|
Вечером того же дня самолет, на котором летел Пётр, приземлился в аэропорту города, где нашему герою предстояло провести несколько дней.
Утром представитель местной администрации отвез его к месту предстоящей работы.
Перед ними расстилался обширный пустырь, огороженный колючей проволокой, сплошь покрытый чёрным вулканическим пеплом и остатками всевозможного бытового хлама, собранного в аккуратные горки. Видны были обгорелые холодильники, закопчённые бытовые приборы, рулоны проволоки, кучи жестяных банок, картонных ящиков, электромоторы, огромные ржавые котлы, металлические бочки. Кое-где грейдеры ещё сгребали остатки этого мусора, но в основном работали экскаваторы и большие самосвалы, грузившие и вывозившие весь хлам за территорию. На видном месте у въезда в пустырь большой деревянный щит большими буквами информировал: «Территория бывшего «Единого энергетического холдинга» и Авичи. В настоящее время преобразуется в городскую зону отдыха».
Видимо, площадь пустыря еще недавно была гораздо шире, потому что за его оградой с внешней стороны высаживали деревья и кустарники, а неподалеку зеленел молодой парк, огороженный высоким металлическим частоколом. Туда и проехал на машине Пётр с сопровождавшим его представителем местной администрации.
Как он объяснил Петру, предметом их общих забот был сложный психологический климат, установившийся в вольерах, где обитали бывшие жители полностью уничтоженного землетрясением холдинга и поднявшиеся из подземных глубин аборигены Авичи. Вольеры построили по их просьбе. Дело в том, что новосёлы, по словам представителей местных властей, не смогли приспособиться к новым вибрациям на Земле и потребовали создать для себя специальные жилые помещения. Испробованы были разные варианты, от индивидуальных коттеджей и подземных бункеров до сооружений, напоминающих овощные теплицы. Наконец, кому-то пришла в голову идея вольеров. Идея новосёлам понравилась. В вольерах насадили деревья, поставили палатки, оборудовали открытый стадион, где главным образом проходили разного рода собрания, ток-шоу и гала-концерты. Согласно общему пожеланию вновь прибывших, территорию заповедника огородили высокой железной оградой, защищавшей их от излишнего любопытства местных жителей. Чтобы обеспечить плавный переход от дымной атмосферы Авичи к атмосфере постпреисподней жизни, в центре новых поселений непрерывно жгли различный мусор. Поселенцы, привыкшие дышать в Авичи дымом, чувствовали себя в этой обстановке, конечно, не так, как в своём недавнем подземном жилище, но всё-таки более или менее сносно. Тогда как, выходя из вольеров на свежий воздух, они вынуждены были надевать устройства, напоминающие противогазы, где вместо фильтров имелись аккумуляторы с конденсированным дымом. Иначе у них начинались астматические явления и возникали проблемы с вестибулярным аппаратом. Понятно, что склонность к дыму, так же как некоторые иные экзотические привычки эмигрантов из Авичи, вызывали недоумение, а кое-где даже раздражение местных жителей, несмотря на всю разъяснительную работу администрации.
Но главными оказались проблемы психологической адаптации. Мигранты из холдинга и преисподней никак не принимали, по их словам, новый менталитет Земли. И доставляли немало головной боли местной администрации. Вначале они объявили голодовку, требуя, чтобы их вернули на прежнее местожительство. Им объяснили, что холдинг и Авичи больше не существуют. Тогда они заявили, что отказываются выполнять любую иную работу, кроме той, что делали раньше. Однако на новой Земле под новым Небом не существовало ни парламентов, ни телевизионных ток- и секс-шоу, ни гала-концертов, отсутствовали также профессии имиджмейкеров, политтехнологов, короче, как выразился один шутник, всех этих «рокеров, брокеров, хакеров, квакеров, дилеров и триллеров». Люди строили дома, учились, трудились на полях и совершенно забыли все прежние рыночные изобретения. Стена полного непонимания между мигрантами и местными жителями увеличивалась с каждым днём. Разрушить ее или, по крайней мере, уменьшить — такая непростая задача стояла перед советником правительства СССР по вопросам миграции Петром.
