|
Суфийская поэтическая тайнопись
В течение многих лет я изучал самые разные эзотерические учения Востока и Запада. Одним из учений, привлёкших моё внимание, был суфизм, или эзотерический ислам, его сакральная глубинная основа. Погружаясь в мир французской поэзии, я увидел, что её ранние образцы, в частности творения трубадуров, имеют некие восточные, прежде всего суфийские, корни, проявляющиеся даже в формальном построении стиха. Я стал более глубоко изучать этот вопрос и понял, что это действительно так, что суфийская поэзия не только стала вершиной поэтического Востока; она, как сказано выше, пробудила жажду к написанию стихов у европейцев. Достаточно сказать, что французское стихосложение отсчитывает свою историю от трубадуров Прованса. Эта область будущей Франции граничила с Испанией, которая, в свою очередь, на протяжении веков находилась под владычеством мавров (арабов). Канцоны трубадуров Прованса написаны под сильнейшим влиянием арабской поэтической культуры.
С данным фактом я столкнулся, когда переводил ранних поэтов Франции: Кретьена де Труа, Бертрана де Борна, Арнаута Даниеля и других. Даже гениальный Франсуа Вийон, при всей своей самобытности, сохранил некоторые элементы метрики и способы рифмовки, заимствованные у арабов. Для меня также несомненно, что сонет как форма ведёт происхождение от суфийской газели. Стихи ряда персидских поэтов, в частности Джами (они часто состоят из 14 строк), – явное тому доказательство.
Суфизм меня интересовал давно – и как система с высочайшей философией и духовной практикой, и как сообщество гениальных поэтов, творивших на протяжении веков и тысячелетий (истоки суфизма восходят к VIII веку). Убеждён, что русская поэзия в своём развитии обязательно должна учесть достижения и опыт поэтов-суфиев с их невероятной глубиной и недосягаемой простотой.
Поскольку я за жизнь прочёл множество суфийских философско-мистических источников, то решил, что моя попытка ввести поэтическое творчество суфиев в русскую метрику может быть полезным делом и для поэзии, и для широкого читателя, включая молодых мусульман, горячую кровь которых могут остудить не европейские либеральные нравоучения, а собственные высокие источники, ориентирующие на мир и гуманизм. Так родилась книга «Караван вечности», которая недавно вышла в Москве, в издательстве моего сына «Беловодье».
Что такое суфизм
Арабское слово «тасаввуф», означающее в переводе «суфизм», до сих пор вызывает филологические споры, какой у него корень: греческий «софия» – мудрость или арабский «суф» – «шерсть». Признанных специалистами путей десятки, а если учесть индивидуальные особенности людей, вставших на путь реальных исканий Бога, то их в исламе десятки тысяч. Кроме того, искатели могут сказать, что тасаввуф – это искренность, простота, дружелюбие, любовь ко всему сущему. Но и такое объяснение будет недостаточным, ибо среди суфиев были не только в высшей степени миролюбивые подвижники, но и жестокие завоеватели. Самое краткое определение суфия – человек «со-Вести», то есть тот, кто постоянно слышит вести Высших сфер Инобытия и строит жизнь в соответствии с Ними.
В исследованиях по суфизму можно встретить рассуждения о конспирологии, особой символике, мистике и тайнописи суфиев. Ничего подобного в высших суфийских тарикатах нет, за исключением весьма немногих обрядов, вроде танцевальных кружений дервишей. Также не стану касаться экстремальной аскезы. Всё это не имеет отношения к поэтическому тарикату, каким шли все выдающиеся поэты-суфии, от Рудаки в Х веке до Назыма Хикмета в ХХ. Лучше Идрис Шаха о суфизме не скажешь: «Суфизм – это школа внутреннего прозрения, а не обсуждений. Суфизм – преображение, а не заучивание информации, полученной из вторых рук. То, что имеет отношение к просветлению, не может быть выражено словами. И потому суфии утверждают: “То, что может быть высказано о суфизме, им не является”».
