Художник и Поэт: творчество Лилии Ивановны и Юрия Михайловича Ключниковых
Глава 11. ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА» (1977–1981) Печать E-mail

Мир буддизма и знакомство с ламами

В издательстве «Наука», куда я был переведён из студии кинохроники, пришлось проработать пять интереснейших лет. В них произошёл мой основательный подступ к Востоку. Приходилось иметь дело с профессиональными востоковедами, учёными, бурятскими ламами. Мне выпала честь редактировать двухтомник известного востоковеда Гомбожапа Цыбикова, первого переводчика «Ламрим чен-по» на русский язык.

Что такое «Ламрим»? Это некий эквивалент Евангелия в буддизме труд Цзонхавы, основателя желтошапочного направления, господствующего в этой самой мирной из мировых религий.

Здесь я встречался с людьми, которые не только занимались буддизмом как учёные, но и придерживались его как религии, то есть исповедовали тантрический буддизм. Удалось также побывать в Иволгинском дацане, в сорока километрах от Улан-Удэ, где были встречи со старыми ламами, прошедшими через сталинские репрессии. Это были великие мастера духовных практик, о них всего не расскажешь: не хватит времени. Скажу лишь, что двойное вхождение в ламаизм с научной и практической сторон сильно повлияло на складывающееся у меня тогда православное мироощущение. Я остро почувствовал, что одних церковных канонов светскому человеку недостаточно, необходимо капитальное вхождение в идеологию и практику других конфессий. Уже в ту пору я понимал, что экуменизм как поверхностное смешение религий – тупиковый путь. Но и замыкание лишь в свою конфессиональную скорлупу при нынешней вынужденной глобализации тоже не сулит полноценной духовной жизни.

Христианство я тогда воспринимал как свод моральных заповедей, рекомендаций, изложенных в Библии, Евангелии, трудах Святых отцов. В буддизме я познакомился с трактатами по самовоспитанию, по духовной работе над собой, с книгами по тибетскому буддизму и дзен-буддизму. Что, в свою очередь, раскрыло в церковном православии такие глубины, какие не видел раньше. Кроме того, были встречи с ламами, вернувшимися из сталинских лагерей, сохранившими и преумножившими там духовные накопления сиддхи.

Я встречался с ламами-целителями и поражался, насколько точно могут они поставить диагноз лишь на основе общего взгляда и пульсового прощупывания. Например, беседуя со стареньким ламой-врачом, я попросил обследовать моё здоровье. Он спросил: «А вы на что жалуетесь?» Я ответил: «Ни на что особенно. Может, посоветуете, на что обратить внимание?» Он спрашивает: «У вас бывают сердечные недомогания?» Я говорю: «Да, бывают». «А вы знаете причину ваших недомоганий?» – «Нет». – «У вас левая нога примерно на сантиметр короче правой, вы припадаете на неё, что вызывает реакцию сердечных сосудов. На самом деле сердце у вас здоровое. Советую под пятку левой ноги просто подкладывать что-то в сантиметр толщиной и боли пройдут». Я так и сделал, год ходил с такой подкладкой, боли действительно исчезли. А ведь буддийский лама определил то, на что мне никто никогда не указывал.

Я общался со многими специалистами, в том числе с Базароном и учениками знаменитого Дондорона, который сидел в то время в тюрьме. Они были великолепными диагностами и одновременно знатоками «Чжуд-жи», медицинского канона буддизма.

Досконально зная «Чжуд-ши», изучив его «от и до», светские специалисты-тибетологи тем не менее только с ламами выписывали рецепты и сами открыто это признавали. Без ламы ни один теоретик тибетской медицины не берётся выписывать рецепты! Их поведение разительно отличалось от сегодняшних «специалистов» по восточной медицине, которые расплодились в необъятном множестве. Утратив реальные смыслы рецептов, эти «восточные мастера» механически смешивают какие-то животные и растительные материалы, не наделяя смеси религиозным дыханием и целительной энергией подлинных тибетских снадобий.

