|
Наггар в переводе — город.
Наггар, где жила семья Рерихов, — это поселок в дистрикте (районе) Кулу штата Химачал Прадеш. Нижний Наггар — две-три сотни домов в долине реки Биас, окруженных садами, рисовыми и кукурузными полями; верхний Наггар, расположенный на поросшей соснами и деодарами горе, гораздо меньше, здесь насчитывается три-четыре десятка строений. Главное из них — дом Рерихов. Главное — как достопримечательность, потому что Наггар, не обозначенный из-за своих малых размеров на многих картах Индии, тем не менее внесен во все туристические справочники этой страны, как место проживания в 30-40-х годах минувшего века семьи Николая Рериха, профессора, великого художника и великого друга индийского народа. Такими словами величают нашего знаменитого соотечественника в этой стране.
Выехав из Дели, примерно, в 15 часов, мы двигались почти без остановок оставшуюся часть дня и вечер по равнинной Индии, а всю ночь — по серпантину Гималаев, и в четыре утра прибыли в нижний Наггар. Еще не светало. В ночной мгле слабо горел единственный фонарь у магазина, расположенного по соседству с автобусной остановкой. Разыскивать жилье в такой темноте не имело смысла. Мы подремали в автобусе полтора часа, а потом с Максимом Голишевым отправились наверх в поисках отеля. Их в верхнем Наггаре много, на все вкусы и кошельки, от фешенебельного «Кастла» (замка) до скромного жилого дома. В «Кастл» звонить не стали, постучались в соседний «Шитал». Открыл дверь хозяин гостиницы, который меня узнал по прежним пребываниям здесь, разулыбался и, что самое важное, не стал долго торговаться, зная денежные возможности русских. Уступил дабл рум (номер на двоих) с ванной и горячей водой (от электронагревателя) за 250 рупий. Это около трех долларов с человека. Время зимнее, отели простаивали, хозяин был сговорчив. Я попытался сбить цену еще на 50 рупий, налегая на старую дружбу и регулярность наших наездов в Наггар. Но хозяин сказал, что даже по старой дружбе и регулярности больше не уступит ни рупии. Электричество стало слишком дорогим, сказал он, а русские, он знает, любят полуторакиловаттные кипятильники.
Заглянули мы и к французу Жилю, который вместе с женой Гирой содержит в своем большом доме отель «Альянс», который на сотню метров ближе к усадьбе Рерихов, чем «Шитал». Он тоже меня узнал, три раза в прежние годы мы останавливались в «Альянсе». Цены у Жиля ниже, он берет два доллара с человека в сутки, но горячей воды в «Альянсе» нет. И все равно крохотные номера его маленького отеля оказались занятыми. Я знал, что Гира, жена Жиля готовит лучше, чем повара всех ресторанов Индии и Непала, где мне приходилось обедать. И за вполне умеренную цену. В конце концов на нашем автобусном саммите мы постановили жить в «Шитале», а питаться в «Альянсе».
Раз уж разговор зашел о проблемах быта, уместно сказать, что проблема ресторана или забегаловки у нас возникала не чаще одного раза в день. По утрам мы включали, как правило, наши могучие кипятильники, которые выбивали слабые предохранители индийских отелей. И тогда наши номера погружались во мрак. Но никогда не слышали ни малейшего упрека от обслуги. Черноглазый бой, светя фонариком, заменял предохранитель, а мы снова через некоторое время его «вырубали». Так продолжалось до тех пор, пока мы не доводили воду в ведрах до кипения и не заканчивали наш завтрак. А кипящая вода в ведрах нужна была не только для чая, который русский человек пьет, как известно, чуть ли не круглые сутки, кипятком мы заливали еще пакеты с кашей быстрого приготовления, захваченные из дома. На пакетах были надписи: «с малиной», «с яблоками», «с бананами». Малину в Индии не встретишь, а дешевые яблоки и бананы на каждом углу. Так же как апельсины, мандарины, ананасы, виноград, манго и некоторые другие нам незнакомые фрукты. Цены: дюжина бананов — 12-15 рупий (обменный курс в ту пору был 44 рупии за один американский доллар), ананас средний величины — 7-10 рупий, виноград и манго подороже — 25-30 рупий за килограмм, помидоры — 10 рупий за килограмм. Это цены в январе, который в Индии, как и у нас, является самым холодным месяцем. Но многие фрукты и овощи растут в это время года даже в горах.
