|
Встреча в Лавре
Я много о нём слышал как об одном из столпов современного православного старчества. Захотелось увидеть. И я отправился на самой ранней электричке из Москвы в Загорск. Кажется, это было в 1985-м или 1986-м. В ту пору Сергиев Посад носил ещё имя этого революционера.
И вот Троице-Сергиева Лавра. Асфальтированная дорожка, та, что слева от ведущей к храму с мощами Преподобного Сергия Радонежского, привела меня к монашеским кельям. У закрытых дверей одной из них толпился народ. Большей частью то были женщины, некоторые с детьми. В девять утра двери открылись, и люди вошли в просторную приёмную. Сели на длинные деревянные скамейки, устроенные вдоль стен комнаты. Я оказался по соседству с женщиной лет сорока. На лице её явно читались следы нелёгких жизненных передряг. Ей, как я понял, очень нужно было выговориться: «Прихожу сюда в четвёртый раз. Удивительный человек отец Наум, в его присутствии сразу становится легко и спокойно. Посмотрит на тебя, ты – на него, и какая-то ниточка уверенности протягивается: всё будет хорошо».
Открылась внутренняя дверь, вошёл человек лет пятидесяти – пятидесяти пяти с виду, хотя, как я узнал потом, ему было много больше. Рослый, статный. Чёрное монашеское одеяние сидело на нём словно царская мантия. И движения царские. А глаза светлые, острые, всё видящие. Он принялся рассаживать посетителей по принципу: кто пришёл первый раз, должен сидеть с тем, кто бывал здесь раньше. Меня оставил с моей соседкой. И удалился со словами:
«Познакомьтесь, поговорите друг с дружкой».
Минут через пятнадцать отец Наум появился вновь. Моя соседка успела за это время сообщить мне, что она кандидат наук, преподаёт марксистско-ленинскую философию и научный коммунизм в каком-то московском вузе. В коммунизме разочаровалась, в своей работе – соответственно. Муж ушёл к другой. Пережила нервный срыв. Врачи оказались бессильны подлечить расшатавшиеся нервы, и она по совету подруги отправилась к отцу Науму – принимать сеансы боготерапии. Одним словом, обычная для второй половины восьмидесятых годов история ищущих интеллигентов.
При появлении отца Наума многие пожилые женщины вставали с места, пробуя устроить нечто вроде очереди. В первый раз монах промолчал, но потом сделал громкое внушение:
– Садитесь, садитесь, матушки, вы не в магазине. Я сам определю, с какой мне заниматься в первую очередь. Вот ты с чем пришла? – обратился он к сгорбленной старушке.
– Ох, батюшка родной, шибко я больная.
– Сколько лет?
– Так уж восемьдесят второй.
– Что болит?
– Ноги болят, спина болит, желудок… – запричитала бабушка.
– Время пришло болеть, – прервал её жалобы отец Наум. – У меня тоже болит. Иной раз с койки утром еле встаёшь, а днём расходишься – и ничего…
Обнял старушку:
– Сорок раз прочитай «Богородице дево, радуйся». Только читай, не отвлекаясь. Поняла? Бог помогает нам в молитве, когда никаких других мыслей нет, только – о Нём.
И обратился ко всем присутствующим:
– Вы на меня сильно не возлагайтесь. Я не Никола-чудотворец, не Пантелеймон-целитель. Своей силы лечить у меня нет. Не я помогаю, Бог – через меня. Будет вам от Него поддержка – хорошо. Не будет – не обессудьте.
Он ходил по комнате, выделяя своими острыми глазами то одну, то другую женщину, расспрашивал о недугах, давал советы, иногда молился. Подолгу и беззвучно читал молитвы над детьми, прикрыв их полой монашеской одежды.
Временами я ловил его изучающие взгляды на себе.
Наконец он объявил:
– Через полчаса я заканчиваю. У кого какие остались вопросы, подойдите ко мне.
И снова его вопросительный взгляд остановился на мне. Но я не подошёл к отцу Науму, продолжая сидеть, по многолетней привычке выпрямив спину. Тогда он внезапно направился ко мне.
– А ты что пришёл?
Я поднялся с места:
– Чтобы на вас посмотреть.
Он слегка опешил.
– Ну и что увидел?
Я что-то пробормотал.
– Так. Дай теперь мне на тебя поглядеть, – он вонзил свои серые молодые глаза в мои.
– Новомодными учениями интересуешься?
– Интересуюсь.
Его глаза потемнели, веки сузились.
