Художник и Поэт

Из протокола заседания бюро Советского райкома КПСС

от 24 июня 1980 г.

О снятии партийного взыскания с тов. Марченко Ю.Г.

Марченко Юрий Григорьевич, 1937 года рождения, член КПСС с мая 1971 г., партийный билет № 00505973 (на руках), русский, служащий, образование высшее, в ВЛКСМ состоял с 1964 по 1965 г., временно работает преподавателем в Институте народного хозяйства.

Первичная партийная организация Института истории, филологии и философии СО АН СССР решением от 5 мая 1980 г. просит райком партии снять с тов. Марченко Ю. Г. выговор с занесением в учетную карточку, объявленный Советским райкомом КПСС г. Новосибирска 15 февраля 1979 г. * за отступление от принципиальных позиций марксистско-ленинской философии, участие в разработке идеалистических концепций.

Дело поступило в райком партии 28 мая, рассмотрено на заседании парткомиссии при райкоме КПСС 18 июня 1980 г. в присутствии т. Марченко. Парткомиссия поддерживает просьбу партийной организации.

РЕШЕНИЕ: Снять с т. Марченко Ю. Г. строгий выговор с занесением в учетную карточку, объявленный Советским райкомом КПСС г. Новосибирска 15 февраля * 1979 г.

ГАНО. Ф. П-269. Оп. 20. Д. 14. Л. 166–167

-------------------------

* Здесь в тексте допущена ошибка: 15 февраля 1979 г. выговор был объявлен партийным собранием ИИФФ СО АН, утвержден же бюро Советского райкома КПСС 13 марта того же года. См.: ГАНО. Ф. П-269. Оп. 18. Д. 3. Л. 37–44 (Данные листы «законвертированы, поэтому невозможно определить, какие из них относятся к «делу» Ю. Г. Марченко, а какие к «делу» Ю. М. Ключникова).

Приложения

№ 1. Краткие сведения об участниках обсуждений

Алексеев В. В.– докт. ист. наук, зам. директора ИИФФ СО АН СССР, позднее академик, директор Института истории Уральского отделения РАН.

Асеев И. В. – археолог, канд., позднее докт. ист. наук.

Бессонов А. В. – канд. филол. наук.

Бойко В. И.– докт. филос. наук, зав. отделом философии ИИФФ.

Болдырев Б. В.– канд. филол. наук.

Борисова Л. Г.– канд. экон. наук.

Бочанова Г. А.– канд. ист. наук, ст. науч. сотр

Горюшкин Л. М.– докт. ист. наук, зав. отделом дооктябрьской истории ИИФФ, позднее – член-корр. РАН, директор Института истории СО РАН.

Ефимкин М. М. –канд., позднее – докт. ист. наук.

Кобков В. П.– канд. филол. наук.

Комогорцев И. И. – докт. ист. наук, зав. сектором.

Костюк В. Г.– канд. филос. наук

Ламин В. А.– канд. ист. наук, ученый секр. ИИФФ, позднее – член.-кор. РАН, директор Института истории СО РАН.

Ларичев В. В.– докт. ист. наук, известный археолог.

Лукинский Ф. А.– канд. ист. наук, ст. науч. сотр.

Марченко Ю. Г.– канд. ист. наук, младший науч. сотр. ИИФФ, позднее – преподаватель вузов, доцент.

Матвеенков И. И.– докт. филос. наук, старейший философ Новосибирска.

Молодин В. И.– канд. ист. наук, в настоящее – академик, зам. председателя Президиума СО РАН.

Москаленко А. Т.– докт. философ. наук.

Окладников А. П. – академик, директор ИИФФ.

Оненко С. Н.– канд. филол. наук.

Московский А. С.– докт. ист. наук, зав. сектором истории памятников.

Питенев И. В.– младший науч. сотр. (без степени).

Савицкий И. М.– канд. ист. наук, ст. науч. сотр., секретарь партбюро ИИФФ, позднее – докт. ист. наук.

Соскин В. Л.– докт. ист. наук, зав. сектором истории культуры ИИФФ.

Целищев В. В.– докт. филос. наук, позднее – директор Института философии и права СО РАН.

Якимова Л. П.– канд. филол. наук, член партийного бюро, позднее – докт. филол. наук.