Теперь о них, о горах. Прекрасен Алтай в районе Белухи с его зеленым Кок-колем, беловодной Берелью и, наконец, с белоснежным шлемом Белухи, венчающим темно-зеленое окружение соседних гор. А представьте себя на холме, где расположена усадьба Рерихов. Вокруг семь Белух. семь изумительных по красоте снежных вершин! Внизу — серебряная нитка Биаса. Вверху парящие орлы. Рядом — гималайские кедры (деодары) , величественные криптомерии, кактусы, пальмы, банановые рощи. Я не впадаю в противоречие, оценивая ауру Алтая выше гималайской, и превознося зрительное великолепие верхнего Наггара. Правда — то и другое. Думаю, что пустынные районы Гималаев и Тибета еще сильнее соединяют божественную красоту пейзажа с тончайшей и чистейшей аурой гор.
Николай Константинович Рерих запечатлел Гималаи и Тибет в их первозданном виде, бывая в самых уединенных и сокровенных местах Центральной Азии. Но на его картинах я узнавал также многие виды Наггара. Рано утром нам случалось подниматься по тропинкам, по которым наверняка ходил Н. К. Иногда мы ночевали в горах, встречали там восход солнца. И воочию видели то, что запечатлел на своих полотнах Рерих. То и не то. Потому что картины Рерихи всегда содержат нечто особенное, отличающееся от увиденного обычным взглядом. Есть у Рериха картина, которая называется «Перевал Ротанг». Мы побывали на этом перевале и стояли на точке, откуда Н. К. запечатлел открывающийся вид. Но на картине мастера он иной, он несет отсвет Тонкого мира, увиденного художником. Великие мастера, живописуя природу или человека, всегда привносят в свое творчество незримое дыхание Бога.
Дом Рерихов стоит в стороне от других сооружений. Фотографии особняка не раз помещались на страницах книг, о нем много рассказано. Несколько лет назад, когда еще не был наложен строгий запрет на посещение внутренних покоев дома, я побывал в комнате Елены Ивановны Рерих. Сопроводившая меня туда хранительница дома Урсула ушла, и я остался один. Сел за рабочий столик, за которым некогда сидела Елена Ивановна, посмотрел в окно, куда глядела она, созерцая далекий шеститысячник — гору М. Пахло дымом, рабочие недавно окуривали покои дома, где завелись не то термиты, не грибок. Тишина звенела в ушах незнакомой вибрацией. И вдруг вибрация переменилась, я, что говорится,отключился. Исчезли предметы, запах. Сколько пробыл в состоянии отключения, может быть, пять минут, может, час, не могу сказать. Также не могу утверждать, что меня посетили какие-то видения или особые звуки. Я далек от практики контактерства и визионерства. Но когда мое состояние прошло и я покинул дом, было такое ощущение, словно в меня влили какую-то мощную вдохновляющую силу.
Урсула не встречалась с Еленой Ивановной и Николаем Константиновичем, она знала только Святослава Николаевича. Но второй смотритель Дома Дордже не однажды видел Е. И и Н. К. Кроме того, его мать, личная служанка Елены Ивановны Майна Деви, была единственной из прислуги, кому разрешалось входить в рабочую комнату Е. И., которая была одновременно и спальней. Позже Майна Деви рассказывала Дордже о порядках в доме при жизни его знаменитых хозяев, а он, в свою очередь, поведал об этих порядках нам. Удалось также встретиться с некоторыми другими жителями Наггара и Кулу, которые помнили Рерихов. Из этих рассказов сложилась картина жизни великой семьи в те годы.