– Что же ты, русский офицер, по чужим окопам шастаешь?
– В чужие окопы заглядываю, чтобы лучше понять, где рыть свои…
Взгляд отца Наума смягчился:
– Тебе православия мало?
– Мало.
– Зачем же ко мне пришёл?
И, не дожидаясь ответа, задал новый вопрос:
– В церкви бываешь?
– Мало.
– Так, – он разглядывал меня, словно редкостного зверька, но в глубине его зорких глаз наряду со строгим интересом продолжало таиться тепло. Во время нашей беседы некоторые из паломниц встали со своих мест, обступив нас и прислушиваясь к непривычному для них разговору.
– Крещёный? – спросил он, направив взгляд куда-то поверх моей головы, и сам себе ответил: – Вижу, что крещёный. Жена и дети тоже крещёные?
– Да.
– А в церковь-то не ходишь, – показал рукой на обступивших нас женщин. – Они все в церкви, а ты, получается, вне церкви. Видишь, люди от тебя, как от чёрта, шарахаются!
При этих словах отца Наума женщины в самом деле отшатнулись от меня. Я не мог сдержать улыбки.
– Что смешного нашёл?
– Вы мне нравитесь. Вот и улыбаюсь.
В глубине его глаз тоже мелькнула улыбка.
– Я что, девка, что ли?
Женщины же продолжали меня разглядывать глазами партработников на том собрании.
Ещё воспоминание
Эти глаза запомнились мне надолго. В 1990-х годах один из тех, кто исключал меня из партии, встретив на улице, спросил:
– Вы по-прежнему Рерихом увлекаетесь?
– Увлекаюсь.
– Почему не православием? – в глазах моего собеседника блеснула знакомая партийно-ортодоксальная сталь.
– Вы уже православный?
Он перевёл суровый взгляд с меня куда-то вдаль.
– Пришло время делать выбор. Я выбрал родные корни.
По поводу родных корней. Вернувшись из Сергиева Посада в Новосибирск, я обратился к батюшкам нашей Вознесенской церкви с вопросом, есть ли в церковной библиотеке пятитомник «Добротолюбие». Мне ответили: этих книг в библиотеке нет. «Добротолюбие» я нашёл в другом месте. И с наслаждением окунулся в мир Григория Паламы, Максима Исповедника, Григория Синаита… Мысли святых отцов были куда ближе к мудрецам Востока, нежели к речам партийных неофитов, которые, уверен, немедленно достанут из кармана партбилеты, приди завтра снова коммунисты.
* * *
Поздно ночью под настольной лампой
Над «Добротолюбием» сижу
И вдвоём с Григорием Паламой
В сердце ум из головы свожу.
Свет любви сияет синий-синий…
Отступает яростная тьма.
Свет очей и дум моих, Россия,
Если бы и ты сошла с ума…
* * *
О, дай мне Бог сойти с ума,
Как с поезда, в угоду сердцу.
В селенье тихом обогреться,
Покуда леденит зима.
В снегу тропинку проторить
К избе, снаружи незаметной,
Зажечь свечу, поговорить
Без слов с огнём её заветным.
В тиши услышать звон цикад,
Почувствовать, как солнце всходит,
Полюбоваться на закат
В сердечном тёплом половодье.
И тонкий выключить экстаз,
Чтоб к людям всё-таки вернуться.
И мудрым старцам улыбнуться
В селе с названьем «Исихазм».
Милое и родное православие! Ты хранишь в себе непревзойдённые высоты и глубины умного делания. «Чужие окопы» только помогли мне оценить всю красоту и мудрость твою. Никогда я от тебя не отрекался и не отрекусь. Разве можно отречься от Истины?!
Когда мы расставались с отцом Наумом, я испросил разрешения прийти к нему ещё раз.
– Приходи, – был ответ.
Но встретиться лично нам больше не пришлось. Зато, когда несколько лет спустя мы проводили в Новосибирске общероссийскую конференцию, взяв для неё девизом слова Сергия Радонежского «Помоги России!», я попросил одного своего товарища съездить к отцу Науму за благословением.
Товарищ, вернувшись из лавры, рассказал о своей встрече с отцом Наумом. Всё повторилось по образу и подобию моего визита, за исключением богословских споров. Знаменитый монах, врачуя пришедших к нему людей, молча проходил мимо моего товарища и только перед уходом в келью обратился к нему со словами: «У вас всё будет хорошо».
Конференция действительно прошла замечательно.
|