№ 2. Библиография трудов Ю. Г. Марченко

Марченко Ю. Г. Культурное развитие рабочего класса Сибири (1921–1928 гг.). Автореф. дис. …канд. ист. наук. Новосибирск, 1973.

Марченко Ю. Г. Очерки истории культурного развития рабочих Сибири (1920–1928 гг.). Новосибирск, 1977. – 173 с.

Марченко Ю. Г. Константин Николаевич Нечаев [Композитор и педагог]. Новосибирск, 1988. – 109 с.

Марченко Ю. Г. Культ света. Новосибирск, 1995. – 213 с.

Марченко Ю. Г., Матвеев П. В., Насыров А. Н., Загоруйко Н. Г. Стратегия отрезвления. Новосибирск, 1990. – 100 с.

Марченко Ю. Г. , Мамай И. И. Культурология. Учеб. пособ. Новосибирск, 1995. – 157 с.

№ 3. Из книги Ю. Г. Марченко «культ света»

<…> Устраивают уже и не лекции, а своеобразные литургии, даже шабаши с дикими песнями, как и дикими текстами. Кликуши и лицемеры – их уже легион. Зовут в братский мир, на путь благородства и высокой любви, но сами разваливают свои же семьи (словно бы в пример другим), сиротят детей, бегут от социальной активности. Одобряют лишь путь прямо в рай, без общих земных страданий, “отработок“. Кому они хотят их оставить?

Тонко знающие свое разрушительное дело проповедники в квазинаучной форме преподносят доверчивым и опять же тоскующим о нужном для всех деле людям) сколки, обрывки древних мистических концепций. Автор книги совсем не тот, кто бы отрицал существование высшего знания, объятого древними терминами – “мистика“, “окультизм“, “спиритмизм“ или новым “психотроника“. Однако, чем выше, тоньше, неочевиднее силы и знание, тем легче злоумышленникам вносить разлад, путаницу в умы людей…

<…> Почему надо обязательно начинать расширение сознания с ценностей из-за гор или морей? Повторим еще раз: чужие мысли хороши для развития собственных. Не познав и не полюбив отчего края, бесполезно, а то и вредно пускаться в дальний туризм, в том числе и интеллектуальный.

На о предупреждениях из космоса? Да, да. Идут, нарастают спасительные предупреждения. И о них говорят ученые. Например, доктор геолого-минералогических наук А. Н. Дмитриев рассматривает предупредительную активность космоса как “развертывание природного отклика на антропогенную деятельность текущей фазы цивилизации (См.: Дмитриев А. Н. Вопросы глобальной экологии. // Непереодические быстропротекающие явления в окружающей среде. (Тезисы докладов междисциплинарной научно-технической школы-семинара. – 18–24 апреля 1988 г.). Ч. I. Томск, 1989. С. 15). Ученый говорит о нарушении природных взаимосвязей и естественных отсюда следствиях – откликах в районах добычи полезных ископаемых, распаде вековых магнитных аномалий (а может, они – вовсе и не аномалии?). изменении атмосферного электричества, о необычных шаровых молниях и других нарушениях геофизических полей. В перечне ответных явлений природы есть и итоговые – мутагенез, плутониевый удар по процессу видообразования и видоподдержанию в будущем…

<…> Ныне знаемые на всей Земле Н. К. и Е. И. Рерихи – не боги, как и их знаменитые сыновья. “Живая этика“ – не религия. Назови ее религией – и готова очередная ересь….

<…> Однажды меня привел случай беседовать с митрополитом Гедеоном. Коснулись темы вероискательства, лжепророков, улавливающих свои жертвы. Иерарх церкви спросил: “ Вы русский,.. Так не забывайте, русский – значит, православный! “ Так оно и есть…

Марченко Ю. Г. Культ света. Новосибирск, 1990. С. 198, 199, 212

Раздел 6. И. С. Кузнецов. «Никто не хотел обострять…»:

Новосибирский академгородок в зеркале идеологического конфликта

Исторический очерк

История Новосибирского научного центра, Академгородка в настоящее время вызывает повышенное внимание историков. Помимо прочему этому способствут приближающийся полувековой юбилей СО АН (май 2007 г.), – такой почтенный возраст требует более основательного изучения истории данного социально-исторического феномена. Однако к настоящему времени в опубликованной литературе в большей мере отражено становление и развитие ННЦ как научно-организационной структуры, научного сообщества (1). Гораздо в меньшей степени исследована его социально-политическая история. Академгородок как определенная система социальных и властных отношений (2), – эта тема, безусловно, заслуживает фундаментального исторического изучения, но в настоящее время в данном направлении сделаны лишь первые шаги (3).