В доме просыпались до восхода солнца. Е. И. молилась, принимала горячую ванну с растворенным в ней абрикосовым маслом. Затем чай или кофе. С этой своей привычкой — пить по утрам кофе, Е. И., по собственному признанию, не смогла проститься до конца дней. С утра до обеда время отводилось на священную работу — прием мысленных посылок от Учителя. Е. И. садилась у окна, из которого видна была гора М., и начинала вести Записи. На эту тему сейчас много спорят. Являются ли Записи Е. И. уникальным примером прямого контакта с Великими Учителями, или прием таких Посланий могут вести другие люди. Среди контактерских книг, опубликованных в недавнее время, есть такие, где авторы утверждают, что они тоже принимают послания из Высоких Источников. Некоторые рериховцы-радикалы распространяют грозные разоблачения, дескать, все это мистификации, имеющие целью завести доверчивых людей в темные ловушки. Иные рериховские руководители даже отлучают паству от своих приходов за чтение подобных контактерских книг. Сама Е. И. в своих письмах говорила, что ее опыт в будущем станет массовым, что многие люди станут принимать Послания Владык, но рекомендовала при этом развивать в себе чувство распознавания, чтобы не перепутать, как говорится, Божий дар с яичницей.
Николай Константинович с утра до обеда работал в своей мастерской над картинами или уходил на пленэр. Юрий Николаевич проводил время в научных изысканиях.
После обеда одиночные или совместные прогулки, обсуждение принятых Е. И. Сообщений, тщательный анализ их, не вкрались ли чуждые интерполяции. Иногда Послания Учителя содержали термины на санскрите или тибетском языке,
Требовались лингвистические познания Юрия Николаевича. А вечером новая работа, ответы на многочисленные письма, которые приходили со всех концов мира Елене Ивановне, вечерние прогулки, музицирование Е. И. или прослушивание пластинок классической музыки. Моцарт, Вивальди, Скрябин, Рахманинов — любимые авторы... В десять часов весь дом спал. Так изо дня в день в одних и тех же ритмах.
Этот порядок полон глубокого смысла. Выход на контакты с Учителем наиболее благоприятен рано утром, ванна с благовонным маслом очищает плотное и тонкое тела для лучшего приема энергий. Трезвый анализ, а не слепой прием сообщений из пространства охраняет мысль от чужеродных астральных влияний, от которых не застрахован даже самый чистый человеческий приемник.
Живя в Кулу, Е. И. тщательно избегала всяческих контактов с людьми. Это может показаться странным для женщины, которая держала в поле своего внимании множество лиц из разных стран мира. Как уже говорилось, в ее спальню был разрешен вход единственной служанке, ванну готовил тоже отдельный слуга, а пищу — специальная группа слуг. Дордже со слов матери сообщил о единственном случае, когда Е. И. вышла к воротам усадьбы, чтобы встретить приехавших в имение Джавахарлала Неру с дочерью Индирой. Мне передал свое свидетельство о знакомстве с Н. К. Рерихом один престарелый житель города Кулу, в прошлом член парламента Индии от штата Химачал Прадеш. Он, в ту пору молодой человек, был приглашен посетить Н. К. в его доме. Сидели на скамейке во дворе усадьбы, говорили. Увидев прогуливавшуюся неподалеку Е. И., индус попросил Н. К. познакомить его с госпожой Рерих. Н. К. ответил отказом, сославшись на нездоровье жены. Это была правда, потому что Е. И. часто испытывала болезненные состояния. Но с другой стороны, правдой было и то, что она избегала ненужных контактов. Канал, по которому шла пространственная связь с Владыкой, следовало тщательно оберегать от всякого рода ненужных внешних энергетических наслоений, чтобы максимально эффективно выполнить священную Задачу. Предшественница Е. И. Рерих Е. П. Блаватская, лишенная подобного уединения, с трудом дотянула до шестидесяти, будучи постоянно на грани жизни и смерти.
Известно, что в семейном союзе Рерихов ведущей была она, Елена Ивановна. Ведущей на духовном плане. Но в житейских обстоятельствах дела семьи возглавлял Николай Константинович. Он содержал семью материально, улаживал все практические дела, создавал Е. И. надлежащие условия жизни и охрану, чтобы она смогла максимально успешно выполнить свою миссию — дать миру Учение Огненной Йоги. И когда Н. К. ушел с земного плана в 1947 году, Е. И. очень остро переживала кончину дорогого ей человека. Уехав по совету Учителей на другой конец Индии в город Калимпонг, она жаловалась в письмах на осаждавших ее ненужных визитеров, на житейские мелочи — на все то, чего она не знала при жизни мужа.