Во время общения с миром буддизма я услышал много историй о чудесах, творимых ламами. Сами ламы об этом мне не рассказывали, а вот доктора и кандидаты наук отдела тибетологии Бурятского филиала АН СССР на полном серьёзе полушёпотом говорили о таком. Мол, когда чекисты являлись арестовывать бурятских лам и входили в их жилища, могли там никого не застать. Зато видели мышку, скользнувшую в подпол через щель.

Конечно, такие истории выглядят как сюжеты из области «восточных тайн», рассказанные в передачах Игоря Прокопенко. Но у известного телеведущего был гениальный союзник по имени Уильям Шекспир, сказавший: «Есть много, друг Горацио, на свете, что и не снилось нашим мудрецам». Возможно, великий английский поэт имел в виду будущих мудрецов из РАН и НАСА. Пророческим даром Шекспир, по многим данным, несомненно, обладал. И сейчас, читая про впавшего в состояние транса знаменитого ламу Итигелова, температура кожи которого уже 75 (!) лет сохраняется на уровне 34 градусов, я допускаю очень многое, почти всё.

Редактирование книги Цыбикова

Как уже говорилось, мне довелось редактировать двухтомник Г. Ц. Цыбикова, некогда выпускника восточного отделения Петербургского университета, бурята по национальности, командированного Русским географическим обществом в Тибет в составе группы буддистов-паломников. Насколько мне известно, кроме паломнических и научных задач Цыбиков имел поручения царской разведки, дружил с Агваном Дорджиевым – учителем XIII Далай-ламы, известным буддистом, бурятским ламой, дипломатом, просветителем, общественным деятелем России, Тибета и Монголии. Позднее он был репрессирован советской властью, но именно этот человек вёл в XIX веке и в начале XX века переговоры о возможности включения Тибета в зону влияния России.

Через Агвана Дорджиева и доктора Бадмаева тоже бурята по национальности, чрезвычайно популярного среди петербургской знати, – Цыбиков нащупывал пути сближения России и Тибета.

Согласно восточным пророчествам, Тибет должен быть аннексирован Китаем, и, находясь между двумя великими державами, тибетские буддисты искали протектората России, полагая, что это явилось бы для них наименьшим злом. Такого же покровителя искала Тува, исповедовавшая ламаистскую религию, и в 1914 году, накануне Первой мировой войны, добилась русского протектората. Протекторат в дальнейшем унаследовали большевики, утвердившие его позже.

Почему такое не получилось с Тибетом у Николая Второго – тема особого разговора. Видимая сторона дела ясна: ни у режима, ни у царя не хватило времени и сил на дальнейшее территориальное расширение Российской империи. К тому же началась мировая война. Но это, повторяю, очевидная сторона дела. Кроме писаной истории, существует, как говорил Даниил Андреев, метаистория, осуществляемая Сверху. Лев Гумилёв называл её системой «пассионарных толчков». Убеждён, что генеральные перемены на планете определяет Бог, а не люди. Цари, вожди, президенты – лишь исполнители Его Воли, очень часто не сознающие этого. Хорошо, когда земные руководители понимают свою роль, и печально, когда такого понимания в голове у лидеров не присутствует. Но в любом случае судьба человечества складывается по Высшему сценарию, а не по воле властных упрямцев и политических недорослей.

Редактируя двухтомник, я сделал попытку включить во второй том переведённый Цыбиковым на русский язык главный ламаистский религиозный источник «Ламрим чен-по» и предложил эту идею научному редактору двухтомника, академику А. П. Окладникову. Однако осторожный Алексей Павлович отклонил предложение: побоялся обвинения в пропаганде буддизма. Тем не менее целый ряд фотографий ритуальных предметов, а также большой портрет Агвана Дорджиева, сыгравшего большую роль в русско-тибетских отношениях, были помещены в двухтомнике. Сейчас это кажется чем-то само собой разумеющимся, а тогда, чтобы опубликовать такие фото, требовалось разрешение МИДа, и я вёл переписку годами.