Значительные возможности для исследования социально-политической истории Академгородка дает изучение ряда сложных, «нештатных» ситуаций 1960–1970-х гг. (скажем, событий 1968 г., связанных с фестивалем «бардов» и «письмом 46-ти»). Будучи определенными значимыми вехами в истории общественной жизни, подобного рода ситуации идеологического конфликта вместе с тем ярко обнажали «структуры повседневности». Их изучение позволяет рельефно проследить особенности властных отношений, взаимоотношения академической и партийной иерархии, особенности менталитета научного сообщества и т.д.

Предметом данной статьи являются события, развернувшиеся в Новосибирском Академгородке на рубеже 70–80 гг. прошлого столетия. Как уже говорилось, видимым импульсом для них стало появление в начале 1979 г. Записки «О проблеме создания культурно-научного центра в развитие идей Н.К. и Е.И.Рерих» (4), которая была направлена в Новосибирский обком КПСС и другие партийные инстанции группой энтузиастов «Живой этики».

При анализе рассматриваемой ситуации необходимо, разумеется, в полной мере принимать во внимание соответствующий исторический контекст. Как известно, в конце брежневского периода общественно-политическая и идеологическая жизнь нашей страны характеризовалась определенными «застойными тенденциями», носила преимущественно формализованный и официозный характер.

«Диссидентское» движение к этому времени было практически сведено на нет. При этом следует иметь в виду, что и в период его апогея в конце 1960-х–начале 1970-х гг. идейный потенциал «диссидентства», как известно, не отличался большой содержательностью. В сущности, он преимущественно сводился к негативизму по отношению к существующем порядкам (в диапозоне от умеренной критики в духе «социализма с целовеческим лицом» до крайнего антикоммунизма) без какой-либо ясной альтернативы. К концу же «застойного периода» какие-либо заметные проявления нонконформизма, свободомыслия в целом были весьма редкими. Все это в полной мере относилось и к Новосибирскому академгородку, общественный облик которого к этому времени весьма заметно изменился в сравнении с периодом максимальной политической активности научной интеллигенции, пик которой пришелся на 1968 г.

Не удивительно, что инициатива новосибирских энтузиастов учения Н.К.Рериха («Живой этики») стала своего рода уникальным эпизодом общественно-политической жизни конца 1970-х гг. – не только на региональном, но и на российском уровне.

Что касается содержания неоднократно упоминавшейся «Записки», то в полной мере оценить его весьма сложно, поскольку автор не считает себя достаточно компетентным в идеях Н. К. Рериха. Можно высказать по этому поводу лишь некоторые общие соображения.

Первое что бросается в глаза при знакомстве с рассматриваемым произведением, – то, что его содержание далеко выходило за рамки названия. В сущности, это был своего рода манифест, где анализировались фундаментальные процессы в стране и в мире, выдвигались соответствующие задачи. С этой точки зрения рассматриваемый текст, видимо, представляет собой уникальное явление идейной жизни рассматриваемого периода.

Второе, что обращает на себя внимание – позитивное отношение авторов «Записки» к существующему общественному строю, к самой идее социализма. Можно сказать, что здесь была сформулирована определенная реформистская альтернатива, своего рода проект внутреннего обновления системы на базе своеобразного синтеза «идей Ленина» и «Живой этики».

Не беремся судить, насколько реальными были высказанные авторами предложения о путях изменения к лучшему. Что является бесспорным – их большая озабоченность положением дел в стране, нарастающими негативными процессами и опасностями. Речь идет прежде всего об ухудшении экологической и в особенности духовно-идеологической ситуации в стране, – последнее связывалось авторами «Записки» прежде всего с активизацией «психологической войны» против нашей страны.