Жизненный путь Е. И. закончился в 1955 году в Калимпонге. Ее похоронили по буддийскому обряду: тело сожгли, а на месте кремации установили памятное сооружение — ступу, какие сооружают буддисты в честь самых выдающихся своих святых. Памятник известен монахам соседнего монастыря, как установленный в честь «рашн леди», но кто она и почему почтена как ринпоче, монахи не знают. Е. И. Рерих сделалась легендой. Ступа содержится в надлежащем порядке. Кем-то (по слухам, богатой американкой) нанятый специальный слуга ухаживает за сквером, который окружает памятник. Не убывает и живой людской ручеек тех, кто приезжает почтить память великой женщины.
Тело Николая Константиновича Рериха были кремировано в Наггаре по индуистскому обряду. Сообщают, что оно сгорело быстро, гораздо быстрее, чем это происходит в обычных случаях. Существует также легенда, что спустя некоторое время после того, как был зажжен погребальный костер, тело Н. К. выгнулось и поднялось из пламени на север, в сторону России. Прах был развеян над Гималаями, а часть его находится в урне в международном центре Рерихов в Москве.
Если спуститься на несколько десятков метров вниз от дома, можно увидеть площадку, где происходила церемония кремации. И два мемориальных камня: в честь Н. К. и Девики Рани, жены Святослава Рериха. Девика, пережившая всех Рерихов, пожелала, чтобы тело ее после кончины кремировали в Наггаре, на том же месте, где был кремирован Николай Константинович. Ее воля была выполнена.
Я мало что знаю о жене Святослава Николаевича. Известно, что в молодые и средние годы она была актрисой, кинозвездой Индии, что младший из Рерихов женился на ней, когда ему было около сорока лет. Она в ту пору была тоже женщиной не молодой, но исключительно красивой. Широко известен ее портрет, созданный мужем, где Девика изображена во всем блеске своей нежной женственности. На втором этаже дома в Наггаре сохранилась комната Девики, которую она занимала во время приезда к старшим Рерихам. Там лежит Евангелие на английском языке, принадлежащее Девике. Говорят, она тяготела к католичеству, а сам Святослав Николаевич горячо любил православие. Я сам имел возможность услышать об этом из его уст в 1989 году.
Я встречался с обоими в том году в Москве и поразился, как беспощадно поработало время над внешностью Девики. Вглядываясь в лицо Святослава Николаевича, чистое, светлое, почти без морщин, с живыми карими глазами, и подумал, что старость только высветила его внешность. Но вот мимо нас прошла Девика, маленькая сгорбленная старушка с изрезанным морщинами темным лицом, хриплым голосом. Боже, как беспощадны годы к женщинам!
Под влиянием встречи было написано стихотворение.
Я знаю, что с души когда-то сброшу
любую кожу, ставшую душой.
Всему на свете зритель и прохожий,
в конце концов я сам себе чужой.
С теченьем перемен неумолимых
бесследно исчезают все огни.
Но, Боже правый, пощади любимых,
пусть мы угаснем раньше, чем они.
Пускай наш мир текуч и переменчив,
бунтует плоть и негодует дух,
смириться не хотим с явленьем женщин,
Которых время комкает в старух.
Хотя закон мы отменить не в силах.
и реки в море вечности текут,
она нам не нужна без этих милых
скользящих мимо ликов и минут.
Но это мы, а жизнь всегда блаженство.
Течет меж пальцев, не веля грустить,
великолепным приглашая жестом
отпить свое и в небо отпустить.