Добавлю к сказанному Идрис Шахом: мои собственные рассуждения о тасаввуфе рассчитаны лишь на то, чтобы кто-то проявил к нему практический интерес. Для этого вовсе не нужно менять вероисповедание и принимать ислам. Надо овладеть искусством сердечной молитвы, не жалея на это ни времени, ни сил, но рассчитывая, что результат может быть достигнут лишь через многие годы.
Суфии вели себя в познании так же, как лучшие древние греки: «Познай самого себя – и ты познаешь Истину мира». Или, как утверждали адепты индийских Вед: божественная мудрость познаётся через внутреннего Антарьямина, который расположен в сердце. Все три мировые религии: буддизм, христианство и ислам – отдают предпочтение в познании Истины не интеллекту, как это делает Запад, а интуиции, сердцу. Иногда на западном научном жаргоне этот сердечный путь познания называется иррациональным, враждебным разуму. Но восточные религии и философии никогда не противопоставляли сердце уму, они лишь подчёркивали вспомогательную роль интеллекта в познании Истины. Сердце принимает Божественную весть, ум транслирует её для использования в земных целях. Между прочим, философы Запада до XIX века в общем принимали эти восточные «правила игры», отдавая приоритет интуиции и Вести.
Уход Запада от истины
Свидетельство – «Критика чистого (то есть оторванного от Бога. – Ю. К.) разума» Канта и большой очерк об Иисусе Христе Гегеля. Но это были последние всплески поклонения западной философии Богу. Дальше пошло безбожное, частичное или полностью оторванное от Бога умствование, закончившееся созданием философии прагматизма, где критерием истины оказались не Бог, не Абсолютная Истина, даже не нечто, превышающее размеры двухкилограммовой черепной коробки человека. Именно она (точнее, содержимое этой коробки) была объявлена критерием истины, причём мозги человека среднестатистических размеров и непременно американской национальности. На всех многовековых поисках истины был поставлен крест, метафизику оставили кучке специалистов-маргиналов. Потребность в Боге оказалась нулевой, западные церкви опустели, как ненужные бизнесу жизни. Критерием истины провозглашена полезность. А что может быть полезнее доллара, на который можно купить не только холодную дыню, но и билет на концерт симфонического оркестра, где играют музыку Баха? Короче, на метафизике в житейской философии США поставили даже не крест, а $, а последний американсий идеолог Фрэнсис Фукуяма объявил конец всей предыдущей истории Земли и начало истории Соединённых Американских Штатов нашей планеты.
На самом деле это оказалось самоприговором куцей, насчитывающей менее трёх веков истории Соединённых Штатов Америки. Недаром в элите Нового Света начали говорить об опасности со стороны Йеллоустонского парка, где может произойти серия вулканических извержений и вся поверхность нынешних США может оказаться под землёй. Пора, дескать, подумать, куда перебираться, возможно, в «дружественную» Украину…
Тот конфликт, который возник сегодня на Ближнем Востоке, – не столкновение разнополюсных цивилизаций, а битва подлинной религиозности с различными формами безбожия. Причём бой «последний и решительный», потому что в случае торжества американской долларовой демократии интернациональный «род людской» никогда больше не «воспрянет», он попросту закончится бесплодной «голубой ориентацией». Впрочем, с Востоком подобное вряд ли случится, потому что такого не случалось никогда. Индия, Китай, Россия, Иран и другие страны Востока знали периоды расцвета и обскурации, но всегда возрождались, тогда как древние Греция и Рим в результате своего развращения исчезли навсегда с карты мира. Правда, здоровые фрагменты их культуры не умерли, но были ассимилированы другими народами.
И Европа напрасно надеется «переварить» нынешних «варваров-мигрантов» духом своей многовековой культуры и силой политкорректных законов. Дух творчества из стран Запада сегодня выветрился. Если европейский континент уцелеет, что весьма проблематично, там родится иная культура на иной духовной основе. Эта основа всегда приходила в мир лишь с азиатского континента.