В настоящее время, после того как с такой видимой легкостью рухнули КПСС и СССР, высказанные в рассматриваемом документе опасения представляются более чем обоснованными. Ведь очевидно, что саморазрушение системы стало результатом в первую очередь того идеологического и психологического распада, который, помимо внутренних факторов, возможно, в той или иной мере инициировался определенными внешними силами (5). Можно сказать, что в произведении новосибирских «рериховцев» прозвучал сигнал тревоги, своего рода удар набатного колокола, и произошло это накануне «великих потрясений», буквально за несколько лет до гибели советской державы…

Весьма показательна реакция на эту инициативу со стороны научного сообщества официальных инстанций разного уровня. Известно, что после появления «Записки» в Академгородке прошла серия различных разбирательств, где основные авторы «Записки» подверглись тем или иным санкциям. Знакомство с соответствующими документами позволяет внести дополнительные штрихи в картину общественной жизни конца «застойного периода». Думается, что публикуемые материалы, весьма рельефно характеризуют менталитет как партийного руководства, так и различных групп научной интеллигенции.

При этом, оценивая содержание публикуемых документов, видимо, неправомерно воспринимать их в однозначно политизированном контексте. Не исключено, что соответствующие инстанции в силу тех или иных ведомственных и личных интересов целенаправленно утрировали политико-идеологический аспект событий. С другой стороны, возможно, острота разбирательств не в последнюю очередь определялась не столько идейными разногласиями, сколько научными или межличностными конфликтами в тех или иных коллективах и сообществах, в том числе и в самом рериховском движении. В силу целого комплекса причин рассматриваемые события приобрели преобладающую политико-идеологическую окраску, хотя, быть может, идеологический момент здесь в основе своей и не был определяющим.

При этом, разумеется, следует иметь в виду относительность граней между политическими и иными аспектами событий в условиях общественной системы, которая существовала в тот период в нашей стране. В частности, хорошо известно, как на известных этапах нашей истории те или иные корпоративные конфликты, в том числе и в научном сообществе, разного рода научные разногласия порой переводились в плоскость идеологического противостояния вплоть до репрессий по отношению к инакомыслящим. При этом речь идет не только об относительно далеких временах гонений на генетику и кибернетику…

Не в последнюю очередь это касается и экологических проблем, которым столь значительное место отводилось в «Записке». Повествуя об истории борьбы против проекта «поворота сибирских рек» во второй половине 1980-х гг., лидер экологического движения академик А. Л. Яншин отмечал: «Мы понимали, что борьба наша за идеи правильной, разумной, научной экологии – это политическая борьба. Споры и дискуссии были остры и напряженны. Лет двадцать назад о таких спорах не могло быть и речи. Если тогда А. Синявского могли осудить только за то, что он в Париже опубликовал свою книгу, то нам, мешающим “работать“ министерствам, и подавно бы несдобровать. Но теперь реальность стала совершенно иной» (6).

В приведенном мемуарном свидетельстве речь идет уже о временах горбачевской «перестройки». В предшествующий же период картина, согласно тому же авторитетному свидетельству, выглядела следующим образом: «Нам памятны “аргументы“, использовавшиеся в те годы против защитников природы: шпионаж, пособничество империализму. Научная дискуссия вокруг экологически важного проекта превращалась в политические нападки на ученых, противостоять которым в административно-командной системе было трудно» (7).

По этому поводу один соратников А. Л. Яншина академик Б. С. Соколов вспоминает, что Александру Леонидовичу «уже с Сибири пришлось вступить в резкое столкновение с государственным аппаратом и мощными правительственными ведомствами в защиту окружающей среды и природных ресурсов, отношение которых с бездумной расточительностью стало приобретать черты почти колониальной политики. Выдающееся сопротивление этому натиску оказало Сибирское отделение во главе с академиком А. А. Трофимуком и его единомышленниками, среди которых, естественно, оказался и А. Л. Яншин» (8).

В свою очередь Н. Ф. Глазовских (член.-корр. РАН, зам. директора Института географии РАН) вспоминает о характерной ситуации начала 1980-х гг., когда борьба по поводу «поворота сибирских рек» достигла наибольшей остроты: «Александр Леонидович полностью проявил себя как гражданин. Не секрет, что Президент Академии наук академик А. П. Александров поддерживал идею переброски. Поддерживали мелиораторов и многие члены правительства и, что более важно, члены Политбюро ЦК КПСС. Поэтому Яншин постоянно испытывал прессинг со стороны властных структур, но не сдавался, активно работал сам и всячески прикрывал нас своим авторитетом. Минводхоз был тогда мощной структурой. Его действия поддержвиались правящей партией. Тучи над нами сгущались, ходили упорные слухи, что все экологи занесены в список неблагонадежных и пользуются подчеркнутым вниманием московского КГБ. Александр Леонидович написал письмо председателю КГБ СССР, которое прошло по первому отделу, с изложением всех наших подходов к этой проблеме. И на удивление быстро. Буквально дней через десять, от председателя КГБ СССР пришел очень вежливый подход, где он написал, что полностью с такими подходами согласен. К письму была приложена аналитическая справка, подготовленная специалистами КГБ по проблемам переброски рек. И это была великолепная справка – абсолютно профессиональная, в ней все было названо своими именами. Московскому КГБ было дано указание оставить нас в покое» (9).