В Наггаре, если подняться в гору от дома Рерихов вверх примерно на двести метров, можно увидеть здание института «Урусвати». Оно расположено в высшей точке Наггара, на отметке 1800 метров над уровнем моря. Фотоснимки этого здания, репродуцированные во множестве изданий, облетели весь мир. Гораздо меньше известно соседнее здание по причине его запущенности — бывший лабораторный корпус «Урусвати». Здесь в 2000 году еще сохранились кое-где таблички с названиями лабораторий. В первый раз, когда мы были там, можно было увидеть остатки гербариев, каких-то заспиртованных в колбах обитателей фауны Гималаев. В одной из комнат хранились носилки, в которых слуги носили Е. И. Рерих и Девику Рани во время их путешествий по окрестностям Наггара. Институт «Урусвати» задумывался как научное учреждение по изучению флоры и фауны Гималаев, истории и этнографии долины Кулу, тонких биосферных явлений, медицинских, философских и многих других проблем, находящихся на самых передовых рубежах науки. Под руководством Ю. Н. Рериха институт успешно проработал несколько лег, пока его деятельность не была свернута в годы второй мировой войны. В числе зарубежных корреспондентов Института были в разное время А. Эйнштейн, видный ученый Индии Бозе, наш Николай Вавилов. Вообще Рерихи меньше всего мечтали оставить по себе музейную память, больше всего их интересовало живое продолжение начатого ими дела. Случилось наоборот. В России и в некоторых других странах, где достаточно широк интерес к Агни Йоге, память семьи почтена музеями.
В 1978 году, когда мы начинали строительство в селе Верх-Уймон на Алтае, мы мечтали именно, что положим начало городу Знания, который заповедовал Николай Константинович, побывавший вместе с Еленой Ивановной и Юрием Николаевичем в этих местах. Но полная драматизма стройка закончилась тем, что у нас отобрали построенное нами здание и отдали его под совхозную библиотеку. Потом, правда, справедливость была частично восстановлена, один этаж двухэтажного здания посвятили памяти Рерихов. Но дальше дело не пошло. Существующий ныне международный центр Рерихов в Москве, как и мемориальный Центр в Наггаре, тоже во многом являются музейными учреждениями. Таковым является и здание Сибирского рериховского общества в Новосибирске. Музейный менталитет владеет пока мозгами людей.
Пытаясь как-то повернуть этот менталитет в сторону практической научной деятельности, я встретился с рядом ученых, заручился их заинтересованностью в продолжении научных изысканий, начатых Рерихами. Переговорил с некоторыми предпринимателями о возможности финансирования ими восстановительных работ в лабораторном корпусе музейного Наггарского комплекса. Ответ был положительным.
Встал вопрос, как действовать дальше?
Урсула и Дордже на этот вопрос в один голос ответили: мы люди маленькие, надо разговаривать с членами попечительского Совета мемориального Центра. Понятно, что начинать следовало с россиян.
Я встретился с В. В. Яриковым, третьим секретарем русского посольства в Индии, ныне покойным. Он сразу же спросил меня, какими полномочиями я обладаю? Я ответил — никакими, кроме личного желания помочь сдвинуть дело с мертвой точки и обещания финансовой помощи со стороны русских предпринимателей.
— Если дадут деньги, это нечто, — философски заметил он.
— Но эти деньги будут даны строго по назначению. Мы намерены сами нанимать рабочих, закупать материалы и контролировать выполнение восстановительных работ.
— Это хуже, — сказал Яриков, — вы не оставляете места для интересов чиновников. Они такого не любят. При подобной постановке вопроса вам придется очень трудно.
— А какую постановку вопроса предлагаете вы? — спросил я.
— Я ничего не предлагаю. Я просто знаю, что если вы перечислите деньги на счет Мемориального Центра, вас от всей души поблагодарят, остальное — не ваше дело.
— Но деньги могут взять, а корпус не восстановить?
Яриков пожал плечами.
— Разумеется.
Он несколько секунд помолчал, глядя на меня, затем спросил:
— Вы давно занимаетесь рериховскими проблемами?
— Лет двадцать с лишним, — ответил я.
— А я лет тридцать. Более запутанного дела в жизни не встречал.
Когда мы строили музей Рериха на Алтае, по нашим бокам гуляли очень жесткие плетки. Здание мы построили, но сколько же крови нам попортили не только бюрократы от власти, но и «свои»! Они постоянно ставили палки в колеса, писали на нас жалобы в финансовые органы, в Алтайский крайком КПСС, в крайисполком. Мы принимали комиссию за комиссией, выяснявшие наши «финансовые махинации». А «махинации», конечно, были, ассигнованных денег не хватало, мы вкладывали в строительство свои… За все эти дела и мои «немарксистские» взгляды в Новосибирске, я получал регулярные партийные выволочки, сформулированные, как «отступление от Программы и Устава КПСС, выразившееся в увлечении идеалистической философией Н. К. Рериха».
