потому абсолютно неприемлемого для самодержавной власти. Он выбрал в качестве прикрытия более нейтральную фигуру Пиндемонте, который, как видно из перевода, тоже выступал против оправдания тирании, но выглядел для цензуры не столь одиозно. Можно предположить, что Пушкин поступил в данном случае обдуманно, он подобрал не просто автора, но и его реальное произведение, в котором тот высказывается на данную тему. Цензура не могла голословно отмести стихотворение поэта, заявив, что он опирается на некий несуществующий текст, приписываемый итальянцу.

Обратим внимание на классический, александрийский стих и торжественный шестистопный ямб, выбранный Пушкиным для изложения своих взглядов. Это означало только одно: значимость для Пушкина стихотворения и темы, поднятой в нём. Стихотворение как бы разделяется на две части: в одной Пушкин перечисляет те ценности, которые для него не представляют интереса.. Вся эта околополитическая правозащитная суета – возможность оспоривать налоги, влиять на военные решения царей, бороться с печатью, морочащей олухов или с цензурой, стесняющей самовыражение «балагура» – для Пушкина «слова, слова, слова», причём в помощь своим критическим мыслям он привлекает такого тяжеловеса, как Шекспир. Во второй части говорится о других, желанных для поэта ценностях. Ему «потребна иная, лучшая», «тайная» свобода, о которой позже в своём стихотворении о Пушкине скажет Блок. Пушкин не просто отрицает тиранию, он это очень ярко делал в своей литературной молодости. Он показывает превосходство поэзии, творчества и внутренне богатого и свободного стиля жизни над любой политической суетой. Всё творчество зрелого Пушкина убеждает, что настоящий поэт – не правозащитник, протестующий против налоговой или военной политики своей страны. Это пророк, который служит не просто себе, но Высшей Воле Того, Кто его послал служить миру. Пушкин противопоставляет правозащитным европейским ценностям иные дорогие для него права – независимость личности от карьеры, от необходимости угождать власти. Ну и, конечно, право созерцать прекрасную природу во время путешествий и наслаждаться красотой искусства.

Юрия Ключникова стихотворение Пушкина «Из Пиндемонти» привлекало давно, он писал о нём в своём эссе «Мистический Пушкин» и создал «Фантазии на тему пушкинского стихотворения “Из Пиндемонти”», продолжающие затронутые в нём темы:

Тоскую по зарытой в грунт речушке

Неглинке, по зелёным берегам,

Где некогда бродил подросток Пушкин,

В ту пору не причисленный к богам.

Тогда нас всех вела по жизни бодрость,

В глазах не рубль светился, но звезда…

Дуэли останавливали подлость,

Где не держала царская узда.

Мечтаю запахнуть медвежью полость

Да тройкой в путь под песню ямщика

Или, когда плетёт интриги сволочь,

Нажать на спуск дуэльного курка!

Но не помогут грёзы о бомонде,

В цене теперь иной аристократ…

Не стану продолжать «Из Пиндемонти»

Поэтом перечисленных утрат.

Не буду поминать потоки крови,

Цензурный плен, синодик несвобод…

Ничто не беспокоит сердце, кроме

Украденных ничтожеством высот.

От Сахалина и до Петербурга

Угрюм сегодня дух родных полей.

Уставился в них хмурый сивка-бурка,

Понять не может новых королей…

Пусть скачет или пашет наш Пегас,

Плетётся даже слабой рысью,

Мне бы

Не потерять из виду наше небо

И чтобы пушкинский светильник не погас.

В стихотворении, продолжающем пушкинский подход, также изложен свой список чуждых и, напротив, очень близких для автора тем и ценностей. То, на чём любят спекулировать либералы, поэту наоборот кажется чуждым – это критика страны за репрессии («потоки крови»), запреты и цензуру. Больше всего беспокоит Юрия Ключникова другое, главное для него – «украденные ничтожеством высоты» духа, что всегда было решающей ценностью и ориентиром для русского человека. Поэт, который вслед за Пушкиным и Блоком всегда воспевал «тайную свободу» и не гонялся за атрибутами свободы внешней, заклинает современников «не потерять из виду наше небо», сохранить пушкинский светильник зажжённым. И эта тайная свобода для него, как и для Пушкина, состоит вовсе не в том, чтобы угождать своему гедонизму и эгоизму, а в том, чтобы служить Высшему. Об этом Пушкин не раз говорил в своих самых разных стихотворениях и раньше Каменноостровского цикла, и, разумеется, в них, итоговых стихах: «Восстань, пророк, и виждь, и внемли, исполнись волею моей, и, обходя моря и земли, глаголом жги сердца людей», «Веленью божьему, о Муза, будь послушна», «И дух смирения, терпения, любви и целомудрия мне в сердце оживи».