Вот где родники моих переводческих интересов. Меня больше всего тревожит возможность потерять эстафетную палочку культур при нынешнем столкновении цивилизаций. А это уже бывало, когда античная культура в её высших формах на несколько веков была забыта в Европе. Сегодняшняя рыночная алчность, навязанная миру Америкой, грозит повторить печальный опыт античной Европы. В Средние века античность от забвения спасли суфии. Кто поможет культуре сегодня?
Любовь и духовная практика в суфизме
Настойчивые стуки «тасаввуфа» впервые прозвучали в моей душе несколько лет назад, когда пришлось столкнуться с трубадурами Прованса, первыми поэтами будущей Франции. Позднее, когда я взялся за перевод персидских поэтических шедевров, лишний раз убедился, что вся европейская культура в значительной степени сформировалась под влиянием суфизма. В среде суфиев было немало не только выдающихся поэтов, но и философов, астрономов, математиков, мастеров различных прикладных наук. Некоторые современные исследователи полагают, что и возникновение западного масонства так или иначе связано с импульсами Востока. Европейский мистицизм тоже знал времена взлёта, отсветы которого сохранились в глубоких идеях «Цитадели» Антуана де Сент-Экзюпери. Но после того, как связи европейской культуры с тасаввуфом стали ослабевать, в неё внедрились вирусы недуга, который Запад сегодня демонстрирует слишком наглядно. Имя ему – творческая импотенция.
А. Ф. Лосев обронил однажды парадоксальное замечание о том, что разложение европейской культуры началось одновременно с эпохой Возрождения, когда в неё явственно внедрился сатанизм с его культом земных удовольствий. Одна религиозная крайность – почитание небесных заповедей, доведённая инквизицией до абсурда, сменилась другой. «Дон Кихот» Сервантеса оказался прощальной улыбкой средневековой идеальной любви в литературе. На смену ей пришёл «Декамерон» с его насмешками над католической моралью, к сожалению, очень часто порченой, с его гимном любви чувственной, но в низменных формах. Говорю об этом безоценочно по отношению к любви полов, потому что западная культура и в эпоху Возрождения, и после неё создала тем не менее много прекрасного. Но Лосев оказался прав: безудержный гедонизм эпохи Возрождения проложил прямую дорогу к нынешнему западному моральному вырождению.
Суфизм на Востоке играл совершенно иную роль: он не расшатывал ислам, не разрывал связи с небом, он сразу установил равновесие земного и небесного, обуздывая низкие тяготения земли, но и не слишком тянул человека в узкие богословские абстракции. Тем более в мораль насильственную, что свойственно в значительной степени церковному исламу.
Известно, какую роль в становлении европейской литературы сыграл культ Прекрасной Дамы, и в поэзии, и в прозе. Не стану напоминать малоизвестные широкому читателю образцы европейской средневековой поэзии, назову лишь прозаического «Дон Кихота» – книгу, которую Достоевский наряду с Библией оценивал превыше всего. Но образ Прекрасной Дамы даже здесь хотя и снижен до лика крестьянки, но воспет как идеальный, внежизненный образец. В жизни культурной средневековой Европы это была принцесса, королева или иная знатная дама, которой рыцарь поклонялся платонически, совершая в её честь подвиги на войне или в турнирах. Жена никогда не могла стать Прекрасной Дамой и объектом религиозного поклонения, поскольку плотская любовь и бытовые стороны жизни не могли быть темами средневекового искусства. Таким образом, понятие любви на Западе даже в религиозную эпоху раздвоено на земную и небесную.
