|
Мир документального кино
Три года я работал главным редактором Западносибирской студии кинохроники. Назвать этот период временем творческого роста не могу. Да, я писал сценарии документальных и учебно-производственных фильмов, которые даже отмечали премиями. Но чего-то значительного я там не создал и, честно говоря, в этой новой творческой среде оказался человеком случайным. Не по мне была эта работа: проработав три года и не поладив с новым назначенным директором, я оттуда ушёл.
Но мир документального кино открыл мне новые грани жизни. Начать с того, что я вынужден был часто ездить в Москву для сдачи фильмов в Госкино Российской Федерации. А каждый, даже самый маленький, фильм нужно было сдавать столичному начальству. Одновременно это были семинары, учёба, просмотры зарубежных фильмов; и вот здесь я впервые познакомился с западной кинематографией, которая в обычном прокате шла в очень выборочном формате. Я посмотрел «Рим» Феллини, фильмы Антониони, Бергмана. Там же, на учебных просмотрах, нам показывали ленты ужасов, насилия, жёсткой эротики, чем увлекались порой большие западные мастера кино.
Частые поездки в Москву давали возможность расширять свой культурный диапазон. В свободные от работы часы я смотрел постановки московских театров, видел пьесы Вампилова, ходил во МХАТ, в Большой театр.
Может быть, самое ценное, что я приобрёл за эти три года, которые провёл в сфере кинодокументалистики, заключалось в шлифовке выразительности стиля. Я часто писал тексты в журнал «Сибирь на экране», к кинофильмам, что послужило воспитанием краткости, сжатости, ёмкости, выразительности слова; когда нужно было очень умело дополнить изобразительный ряд словами, и очень короткими. Кино требует максимальной лапидарности, поскольку главным является киноряд, изображение, которое нужно было сопровождать минимумом слов. Здесь нельзя было растекаться мыслию по древу, читатель сценария должен видеть картины, рождающиеся под пером сценариста. Работа в кинохронике развила какое-то своё образное мышление, картинное видение, которое важно для литературного творчества.
Опасность профессии киноартиста
Мне приходилось бывать на всесоюзных фестивалях, на седьмом кинофестивале советского кино в Молдавии – это были грандиозные шоу, где формировались группы, отправляясь потом в винодельческие совхозы республики. Потом всё это заканчивалось грандиозной гульбой. Мы снимались на фотографии с известными актёрами: Крамаровым, Петром Глебовым – исполнителем роли Григория Мелехова в «Тихом Доне», Николаем Рыбниковым и его супругой Аллой Ларионовой. Были короткие встречи с крупными мастерами советского кино – и документального, и художественного: Василием Шукшиным, Юрием Яковлевым, Михаилом Ульяновым, Сергеем Мартинсоном, а также с другими яркими артистами. И хотя это были беглые контакты, «на лету», но они позволили мне наблюдать жизнь актёров и режиссёров изнутри.
Какое сложилось впечатление от этой артистической среды? Я чувствовал, что среди киноартистов сформировалось преклонение перед Голливудом, перед итальянским кино и всей европейской культурой кино. Одновременно – непонимание опасности артистической профессии.
О чём речь?
Работа актёра в театре, а особенно в кино, обязывает приоткрывать интимные уголки души широкой публике. И часто в таком возрасте, когда душа не сформирована, мировоззрение не выработано, воля недостаточно сильна, а характер не закалён необходимыми ударами жизни, душа актёра подвергается деформации.
Среда же, в которой формируются артисты, далеко не всегда благоприятна в этом смысле. Суровые условия жизни, как правило, хороши для роста сильных характеров, а в артистической среде суровость дробится нередко на чувства мелочные. Режиссёр требует от актёра вжиться в образ, то есть сродниться с героем, найти в себе самом близкие качества: скажем, мужество, верность, героизм. А что делать, если таких черт внутри не находится?
Ещё артисту приходится «вживаться» и в завистничество, подлость, предательство, трусость, другие малоприятные маски. Хорошо, когда отыграл – снял и бросил маску в сторону. А если маска слипается с душой надолго, находит в ней питательную почву? Именно в этом вижу опасность актёрской и вообще всякой творческой профессии, где явно и виртуально жизнь вынуждает сталкиваться с теневыми сторонами.
В советское время мы чётко знали, что такое хорошо и что такое плохо. Жизнь вынуждала всех носить благопристойные маски, даже если внутри жила иная суть. Впрочем, это особенность не только советского цикла. Современная цивилизация целиком вступила в эпоху беззакония и размытости моральных норм. Охи и ахи тут не помогут. Человека может спасти сегодня только духовная самодисциплина. Василий Лановой, скажем, её прошёл в годы войны, мальчишкой в условиях оккупации. А как быть сегодняшнему артисту, когда Бог невидимо и ещё жёстче испытывает каждого на пригодность жить под новым небом на новой земле?
Советская эпоха оставила нам не только неистребимое материальное наследство, но и замечательные примеры духовного самостояния, нравственного здоровья во всех областях жизни, в том числе артистической. Достаточно назвать имена Григория Александрова и Любови Орловой, Василия Меркурьева и Василия Шукшина, Михаила Ульянова и Леонида Гайдая. Эти ушли. Уцелели в разливанном море нынешней попсы и посредственности Иосиф Кобзон, Александр Михайлов, Елена Драпеко, Владимир Бортко – дети той же советской власти. Новая постперестроечная действительность таких маяков не создала. По крайней мере, пока.
|