Возвращаясь к анализу публикуемых документов, нельзя не обратить внимание, что помимо обвинений идеологического порядка «подписантам» предъявлялись претензии морального характера, отмечались недостатки в их личной жизни, трудовой дисциплине и т. д. Следует иметь в виду, что такого рода обвинения также являлись стандартным приемом дискредитации противников либо в политико-идеологическом контексте, либо в ходе персональной или межгрупповой борьбы за власть (10).

Хочется еще раз подчеркнуть неправомерность сугубо политизированной трактовки публикуемых документов и драматизации отраженных в них событий. Не исключено, что они в большей мере являются отражением не столько общественно-политической жизни, сколько истории повседневности. В самом деле, как всякая конфликтная ситуация, такого рода события обнажают рутинные отношения, дают мгновенный срез нравов и настроений. Как можно убедиться, они весьма рельефно отражают менталитет научного сообщества (а также и других групп интеллигенции) в конце «периода застоя», накануне «великих потрясений». В них находят отражение такие аспекты повседневности, как профессиональная этика, отношения в коллективах, стиль общественной жизни и ряд других. Думается, даже в таком качестве, если не сводить содержание публикуемых документов к политико-идеологическим моментам, они представляют значительный интерес для изучения недавнего прошлого. В немалой степени это определяется спецификой отражаемого в них социального объекта: ведь это не завод, не колхоз и не магазин, а преимущественно научные коллективы…

* * *

Обращаясь к конкретному рассмотрению событий в Академгородке на рубеже 1970–1980-х гг., необходимо, разумеется, при анализе действий различных инстанций в рассматриваемой ситуации кроме основного, политико-идеологического контекста, учитывать и воздействие некоторых более конкретных и специфических факторов. Не исключено, что, помимо прочего, болезненная реакция соответствующих структур на инициативу последователей Н. К.Рериха определялась сложностью международной обстановки, опасениями по поводу «идеологических диверсий». Свидетельством

возможного влияния этих мотивов может служить справка, направленная 20 июня 1978 г. Советским райкомом в обком и горком КПСС. Этот документ под стандартным грифом «совершенно секретно» информировал о работе райкома по выполнению постановления ЦК КПСС «О мерах по дальнейшему повышению политической бдительности советских людей» (1977 г.). В ней, в частности, указывалось, что после выхода указанного документа данный вопрос был обсужден на заседании бюро райкома КПСС, после чего приняли план соответствующий мероприятий. В справке в том числе сообщалось, что в данной связи «в ряде институтов СО АН проводились заседания ученых советов, на которых рассматривались и утверждались меры по повышению политической бдительности». Отмечалось также, что «разработана тематика лекций и бесед по пропаганде советского образа жизни, постоянной защите завоеваний Октября, непримиримости к буржуазной идеологии», при этом «в первую очередь учтены те коллективы, где имели место проявления политической беспечности, нарушения режима секретности» (11).

Как следует из публикуемых документов, важнейшим обвинением в адрес А. Н. Дмитриева и его единомышленников было утверждение о «религиозном» характере их взглядов, о создании ими некой «секты». В связи с этим необходимо отметить, что в рассматриваемые годы религиозная активность – несмотря на определенное смягчение позиции властей в этом вопросе в сравнении с хрущевским периодом –

по-прежнему вызывала подозрительное отношение. Как и раньше культивировалась идеология «воинствующего атеизма», свидетельством чего стало, к примеру, появление несколько позднее секретного постановления ЦК КПСС «Об усилении атеистического воспитания» (22 сентября 1981 г.)..