Я стал размышлять, стоит ли возвращаться на круги своя. Но все-таки в следующий приезд в Индию решил попробовать действовать через индийских представителей Мемориального Центра. Яриков к тому времени ушел из жизни, мне помогала осуществить связь с индусами преемница его на посту секретаря посольства по культуре Ирина Башкирова. Но и здесь мои попытки были неуспешны. Сколько ни старалась Башкирова связать меня с секретарем попечительского Совета Мемориального Центра, из этого ничего не получилось. Не удалось встретиться и с другими членами Совета — индусами. Сначала вроде бы переговоры шли нормально: обнадеживающие телефонные звонки, фиксируется место и время встречи, а потом хлоп! Встреча расстраивается.
Видимо, время действовать в данном направлении на тот момент еще не пришло…
А через некоторое время лабораторный корпус был отремонтирован силами правительства Индии.
От приезда к приезду в Наггар я убеждался в росте популярности Рериховского Мемориального Центра. Туристов становится все больше. Не скажу, что это был массовый наплыв, скорее ручеек, но он с каждым годом становился шире. В первый приезд статистика усадьбы сообщала о десятках посетителей в день, в последний приезд счет уже шел на сотни. Едут русские, американцы, японцы, французы, немцы... Но больше всего самих индусов. Далеко не всегда это почитатели философии Рерихов, чаще люди привлечены молвой вокруг знаменитых имен. Но ведь многих из нас привлекла к Агни Йоге тоже молва о знаменитых людях. При этом молва всякая…
Иногда меня спрашивают, как я отношусь к деятельности известного очернителя Рерихов — дьякона Кураева. Я неизменно отвечаю: несмотря на малоприятную возню вокруг великих имен, Кураев небесполезен для рериховского движения. Очень уж помог он в свое время распространению Живой Этики своей критикой в ее адрес — своим хоть и отрицательным, но пиаром, в который он вкладывал все свои силы. А в наше время пиар — дело очень ценное. Лет десять назад к нам в Центр имени Сергия Радонежского в Новосибирске хлынула волна писем из городов и поселков БАМа с просьбой прислать рериховскую литературу. Я осведомился у одного из корреспондентов, чем вызван его интерес. Оказывается, вояжем неутомимого дьякона по городам и весям и его воинственными речами в адрес Агни Йоги. Я попросил своих друзей в Томске, куда дьякон прибыл с очередной миссией поношения Рерихов, от моего имени вручить ему цветы и сборник стихов с подписью: «Неутомимому пропагандисту Учения Агни Йоги со знаком минус». Мне сказали: дьякон был несколько недоволен, но подарок принял. Кстати сказать, в последние годы он стал несколько терпимее не только ко всякого рода религиозному вольнодумству, но и к атеизму. Хотя в случае с Кураевым вряд ли можно надеяться, что его фанатизм с годами уступит место религиозному здравомыслию.
В Наггаре состоялся обстоятельный разговор с одной русской журналисткой по проблемам рериховского движения. Она записала нашу беседу на магнитофон, обещала опубликовать интервью и прислать газету с публикацией. Публикация или пересылка ее по каким-то причинам задержалась, но у меня сохранилась копия магнитофонной записи.
— Вы являетесь одним из лидеров рериховского движения, каково на ваш взгляд его сегодняшнее состояние?
— Я не являюсь лидером никакого движения.
— Как! Вы ведь руководитель общества с громким названием Центр имени Сергия Радонежского.
— Название громкое, но наше общество нельзя считать многочисленным, в него входит три-четыре десятка постоянных членов.
— Но ваше имя на виду, вы много ездите по России, Украине, Казахстану, бываете в Индии, печатаете рериховскую литературу.
— Уже не печатаю, — возразил я.
— Почему?
— Литературы напечатано много, настала очередь других полезных дел.
— Ну, хорошо. Что вы можете рассказать о деятельности рериховских групп, о наследии семьи Рерихов?
— Под наследием вы имеете в виду Учение Агни Йоги?
— Да.