Судьба поэта отличается от судьбы инока, который выбирает «спасенья верный путь и тесные врата», и бежит «К Сионским высотам». Может быть, в итоге жизни он и выберет «спасенья верный путь и узкие врата». Пока же он должен скорее идти широким путём, «обходить моря и земли», «по прихоти своей скитаться здесь и там», восхищаться божественными красотами природы и «созданьями искусств и вдохновенья» и сам создавать шедевры, за которые долго будет «любезен народу», пробуждать своею лирой «добрые чувства» и призывать «милость к падшим». Но чтобы эта миссия состоялась, истинный поэт, по мысли Пушкина, не должен тратить своих душевных сил на правозащитную суету, мелкие политические страсти, на всё, что можно определить формулой Гамлета «слова, слова, слова». Только освободив силы души для главного, поэт может сказать своё Слово. Поблагодарим же Пиндемонте, который своими раздумьями расчистил Пушкину путь для создания шедевра о правах, политике и подлинной свободе.

ДЖАКОМО ЛЕОПАРДИ (1798–1837)

Джакомо Леопарди – один из самых крупных поэтов XIX столетия Италии, романтик, ставивший в своём творчестве высокие нравственные вопросы. Он родился в аристократической семье, его отец был публицистом клерикального направления, мать, приходившаяся мужу двоюродной сестрой, была очень жёстким человеком. Леопарди рос болезненным ребёнком, был ограничен в движениях и не знал, что такое подвижные детские игры. Он с самого начала вёл жизнь маленького учёного, вундеркинда, плохо спал по ночам, выучил пять языков (греческий, латынь, иврит, английский и французский), был переводчиком, комментатором учёных книг. Рано начал писать, и его творчество обратило на себя внимание влиятельных людей среди его родственников и знакомых. В результате одарённого юношу направили на учёбу в Рим. Ему помогал известный итальянский литератор Пьетро Джордани, ознакомившийся со стихами и философскими произведениями юноши. Он ввёл его в круг известных поэтов и писателей столицы, что в дальнейшем помогло поэту получить признание, по большей части после смерти.

Однако устроиться на какую-то подходящую литературную работу ни в Риме, ни в Милане, ни в Пизе, ни во Флоренции у Леопарди не получилось. Тогдашняя Италия, находившаяся под властью Австрии, была бедным государством, и былая слава средневековых университетов на тот момент изрядно потускнела. Его приглашали зарубежные университеты, но ухудшавшееся здоровье не позволило принять эти приглашения. В конце концов он был вынужден вернуться в отцовское поместье.

Последние годы жизни Леопарди провёл в Неаполе, куда переехал в 1833 году. Он умер от сердечной недостаточности в 1837 году, в один год с «нашим всем» – Александром Сергеевичем Пушкиным, и был похоронен в Вергилиевом парке в пригороде Неаполе, где каждый год проходит фестиваль на лучшее исполнение лирической песни. Наверное, это место с его красочностью и солнечностью было наилучшим для могилы этого крупнейшего итальянского лирика XIX столетия. Считая себя поклонником Руссо, он старался выразить в своих стихах чувство красоты, возникающей в его сердце от созерцания природы. Иногда она выглядит у него как яркий южноитальянский пейзаж, согретый тёплым чувством любви к родным местам, в других случаях исследователи его творчества находят, что природа воссоздана как равнодушная сила. Что ж, многие гениальные поэты порой воспринимали природу похожим образом, вспомним того же Пушкина: «И равнодушная природа красою вечною сиять». Сам Леопарди считал себя классицистом, слишком хорошо он знал античную литературу и греческую филологию.