У поэтов-суфиев подобного разделения не произошло. У них главные ипостаси отношения полов – любовь и верность возлюбленной. При этом влюблённый готов терпеть любое отношение возлюбленной: безответную любовь, измены, капризы или отсутствие всяких отношений при длительных разлуках. Суфии считают, что женщина дана мужчине Богом как вечный спутник жизни не только для продолжения жизни и сексуальных наслаждений, не только как помощница в жизни, но и как своего рода тренер духовного роста. Высшие силы посылают через женщину волны перемен, позитива и негатива, выращивая таким образом из обычного мужчины мудреца, умеющего смирять прирождённые плотские влечения и эгоистические качества личности (нафса). Те свойства, которые христианский подвижник вырабатывает в целибате (безбрачии) и отшельничестве, суфий приобретает в общении с миром и женщиной. Уникальный в мировой культуре пример, плохо понятый Западом!
Эдвард Фицджеральд, один из первых переводчиков рубаи Омара Хайяма на английский язык, не уловил этой особенности великого поэта-суфия, подал его западному миру как донжуана и выпивоху. Хотя никто и никогда из современников великого перса не видел его в обществе женщин или нетрезвым. Позднее востоковеды, особенно русские, пробовали исправить это расхожее мнение о суфиях как о еретиках в исламе. Даже создали словари суфийской тайнописи, где слово «женщина» обозначает «спящую душу», в которой нужно пробудить «божественное начало», а слово «вино» обозначает поток Истины. Однако стереотип суфия-еретика в исламе оказался на Западе, да отчасти и в России, живучим. Подлинная религиозность, какой может быть великая поэзия, до сих пор отождествляется только с воцерковленностью. Помню микрофильм, записанный на плёнку, где два весьма просвещённых православных богослова рассуждают о религиозности А. С. Пушкина. Оба, преклоняясь перед ликом «нашего всего», приходят всё-таки к выводу, что подлинным христианином Пушкина назвать нельзя: слишком много в нём язычества. А для меня Пушкин – фигура равновеликая Серафиму Саровскому, Джалаладдину Руми или Хафизу, которого, кстати, наш поэт переводил. Ещё хочу обратить внимание на такую деталь: сами суфии ведут своё происхождение со времён, предшествующих возникновению ислама. Они считают, что существовали во времена Древнего Египта, Древней Греции и Древнего Рима, что вообще тасаввуф является духовным стержнем всех мировых религий.
Тут сказать ничего не могу, круг моих интересов – суфийская поэзия. И чем больше я погружался в строки Рабийи, Халладжа, Ибн Сины, Руми, Хафиза, тем шире открывались горизонты, куда может привести поэтическое слово. Непрерывный зикр суфиев, постоянная молитва православных старцев-исихастов, повторение Божьего имени в практике сикхов, о которых я был информирован раньше, обрели для меня живую творческую основу. Я не сделался мусульманином, повторяю семисловие Иисусовой молитвы или два слова из неё «Господи, помилуй». Но частота обращения к русской монашеской молитве выросла под влиянием суфийского зикра. Увеличилось и вдохновение. Суфии помогли мне лучше осознать глубины нашей молитвы. Я стал слушать стихи поэтов-персов на фарси в исполнении артистов Востока (благо, Интернет такую возможность предоставляет), погружаться в медитации, связанные с творчеством того или иного поэта-суфия. Постепенно открывался мир образов, где поэзия, религия и жизнь сливались в одно безграничное целое.
Тасаввуф невозможно понять на понятийном языке ума. Для этого нужно выключить ум, точнее, свести его самоуправство в сердце, подчинить интуиции, как это делают старцы-исихасты.
Но в странах Востока, в частности в Иране, суфийская поэзия не только популярна у читателя, но и у тех, кто владеет поэтическим пером. Последним поэтом, передающим дух суфизма, которого я перевёл, оказался ушедший в 1989 году девяностолетний Рухолла Хомейни.
Итак, зачем я взялся за переводы суфийской поэзии? Потому что устал от американского денежно-экономического давления, которое тяжело навалилось на Запад и в значительной степени проникло в русский уклад жизни. Потому что мы на перепутье приняли чужую конституцию, где объявлен запрет на всякую идеологию, тогда как сосед Иран вернулся к идеологии традиционной, где суфизм играет значительную роль. Потому что другой наш сосед потерял голову от долларов и евро, скандируя лозунг «Украина – цэ Европа!».
