|
Поэт затосковал по земле. После встречи с ученым желание побывать в родных местах стало непреодолимо-манящим. Спуск на землю оказался куда более коротким, чем полёт на третье небо. Приступ тоски по родному дому — чёткое желание — и поэт стоял у родного порога. Здесь хозяйничали незнакомые люди.
— Видимо, жена продала дом и переехала к сыну, — подумал поэт. Когда-то у них с женой был разговор на эту тему.
Свой кабинет он увидел переоборудованным под гимнастическую комнату. У стены расположилась шведская лестница, на полу лежали гантели. С потолка свисал боксёрский мешок. Большие перемены произошли в саду. На месте цветника была устроена асфальтированная площадка, а посреди неё стоял автомобиль.
— Мой тюльпан, — подумал поэт. — Может быть, его куда-нибудь пересадили?
Но следов цветка он нигде в саду не обнаружил. Мысль о тюльпане не покидала поэта, пока он кружил по родным местам. «Почему я так много думаю о цветке?» — с удивлением спрашивал он сам себя.
Поэт посетил родственников, писательский клуб. В той жизни его раздражали претензии малоодарённых собратьев по перу. Теперь, послушав выступления некоторых из них на писательском собрании, он только улыбнулся. Боже, какие дети! Их преданность своему делу, которое перестало быть престижным и не давало почти никаких средств на жизнь, вызывала острую жалость и сочувствие.
Собрание, как и в прежние времена, закончилось приглашением на символическое чаепитие, где вместо чая пили водку. Как в прежние времена звучали жалобы подвыпивших коллег на трудные времена, на скупость спонсоров, на невнимание читателей. Но, наблюдая за мыслями бывших коллег, он видел то, что не видел раньше.
За многими словами почти у всех вибрировала одна мысль: «Как ничтожно всё окружающее и как велик я!»
Жену он застал в ее новой маленькой квартирке перед образами. Горела свеча, пахло ладаном, жена молилась. Поэт осторожно опустился в кресло за её спиной.
— Ты здесь? — тихо спросила жена, прервав молитву и не поворачивая головы.
— Да, я здесь.
— Я ждала тебя. Тебе хорошо там?
— По-разному.
— А мне трудно. У дочери своя жизнь, мы редко встречаемся. Я очень тоскую. Я хочу к тебе.
— Я тоже мечтаю встретиться с тобой здесь. Но не могу позвать тебя, не имею права. Ты ведь понимаешь меня…
— Я всё понимаю, только от этого не легче.
— Когда ты будешь со мной, ты поймёшь больше, чем то «всё», о котором говоришь. Там, где я сейчас, можно понять многое, но изменить ничего нельзя. В твоём мире можно изменить многое, но понять это трудно...
— Я хочу к тебе.
— Мы встретимся, дорогая. Постарайся подумать о том, что я тебе сказал.
— Хорошо, постараюсь, — прошептала жена.
В квартире дочери и её мужа поэт стал свидетелем ссоры, вспыхнувшей между супругами. Вначале в окно влетела серая тощая муха размером с небольшую ворону. Она села на плечо дочери, раскрыла рот. Оттуда медленно выползло несколько грязно-коричневых спиралей. Всё было видно очень отчётливо — спирали змейками скользнули на плечо дочери, а затем исчезли в её груди. И тотчас дочь повышенным голосом бросила мужу какой-то упрёк. Муж побагровел. Муха с плеча дочери перелетела на плечо зятя. Повторилось то же самое — змейки вползли в его грудь, и он гневным голосом ответил жене. Теперь огненно-багровые спирали вырывались из груди ссорящихся и хищный хоботок мухи жадно их поглощал. Мушиное брюшко росло на глазах, сама она из серой превращалась в черную, мохнатая растительность, покрывавшая ее тело, приобретала металлический блеск. В окно стали лететь новые мухи. Ярость супругов росла, вместе с нею увеличивались в размерах мухи. Вдруг дочь побледнела, упала на тахту.
— Мне плохо, — тихо сказала она. — Сердце...
Побледнел и зять. Он побежал к телефону, принялся вызывать скорую помощь. А напитавшиеся ссорой разжиревшие мухи медленно покидали свои жертвы, вылетая в окно.
В квартире появились люди в белых халатах. Они сделали укол дочери. Но как только силы вернулись к ней, она принялась снова осыпать упрёками мужа. И мухи возвратились в комнату.
— Зина, остановись! — не выдержал поэт. — Он подлетел к дочери, принялся трясти ее за плечи. На какую-то минуту дочь прекратила свои упрёки и посмотрела поэту в глаза. В её взгляде он прочел ужас. Она задрожала, потом разрыдалась, её рыдания перешли в истерику. Наконец, она снова упала на тахту и затихла. Поэту пришли на память слова офицера на кладбище — мертвый никогда не должен смотреть в глаза живому.
|