Зона вольеров располагалась за обширным парком, растянувшимся на несколько километров в длину. Парк и каскад искусственных прудов отделял вольеры от остальной территории. Пётр вместе с сопровождавшим его представителем местной администрации проехали на машине к воротам первого вольера. Ворота были настежь открыты, в стороне от них на железных прутьях ограды блестел слегка поржавевший лист жести, сообщавший о тех, кто находился внутри: «Familia Homo primitivus. Реликтовое семейство примитивных приматов, отдельные экземпляры которого уцелели до наших дней. Прежний ареал обитания — Садовое кольцо бывшей столицы государства. Ныне в естественных условиях не встречаются, могут жить только в искусственной среде. Питаются долларами и ценными бумагами. Находятся под охраной государства».
Петр вместе с сопровождающим вошли внутрь. Их тотчас окружила пёстрая толпа обитателей вольера. Это были очень странные субъекты. Во-первых, в глазах у всех сохранялся зеленовато-красный адский отсвет. Во-вторых, каждый житель вольера имел какой-то физический недостаток: скрюченную руку или ногу, горб, деформированные уши, нос, губы. Некоторые ходили с постоянно полуоткрытым ртом. Почти у всех не было волос на голове или же эти волосы росли какими-то клочками. Некогда связанные за спиной крылья у подавляющего большинства полностью обгорели, лишь кое у кого сохранялись их робкие остатки. Также у всех на рукавах или на груди были пришиты стандартные лоскуты белой ткани с черными надписями о партийной принадлежности. Лоскутов перед глазами мельтешило такое множество, что Пётр не успевал прочитывать названия: «Единая рыночная Россия», «Демократическая рыночная Россия», «Либерально-демократическая рыночная партия», «Союз рыночных сил», «Партия любителей рынка» и т.д. Сначала Пётр принял эти нашивки за некую форму дискриминации, то есть за попытку превратить вольер в гетто, но представитель местной администрации категорически отверг такую догадку. Он заверил, что нашивки — исключительно инициатива самих обитателей вольера. Даже супружеская пара мастеров вокала — Филимон и Филумена, как они представились Петру, обозначили себя принадлежностью к «Партии рыночного гала-концерта». Кроме того, Филимон держал в левой руке коричневый кейс с наклейкой «Миллион $». И, как пояснил сопровождавший Петра представитель местной администрации, Филимон и Филумена были единственными обитателями вольера, кто представлял свою партию вдвоём, все остальные союзы и партии состояли из одного члена.
Как только Петр вместе со своим спутником ступили на территорию вольера, супруги первыми бросились встречать гостей.
— Хотите, мы вам споём? — спросила Петра Филумена.
— Да, да, мы споём вам дуэтом, — поддержал подругу Филимон.— Что вы предпочитаете, романс, рок, кантри, качественную попсу?
Но супругов грубо оттеснил бородатый крепыш, внешне похожий на Муссолини представитель Либерально-демократической рыночной партии.
— Не слушайте их, они нас тут всех достали своей качественной попсой. Им плевать на национальные корни. Давайте познакомимся. Я — Вольдемар Жураковский, вы, конечно, слышали о таком. Предлагаю вам вступить в мою партию.
— Не вступайте в его партию. Разве не видите, она хамская! Либерализмом и не пахнет, — сверкнула глазами Филумена. — Сгинь с глаз, каналья, иначе позову телохранителей.
— Телохранителей… презрительно фыркнул Жураковский. — Кому нужно твоё подержанное тело?! За него банку растворимого кофе не дадут — подмигнул он Петру, как бы приглашая его участвовать в некоем предстоящем спектакле.
— Вы не смеете оскорблять мою жену. Она народная артистка холдинга, — сверкнул глазами Филимон.