В этом контексте обвинения в создании «секты» звучали далеко небезобидно, поскольку в предшествующие годы деятельность религиозных энтузиастов заканчивалась порой весьма печально. К примеру, можно вспомнить, что незадолго до рассматриваемых события (в 1974 г.) в Улан-Удэ был арестован за создание буддистского кружка известный буддолог Бидия Дандарон, который так и не увидел больше свободы (умер в тюрьме) (12)…

Рассматривая ход событий, следует отметить, что важнейшей их вехой стало заседание бюро Советского райкома КПСС от 13 марта 1979 г., на котором данной теме были посвящены три пункта повестки дня: информация секретаря партбюро Института геологии и геофизики А. А. Оболенского об «инициативной группе» А. Н. Дмитриева и персональные дела Ю. М. Ключникова и Ю. Г. Марченко. Заседание прошло под председательством первого секретаря райкома Р. С. Васильевского, который к тому времени являлся доктором исторических наук, известным археологом. По устному свидетельству доктора филологических наук Л. П. Якимовой, в данной непростой ситуации Руслан Сергеевич показал «широкий кругозор и гуманизм», что, вероятно, позволило не допустить чрезмерного обострения ситуации. Последующее рассмотрение соответствующих персональных дел в 1980–1981 гг. шло под председательством вновь избранного первого секретаря райкома КПСС И. А. Лаврова. Как известно, Игорь Андреевич являлся доктором физ.-мат. наук, известным математиком, учеником академика А. И. Мальцева.

Вторым секретарем райкома (отвечавшим за идеологическую работу) в это время был В. А. Миндолин. Будучи выпускником гуманитарного факультета, кандидатом ист. наук Владимир Александрович снискал широкую известность творческим, новаторским подходом к партийной работе. Не случайно, что когда требованием времени стало обновление общества, он возглавил (в 1990 г.) Новосибирский обком КПСС и являлся его первым секретарем вплоть до августовских событий 1991 г.

Возвращаясь к «делу Дмитриева», следует отметить, что основное разбирательство по этому вопросу состоялось на заседании партийного бюро Института геологии и геофизики СО АН СССР 28 февраля 1979 г. Выступивший на нем секретарь партийного бюро А. А. Оболенский (в то время канд., затем – докт. геол.-минер. наук) сообщил, что деятельность Дмитриева начала рассматриваться после того, как в ноябре 1978 г. г. в ходе бракоразводного процесса одного из сотрудников лаборатории № 151 выяснилось, что Дмитриев «создал какую-то группу, типа секты, которая собирается на квартире Дмитриева, на какие-то семинарские занятия, которые проходят в основном в ночное время».

Для «выяснения характера деятельности этой группы» была создана специальная комиссия под председательством одного из ветеранов института доктора геол.-минер. наук В. В. Вышемирского. Это был участник войны (в настоящее время уже ушедший из жизни), как большинство представителей этого поколения – человек весьма определенных убеждений, что помимо общезначимых факторов, видимо, предопределило результаты данного «расследования». Добавим, что в предшествующие годы, а затем и через некоторое время после рассматриваемых событий В. В. Вышемирский и А. Н. Дмитриев неоднократно выступали в качестве соавторов в научных публикациях по проблемам нефтяной геологии.

Согласно информации секретаря партбюро, комиссия установила, что план научно-производственной работы лаборатории выполняется, в ней хорошо работает научный семинар, но о деятельности названной «группы» комиссия не смогла выяснить суть дела до конца из-за того, что «Дмитриев отказался что-либо рассказать, мотивируя свой отказ тем, что группа якобы занимается секретными научными исследованиями особой важности. Представитель из районного Управления КГБ подтвердил наличие таких работ и не советовал привлекать внимание к этому вопросу».

Далее секретарь партбюро информировал, что в это же время в обком КПСС и редакцию газеты «Правда» поступило письмо от тестя упоминавшегося разведенного сотрудника лаборатории, в котором отмечались те же факты: «Дмитриев организовал какую-то полурелигиозную группу, которая собирается на его и часто в ночное время. В этой группе большинство разведенных, а сам Дмитриев имеет две жены. Дальнейшее рассмотрение этого вопроса партийным бюро и дирекцией Института выявило группу, в которую вошли не только сотрудники лаборатории № 151 Института, но и сотрудники других организаций Сибирского отделения и города. Идеологическая сущность группы была оформлена в Записке “О культурно-научном центре им. Рерихов“, содержащей пропаганду немарксистской идеалистической философии» (13).