Наконец в надежде, что под влиянием Ирана и его культуры, тяготеющих к традиции, Россия возвратится к своей глубинной традиции – к истинному православию, которое включит огромный духовно-культурный опыт и всю нашу историю: дохристианскую, христианскую и советскую.
Принципы работы переводчика
Несколько слов о собственных принципах работы как переводчика. В отличие от предыдущей книги французских переводов «Откуда ты приходишь красота?», где имел дело с языком оригинала, суфийскую антологию «Караван вечности» я создавал, пользуясь подстрочниками и поэтическими переводами, сделанными до меня.
Восточные формы поэтики далеко не всегда созвучны русским. Пересаженные в нашу северную землю южные цветы очень часто сохнут (образ «пересаженных цветов» – это из названия сборника переводов, сделанных Юрием Кузнецовым). Потому я переводил суфийские газели, кыты и другие формы приёмами классической русской поэзии, делая исключение для бейтов (двустиший), как органичных русскому стихосложению, и для рубаи, поскольку к ним русский читатель привык. Точно так же поступал с оригинальными способами персидской рифмовки, используя, как правило, русскую – смежную и перекрёстную.
Работал над текстом перевода я следующим образом. Внимательно изучив подстрочники, комментарии, другие работы о поэте, а также все имеющиеся биографические материалы о нём и, разумеется, суть стихотворения, я погружаюсь в мысленную связь с автором, в медитацию (использую данное слово в его прямом смысле, как глубокое размышление). И задаю вопрос: «Как бы ты выразил ту или иную мысль и передал чувства автора сегодняшнему читателю?». Мне помогала в этом моя почти сорокалетняя медитативная практика, научившая меня глубоко концентрироваться и входить в образ и процесс. Ничего нового в данном случае я не придумал, таким приёмом стихотворной переклички веков пользовались многие поэты-суфии прошлого. Благодаря этому мы знакомы с творчеством некоторых ранних поэтов-суфиев, например, Рабийи, стихи которой мы знаем в изложении Аттара.
Что получилось у меня с вольными переводами суфиев – судить читателю.
Рудаки
* * *
Из-под бровей, изогнутых, как лук
Стрелу в меня ты выпустила вдруг.
Насквозь пронзила взглядом Рудаки
Из-под лукаво сложенной руки.
А плющ твоих распущенных волос
Обвил и возбудил меня до слёз.
Как часто сердце попадалось в сеть
И много раз могло бы умереть!
Я выбирался из силков, и вновь
Поэта ранила изогнутая бровь…
Готовлюсь снова жизнь свою отдать
За гибельную эту благодать.
Авиценна
* * *
Вино не враг очищенной души;
Оно – помощник, если чист кувшин.
Разумный в нём отыщет истин клад,
Ханжа узрит неправду и разврат.
Вино не виновато, что глупец
Являет пьяным недостойный образец.
Но от иных излишеств тоже вред.
Хотя наложен на вино запрет.
Оно Творцом сотворено как рай, и ад.
Запреты людям объявляет шариат.
Пей мудро так, как пьёт Абу Али –
Откроешь тайны неба и земли.
Джелладин Руми
ПИСЬМО ЛЮБИМОЙ
Ломающая кипарисы буря
Цветок ласкает, брови хмуря.
Трава с грозою не станет спорить;
Живут в согласье шторм и море.
Топор не испугается бревна
И не поднимется, когда пред ним стена.
Один глупец сражается с судьбою.
…Любимая, склоняюсь пред тобою.
Ты для меня – и ураган, и роза,
И кипарис, и для него угроза.
Я беден, стар, подобен топору.
Возможно, через пару лет умру.
Пока Руми – не горсть земного праха,
Побудь со мною, именем Аллаха!..
|