Жураковский как-то кисло скривился и потрепал Филимона по щеке:
— Бывшего холдинга, Филя. Напрасно ты пузыришься. Филумена за себя и за тебя постоит покруче мужика. Ты же сам признался, что подкаблучник.
— И горжусь этим, — вспыхнул Филимон. — Вы все тут представляете только себя, а я лоббирую её интересы.
— Лоббируешь, лоббируешь… — Жураковский звучно щёлкнул Филимона по лбу, — только лоб у тебя и остался, Филимончик. А в нём полторы вокальных извилины. Да ещё этот чемодан, который никому здесь не нужен. Пролоббировали мы с тобой демократию, Филя, — элегически закончил свои рассуждения рыночный либерал-патриот.
Повисла общая тягостная тишина. Чтобы как-то прервать её, Петр заметил:
— Я смутно вспоминаю ваши прежние портреты. Кажется, в прошлой жизни вы не носили бороды.
— Он боялся походить на Карла Маркса, — пустил шпильку Филимон.
— Нашёлся юморист, — усмехнулся Жураковский. — Намекает на мое юридическое происхождение. Дело совсем не в крови, а в духе, Филя. Тело может быть юридическим, но дух патриотическим. Понял? А насчёт сходства я тебе скажу так: я похож на любого истинного лидера, потому что лидер по природе.
Пётр снова попытался остудить накал перепалки и обратился к супругам-вокалистам:
— Вы, кажется, что-то хотели исполнить?
— Охотно! — затараторили Филимон и Филумена. — Что бы вы хотели услышать, классику, рок, мюзикл?
— Классику, — ответил Пётр.
— Что же мы споём, дорогая для нашего гостя? — спросил Филимон Филумену. — Может быть, что-нибудь из докатастрофного репертуара? В стиле ностальжи? Давай споём нашу колыбельную. Мы когда-то пели её малышам с несостоявшейся судьбой.
Филумена кивнула головой, набрала воздуха в могучую грудь и запела. Филимон поддержал её вторым голосом.
Спи, мой светик, самый яркий,
Ты за год подрос.
Шлёт тебе свои подарки
Дедушка-Мороз.
Из Нью-Йорка ножки Буша,
Из Канады шприц.
Заживёшь ничуть не хуже,
Чем наследный принц.
Рынок для тебя построим
В будущем большой.
Коммунистам не позволим
Нас кормить лапшей.
Будешь кушать полной ложкой
Чёрную икру,
Подрасти ещё немножко,
Маленький мой друг.
Не пойдешь служить солдатом,
В брокеры пойдёшь,
Настоящим демократом
Скоро подрастёшь.
А когда ты станешь взрослым,
Толстым, как Гайдар,
Увезу тебя я в Осло
Или в Гибралтар.
— Да, построили рынок, поели икры, и чёрной, и красной, и всякой, — тяжело вздохнул Жураковский, когда супружеская пара закончила петь. — И Гайдар до Гибралтара не доехал. Здесь по соседству кантуется на своей мраморной плите.
Петр переменил тему разговора:
— Я вижу, женщин у вас почти нет, за исключением мадам Филумены.
— Есть еще одна, вон в том углу отдыхает на нарах, — откликнулся либерал-патриот. — Но вы верно заметили — женщин у нас почти нет. Сами дошли до жизни такой, не пускали их в прежнее правительство.
— И в Думу, — с некоторой ехидцей добавил Филимон.
— Я три раза ставил на голосование закон, чтобы на каждого мужика в Думе было по четыре женщины. Как в исламе. Провалили.
— Ну, хорошо, — примирительно заметил Пётр. — В Думе и в правительстве вы без женщин обходились, а как же здесь без них живёте?
— Кто как, — ответил Жураковский. — Филимон с Филуменой живёт, я терплю...
— А остальные?
— Остальные не вполне традиционной ориентации.
— Как понять — «не вполне»?..