В ходе последующего обсуждения все члены партийного бюро осудили действия руководителя лаборатории № 151. Тон обсуждения задал директор института акад. А. А. Трофимук. Он, в частности, отмечал: «Группа не была зарегистрирована, собиралась на квартире Дмитриева. Для ознакомления со стилем семинарских занятий этой группы Дмитриев предоставил мне магнитофонную запись одной беседы. Выступление Дмитриева на этом семинаре и весь стиль беседы похожи больше на проповедь, а не на семинар. Сложилось впечатление, что эта, так называемая инициативная группа, скорее похожа на секту. В магнитофонной записи и Записке “О культурно-научном центре им. Рерихов“есть значительное отклонение в сторону теософии, есть попытки уточнить, развить марксизм-ленинизм путем подключения к нему учения “Живой этики“. Таким образом, группа под руководством Дмитриева способствовала проникновению идеалистической буржуазной идеологии. Деятельность этой группы сказалась на их морально-бытовом облике. Большая часть членов группы, в том числе и Дмитриев, имеет неблагополучие в семейной жизни. Необходимо строго спросить с А.Н.Дмитриева за его идейное заблуждение, за деятельность по созданию группы-секты, за семейные непорядки».

Далее А. А. Трофимук подчеркнул: «Во всех предыдущих беседах мы убеждали и разъясняли Дмитриеву ошибочность его позиций, предлагали ему отказаться от идеалистической деятельности, наладить семейные отношения, прекратить порочную практику нарушения субординации и обращения сразу в вышестоящие инстанции через голову дирекции, местных партийных и государственных органов. В настоящее время наши претензии и предложения такие же. Ошибаться свойственно каждому, но выходить из игры надо без оговорок. Вы пытаетесь оставить себе лазейку для продолжения деятельности своей группы. В действительности всю эту деятельность надо прекратить» (14).

Прозвучавшие затем выступления членов партийного бюро продолжили эту негативную линию, в основном варьируя те же обвинения. При этом большинство участников заседания предлагали принять в отношении заведующего лабораторией № 151 «не только моральные, но и административные меры» (15).

Говоря об атмосфере рассматриваемого заседания, – как она реконструируется по документам, – следует сказать еще несколько слов о менталитете его участников. Об одном из них, В. В. Вышемирском, мы уже говорили. Большинство других были в чем-то схожи: как правило это были известные в своей сфере профессионалы, представители поколения, сполна испытавшего бедствия военных и первых послевоенных лет, что оказало определяющее воздействие на их мировоззрение.

Судя по протоколу, в ходе обсуждения особенно активно выступал доктор геол.-минер. наук Л. В. Фирсов. О некоторых человеческих чертах Льва Васильевича, в той или иной мере типичных для целого поколения, можно судить по воспоминаниям другого известного ветерана института, член.-корр. Ф. П. Кренделева, посвященных член.-корр. Игорю Владимировичу Лучицкому: «В соседнем доме жил Лев Васильевич Фирсов, с которым мы обитали во время войны в одной комнате в студенческом общежитии и учились в одной группе – он, моя жена и я. Он тоже создавал лабораторию (абсолютного возраста) и тут мы все трое – он, Лучицкий И. В. и я – упирались в одну и ту же проблему – где достать материалы, провода, гайки, диоды и еще черт знает что, как поскорее заполучить наряд в мастерские, оформить заказ на слесаря, энергетика и пр. У Льва Васильевича была фора: он абсолютно все умел делать своими руками, вплоть до выполнения сложных стеклодувных работ. Человек судьбы в чем-то сходной с судьбой Игоря Владимировича, кроме участия в войне, поскольку не попал на нее по возрасту, он тоже закончил гидромелиоративный техникум, потом, закончив высшее образование, уехал в Магадан и уже позднее занимался там организацией лаборатории, будучи заместителем директора академика Н. А. Шило. Фирсов не терпел административной деятельности, рвался к научной работе и получил эту возможность, переехав в Новосибирск, Он был, так же как и Игорь Владимирович, человеком разносторонних интересов, писал прекрасные стихи, включая такой трудный жанр как “Венок сонетов“, отлично рисовал. Мы нередко встречались у Л. В. Фирсова <…> Вечера посвящались поэзии <…>. Лев Васильевич предпочитал всем поэтам Пушкина и Лермонтова…(16)