Во всех смыслах публикация работ Цыбикова была прорывным явлением, и когда в начале 1980-х гг. я бывал в Иволгинском дацане под Улан-Удэ, бурятские ламы встречали меня, как говорится, «по-королевски».

Аналогичную насторожённость у издательского руководства вызывала книга «История переводов Библии в России» профессора М. И. Рижского. Эта рукопись получила отрицательную оценку московских научных кругов, рецензенты не без основания утверждали, что в ней протаскивается «библейский проект» под маской научного изучения Библии. И не рекомендовали издавать книгу в Москве, сделав такую приписку: «На усмотрение новосибирского издательства». Я всё понимал насчёт «библейского проекта», но всё-таки счёл, что для преодоления мертвящего атеизма книга Рижского окажется полезной хотя бы на информационном уровне. Написал положительное заключение, отредактировал её, и книга вышла.

Из других редактируемых книг отмечу исследование о вхождении Тувы в состав Советского Союза, принадлежавшее известному учёному-тувинцу Юрию Аранчину, директору Тувинского института истории, философии и культуры. Запомнилась также работа над книгой о выдающемся якутском мыслителе, исследователе и пропагандисте национального эпоса якутского народа – олонхо – Платоне Ойюнском. Здесь для души нашлось много своеобразных перекличек с идеями буддизма.

Диссиденты и патриоты

Из отредактированных мною работ я помню историческую монографию молодого учёного Вадима Буторина, кандидата наук из Института истории Сибирского отделения Академии наук. Это был человек с явно выраженным диссидентским креном, который под флагом «коммунизма с человеческим лицом» протаскивал свои либеральные идеи, резко отрицательно отзываясь о советской власти в личных беседах. У него погиб на фронте отец, и он считал, что это на совести государства. Он пытался влиять на меня, познакомил с «Архипелагом ГУЛАГ» в ксерокопии западного издательства «Посев».

К Солженицыну у меня отношение сразу было сложным. Первую его книгу я оценил высоко, как большое художественное достижение русской литературы. Последующие рассказы: «Матрёнин двор», «Случай на станции Кочетовка» и другие – мне уже казались менее значительными и с креном. Его «Архипелаг ГУЛАГ», несмотря на свою монументальность и скрупулёзный труд, в целом произвёл на меня даже отрицательное впечатление, как слишком явная передержка. Мне показалось, что он сделал шаг назад: писатель ушёл в идеологию и политику от литературы, причём это был труд человека, ненавидящего советский режим. Кроме того, я нашёл там целый ряд ошибок, о чём уже упоминал в главе про Ленинск-Кузнецкий.

С Буториным мы идеологически не сошлись и расстались навсегда. Он мечтал уехать куда-то за рубеж, но уехал во Львов. У него была жена – кандидат философских наук, и они предложили свои услуги, явившись в местный обком; их взяли «для укрепления марксистского влияния» во Львовской области.

Если судить по перестроечной ситуации, а потом по сегодняшней ситуации, то они сделали своё дело вполне «добросовестно».

Во время работы в «Науке» у меня были контакты с видными учёными, гражданская позиция которых была смелой, чётко проявленной. Несколько лет я работал в общественной организации Новосибирском отделении общества «Индия СССР», где был заместителем руководителя академика М. М. Лаврентьева, сына основателя Академгородка. Он, хотя и не обладал решительностью отца, не побоялся пойти на сотрудничество с редактором, находившимся под партийными санкциями.

Приходилось общаться во время нашего партийного дела с академиками Трофимуком и Яншиным, которые, надо сказать, встали на нашу защиту, о чем еще расскажу. ( Следующий абзац убран и одна фраза из него перенесена на стр. 214)

* * *

В Сибири жить охотников немного,

Земля пустынна, климат жестковат.

Кому короткой жизненной дорогой

Захочется в сугробах рисковать.

В мерзлотах наших нор мышиных мало.

Суровы здесь житейские дела.

Поэтому так мало либералов

Стране земля сибирская дала.

 
Последние статьи