Творчество Леопарди нередко считается – и не без основания – воплощением «мировой скорби». Не зря его стихи (сохранилось всего несколько их десятков) были близки, наверное, самому яркому представителю философского пессимизма Артуру Шопенгауэру. Действительно, жизнь Леопарди была цепью сплошных разочарований. Первым и главным была невозможность радоваться жизни и ощущать себя счастливым из-за слабого здоровья. Он разочаровался в вере и счёл христианскую религию иллюзией, поскольку она, по его мнению, не сумела избавить людей от несчастий и зла. Он разочаровался в политике и политиках, которые не смогли освободить Италию от австрийского владычества (это произойдёт уже после смерти поэта), и в стране, не захотевшей породить героических лидеров-освободителей. Он разочаровался и в знании, по сути подтвердил открытие Экклезиаста: «В многой мудрости много печали» – и пришёл к выводу, что истина, будучи найденной, становится проклятием и лишает человека счастья, ведёт к усталости и отчаянию. Но странное дело – печать тотального разочарования не убила очарование стихов Леопарди, спорить с великолепием которых просто невозможно. Достаточно прочесть его пейзажную лирику, то же стихотворение «Беспредельность», чтобы убедиться в красоте его поэзии и воспетой в нёй природы, примиряющей мятежную душу поэта с миром.

БЕСПРЕДЕЛЬНОСТЬ

Мне холм соседний милым был всегда 

И изгородь его, занявшая полвзгляда.

За нею горизонта дальняя гряда

И неба беспредельная ограда.

Душою правит радостный покой, 

Ум ничего не беспокоит тоже.

Лишь ветер гладит ласковой рукой 

Закрытые глаза и утомленье кожи.

Созвучна тишина шуршанию листвы,

Поникшим травам, колебаниям погоды.

У вечности глаза открыты и чисты.

И я припоминаю прожитые годы,

И там на память мне приходит свет,

И прочь уходит надоедливое горе,

И переменам этим окончанья нет

И с наслаждением купаюсь в этом море.

К ЛУНЕ

О дивная луна, ночей подруга!

Любуюсь я тобою на холме. 

Сегодня занимаешь четверть круга,

Но завтра что ещё в твоём уме?

Накроешься туманным покрывалом,

Поспишь, благоразумная луна…

Не упрекну за то тебя нимало.

А вот моя судьба весьма скверна

Ничем, увы, она не стала лучше,

Всё меньше шлёт улыбчивых лучей.

Тусклее солнце, равнодушней тучи.

Из глаз моих печальных слёз ручей. 

Так некогда творилось Мирозданье –

Вначале тьма, потом пересозданье.

В конце же всех мучительных дорог –

Торжественный и радостный итог.

К САМОМУ СЕБЕ

Теперь, о сердце, смолкнешь ты навеки.

С тобою вместе обольстительный обман,

Который полагал я вечным в человеке,

Особо посреди учёных христиан.

Ошибочной бывает и почтенная наука.

Довольно биться, сердце, помолчи.

И солнце прячет жаркие лучи.

Полезна иногда ночная скука.

Стараний наших факты недостойны:

Болезни, смерти, яростные войны…

Не лучше ль своевременный уход

В загадочный и вечный небосвод?

Он неизбежно всё земное ждёт.

Явь очевидная и тщетна и печальна.

Об этом сказано: мир создан изначально

Трудом Творца и по лекалам перемен.

Не попади же постоянству в плен.

ШУТКА

Когда я оказался в мастерской

У строгих муз прилежным подмастерьем,

Они меня учили день-деньской

Сложнейшим поэтическим мистериям.

Однажды у одной из них спросил:

«Напильник туп, его сменить бы надо».

Ответила: «Помочь и в этом деле рада,

Недостаёт, к несчастью, времени и сил».

ЕЁ ПРОДОЛЖЕНИЕ 

(С греческого. Из Симонида*)

Недолог жизни нашей кругооборот,

Мы это всё великолепно знаем.

По сей причине твари всех пород

Покорны Зевсу. Он земли хозяин.

И только человек на ней один

Ведёт себя, как главный господин

Всего на свете. Жалкая привычка!

Ведь мы не исключенье, не кавычка.

Разумны, дабы рано жизнь не потерять

И с возрастом желания свои соизмерять.

Тот старости и смерти не боится,

Кто верен нерушимости Основ, 

Чей дух при очевидной немощи таится,

Всегда готов к работе и здоров.

Бывает человеческая суть незрима

И у святого, и у сукиного сына.