— Общественность об этом Учении с помощью рериховских обществ и групп широко информирована. А если в понятие рериховского наследия включить теософский багаж Е. П. Блаватской, то можно говорить об известном успехе. Понятие «аура», «реинкарнация», «карма» стали ходовыми в словаре практически каждого интеллигентного человека. В общем, информационная задача вхождения Учения в жизнь в целом выполнена.
— Но кажется ли вам, что вместе с тем идет некоторая инфляция этих понятий и идей в целом?
— Конечно. Но это, увы, неизбежное следствие вхождения в мир новых идей. Вспомните историю христианства, буддизма. Родившиеся в умах гениальных провозвестников эти доктрины претерпевали существенную редукцию, попадая в руки даже талантливых, а тем более заурядных распространителей.
Говоря об Учении, мне бы хотелось обратить внимание на один очень важный, на мой взгляд, аспект. Мы обычно понимаем под Учением записи, сделанные руками Е. П. Блаватской и Е. И. Рерих. Но такое понимание сужает понятие Учения. Христианство ведь немыслимо без имен Оригена, Августина Блаженного, Франциска Ассизского, а также без Джотто, Сервантеса, Сергия Радонежского. Луч Христа шел непосредственно на этих и других великих людей, создававших культуру христианской цивилизации.
Также и Учение нового времени выражено не только в текстах его провозвестников. Его импульс прослеживается у создателей теории относительности, у Вернадского, Циолковского, Чижевского. Дыхание новой эпохи прослушивается в музыке Вагнера и Скрябина.
— Не слишком ли расширительно трактуете вы понятие Учения?
— Наоборот, я обозначил лишь малую толику той работы, которую совершает Планетный Логос по преображению сознания людей и по руководству человеческой эволюцией.
— А как преображается сознание самих рериховцев?
— С большим скрипом.
— Вы имеете в виду раздоры?
— Да. Но это обычное дело. Опять же, если вспомнить историю христианства, то распри между апостолами шли еще при жизни Иисуса Христа. Начавшееся после смерти дробление христианства на секты не прекращалось на протяжении веков...
— Вы хотите сказать, что раздоры в рериховском движении естественное явление?
— Скорее, противоестественное. Но люди есть люди …
Такой разговор состоялся у нас с журналисткой.
В последние дни пребывания у Рерихов мы совершили путешествие в знаменитое святое место — Маникаран в семидесяти километрах от Наггара. По нашим понятиям, это курорт с горячими радоновыми источниками.
А по индусской легенде в горах Маникарана когда-то побывал сам Кришна. Ударил по камню своим посохом — из-под земли забил Божественный родник. С давних времен Маникаран является местом паломничества для людей с различными недугами. Теперь здесь сооружены два общественных бассейна для мужчин и женщин. А рядом с ними два храма — индуистский и сикхский. Известно, что пребывание в радоновых ваннах у нас по времени строго дозировано медициной. Но здесь присутствия врачей мы не обнаружили — лежи в воде сколько заблагорассудится. А гостеприимство служителей сикхского храма было широким. Нас напоили чаем, накормили виноградом и мандаринами, а узнав, что мы русские и увидев в наших руках фотоаппараты и камеры, служители храма потребовали съемок. Что мы и сделали к общему удовольствию.
Уже дома, в Новосибирске, я записал свои впечатления от посещения Маникарана в стихах.
Где белый храм стоит в Маникаране
Среди угрюмых гималайских скал,
Хожу-брожу, как будто чем раненный,
Быть может, тем, что в Индии искал.
Здесь бьет родник с водой сорокаградусной,
А для индусов — со святой водой.
Его когда-то, влюбчивый и радостный,
Пробил в камнях сам Кришна молодой.
Идут сюда убогие и сирые,
Чей блеск в глазах давно уже потух,
Влекомые неведомою силою,
Идут омыть тела свои и дух.
И старческие очи загораются,
А он все бьет из-под земли наверх,
Не молится, не плачется, не кается,
Он служит людям присно и вовек.
Я у себя в России тоже пробую
Стать ручейком надежды и любви,
Но мерзнет сердце часто под сугробами,
К другим сердцам дорогу не пробив.
И погружаюсь тоже, как положено,
В святой источник у чужих камней.
И тихо повторяю:
— Матерь Божия!
Не дай остыть любви в душе моей.
|