— Так и понимайте, в прямом смысле слова. Раньше были голубые, а теперь бледно-голубые.
— Дружище, я вас и не понимаю, — чистосердечно признался Пётр.
Жураковский поманил пальцем проходившего мимо странного субъекта с головой, похожей на мужской член. На рукаве его пиджака белела нашивка: «ПЕРДС — партия единого рыночно-демократического секса».
— Помните в той жизни был телеведущий, вел передачу «Окно в спальню», — пояснил бородатый. — Это он. Только сильно полинял. И силы нет, и аудитория другая. Развлекает нас здесь своими дурацкими секс-шоу. Им, этим рыночным гомикам, для секса достаточно одной картинки. Они же здесь все банальные без буквы «б». Я один оригинальный. Единственный стопроцентный мужик, — приосанился Жураковский.
Членообразный субъект рассерженно мотнул головой в сторону Петра и либерал-патриота:
— Забодаю!
Но Жураковский ловко схватил голову субъекта обеими руками и сжал её словно резиновый шарик:
— Не пугай гостей, чудик! Вы на него не обращайте внимания. Он всех здесь на испуг берёт своим набалдашником. А на самом деле он у него надувной и безопасный. Они все тут безопасные в смысле потенции.
— А что за женщина на нарах? — снова переменил пластинку опасно накренившегося разговора Пётр.
— Пойдёмте, покажу, — предложил либерал-демократ.
В углу вольера на нарах сидела толстая дама в халате и с босыми ногами. Лицо её напоминало тёмно-жёлтые песчаные дюны Сахары с зовущими к себе красно-зелёными оазисами глаз. Не вставая с нар, она протянула Петру пухлую руку:
— Калерия Новоборская. Не возражаю, если назовёте меня мисс Каля. Я представляю ПЕРДН — партию единых рыночно-демократических нар.
Внезапно дама запела хрипловатым голосом:
Лежу на нарах я простуженная с гриппом,
За демократию страдаю на ветру.
Костюм бостоновый и прохоря со скрипом
Я проиграла уголовникам в буру.
— Что такое? — Пётр с недоумённой улыбкой повернулся к Жураковскому. — Разве она из партии уголовников?
— Калерия всю жизнь мечтает о нарах в колонии общего режима. Можно и строгого. Но обязательное условие — наличие общих нар с уголовниками не старше пятидесяти лет, — словоохотливо пояснил либерал-патриот. — Ей очень тяжело с банальщиками. Она обожает простой народ. Воспитана на демократических традициях народовольцев. Тех самых героев-народовольцев девятнадцатого века.
— Но почему обязательно с уголовниками?
— Потому что я девица и одинока, — несколько саркастически и с кокетливым вызовом вмешалась в пояснения дама.
— Тогда всё ясно. Но ведь ваше одиночество мог бы скрасить он. — Пётр повернулся в сторону Жураковского. — Он тоже одинок и уверяет, что силён…
— Вы с ума сошли! — лицо либерал-патриота перекосило, когда он увидел, как физиономия Новоборской заволоклась зовущей улыбкой. — Лечь с ней на нары?! Под дулами установки «Град» не лягу!
— Позвольте презентировать мою партию, — раздался голос ещё одного обитателя вольера, полного, лысого человека в тёмных очках и в шляпе. Он как бы подкрался к говорившим и терпеливо ожидал, пока закончится разговор с Новоборской. — Я представляю обновлённую РСДРП.
— Ого! — удивился Пётр. — Возрождаете традиции начала прошлого века?
— Какого века, какое начало! Конец! — хохотнул Жураковский. — Профукал реформы, профукал свою прежнюю партию, теперь придумал какую-то Российскую социал-демократическую рыночную партию.
Лысый загорячился:
— Не слушайте этого закоренелого политического хулигана. Такие, как он, не дали мне довести реформы до конца. А я их мечтал завершить вместе с моим другом Джорджем. Какая жизнь могла бы состояться для народа! Цивилизованная, без экстремизма, каждый мог бы кушать в «Макдональдсе».
— Кушать в «Макдональдсе»… Не дали завершить реформы, вместе с Джорджем… Лёг под этого Джорджа ковровой дорожкой, — ерничал Жураковский.
— Меня простые люди любят, — отбивался лысый.
— Рассказывай басни, — продолжал обличать рыночный либерал. — В Омске за что получил от простого человека? За что он тебе вмазал, помнишь?
— Это было попытка спланированного теракта. Мне Джордж из Америки даже телеграмму с соболезнованием прислал.
— Во, он уже террористическое покушение нарисовал! Цену себе набивает. Они все здесь шоу разыгрывают.
— А ты не разыгрываешь? — нахмурился лысый.
— Я один настоящее шоу делаю.
— Ковёрный.
— А ты подковёрный!
— Господа! — возвысил голос представитель местной администрации, — мы приехали к вам не для партийных дискуссий. Советник центрального правительства по вопросам миграции хочет посоветоваться с вами по некоторым вопросам.
Пётр произнёс краткую речь, объяснил, что карантин в вольере заканчивается, что дальнейшая адаптация к новым условиям жизни должна проходить в естественных условиях и что обитателям вольера, как не имеющим полезных профессий и не вписавшимся в структуру нового социума, предлагается три варианта предполагаемого местожительства.
— Первый вариант — соседнюю сельскохозяйственную корпорацию, — как мне известно, вы отвергли. Так?
— Так! Это не для нас, — загудела толпа.
— Второй вариант — отправка вас на Сатурн.
Толпа угрюмо замолчала.
— Какой третий? — раздался выкрик.
— Третий вариант — эмиграция в Соединённые Штаты Амазонии. Если, конечно, туда вас захочет принять Джордж Амадей Бакс Самый Младший.
— Хотим в Амазонию! — заревела толпа.
— Тише, господа! — вмешался представитель местной администрации. — Вначале нам необходимо послать делегацию в Соединённые Штаты для переговоров. Три-четыре человека, не больше, во главе с советником правительства по миграции.
— Я поеду, — решительно заявил рыночный либерал.
— Он популист, он всё испортит, — возразил лысый в тёмных очках. — Его знают по антиамериканским и антисемитским выпадам еще в той жизни. На переговорах нужен тонкий дипломат. Предлагаю себя.
— Ни в коем случае! — завопил Жураковский. — У него харизмы нет. И авторитета в народе. За что ни брался, всё профукал. А в дипломатии я разбираюсь ничуть не хуже его. Уж на этот счёт будьте покойны. Пошуметь, конечно, могу. Для рекламы и электората. Но лишнего никогда ничего не скажу.
— Мне кажется, — сказала Филумена, — лучше всего подойдём мы с Филимоном. Мы не ангажированы, исполняем мюзиклы, амазонский президент их любит. И потом… — Филумена всхлипнула, — у нас с Филимоном ранчо во Флориде накрыло волной. И мы до сих пор не получили страховку.
— Ну, что же, — согласился Пётр, — по-моему, Филумена и Филимон — самые подходящие кандидатуры.
— Остальных кандидатов подберем из других вольеров, — завершил разговор представитель местной администрации.
* * *
В земных делах барахтаемся слепо,
Нам неуютно меж землёй и небом.
С небесным тяготением борясь
Мы лезем в середину, то есть в грязь.
В ней нам привычней. Но тревожит что-то.
Одной ногой нащупываем дно,
Другою — погружаемся в болото,
И стонем, что летать не суждено.
И сочиняем горестные сказки,
Про то, что не видать кругом ни зги…
И на себя натягиваем маски
Неверия, отчаянья, тоски.
Но жизнь томит нам грудь
духовной жаждой,
И сердце наше встречи с Небом ждёт.
И крылья есть у всех, хотя не каждый
Готов отважно броситься в полёт.
|