Обращает внимание, что из всех участников обсуждения некоторую снисходительность к «заблудшим» проявил лишь член партбюро канд. геол.-минер. наук В. Д. Карбышев. Видимо, здесь сказалась определенная разница в менталитете поколений – это представитель «шестидесятников», комсомольский активист юного Академгородка (в конце 1960-х гг. – один из секретарей райкома ВЛКСМ). В связи с этим следует отметить, что в то время А. Н. Дмитриев также активно работал в комсомоле, а организация эта представляла тогда общественный авангард в Академгородке да и в целом в стране…

На фоне преобладавших резко негативных высказываний участников отмеченного заседания в известной мере примирительно прозвучало заключительное выступление А. А.Трофимука: «Дмитриев злоупотреблял своими служебными обязанностями и вовлек в кружок сотрудников своей лаборатории <…> не последовал нашим советам и не отрегулировал свои семейные дела. Теперь важно, чтобы он осознал свои ошибки, честно их признал, прекратил свою идеалистическую деятельность и работу группы. Мы желаем, чтобы Дмитриев искренне и честно признал свои ошибки, что вся эта деятельность будет прекращена» (17).

По итогам рассматриваемого обсуждения было принято решение партийного бюро, где отмечалось, что руководитель лаборатории № 151 организовал группу «Живой этики», которая имела идеалистическую идеологическую направленность, занималась в основном изучением философского наследия Н. К. и Е. И.Рерихов, провозгласив эту систему взглядов своим философским мировоззрением; вовлек в эту группу сотрудников возглавляемой им лаборатории, злоупотребив тем самым своим служебным положением, проводил нерегламентированные планами научно-исследовательских работ эксперименты по парапсихологии и биоволновым измерениям. Далее отмечалось, что «членами группы была составлена записка “О проблеме создания культурно-научного центра в развитие идей Н. К. и Е. И.Рерих“, в которой авторы, прикрываясь именем Рерихов, сформулировали идеологическую платформу группы, идущую вразрез с философией диалектического материализма». Наконец, было подчеркнуто, что «имеются отклонения от нормальной семейной жизни и распад семей у пяти сотрудников лаборатории».

В соответствии с этим партийное бюро постановило «Осудить создание группы по изучению так называемой “Живой этики“, рекомендовать <…> прекратить деятельность этой группы, стоящей на немарксистских идеалистических позициях». Помимо прочего партийное бюро рекомендовало дирекции Института «рассмотреть вопрос о целесообразности продолжения работ, проводимых <…> в лаборатории логико-математических методов обработки геологической информации по парапсихологии и биоволновым процессам, не стоящих в планах научных исследований института…» (18).

Указанное решение партийного бюро Института геологии и геофизики было рассмотрено и одобрено на упоминавшемся заседании бюро Советского райкома КПСС 13 марта 1979 г. (19).

Продолжение рассматриваемых событий прослеживается в ряде последующих документов партийного делопроизводства, в частности, в отчетном докладе партийного бюро на отчетно-выборном собрании партийной организации Института геологии и геофизики СО АН СССР 24 октября 1979 г. Помимо повторения ранее прозвучавших критических оценок, здесь было сообщено, что руководитель лаборатории № 151 снят со своей должности (20).

Оценивая контекст этих событий, следует иметь в виду, что к моменту их разворота научная деятельность А. Н. Дмитриева получала большую поддержку со стороны А. А. Трофимука, а сам он пользовался полным доверием лидера сибирской геологии. Сочувствие и в какой-то мере поддержку со стороны академиков А. А. Трофимука и А. Л. Яншина находили и взгляды Н. К. Рериха.

А. Н. Дмитриев вспоминает: «Еще осенью 1967 г. после ознакомительных бесед с А. Л. Яншиным и А. А. Трофимуком мною было составлено письмо в Ригу в республиканскую библиотеку города с просьбой прислать “полное собрание томов Агни-Йоги“с целью их научного применения. Письмо ушло за подписью первого заместителя Председателя СО АН СССР акад. А. А. Трофимука. Через две недели в ИГиГ СО АН пришла полная фильмокопия всех 12 томов Агни-Йоги. А еще через месяц я показал фильмокопии отдельных томов А. А. Трофимуку».

Далее, согласно тому же свидетельству, «принятие решения снизу (со стороны инициативной научной молодежи Академгородка)» о строительстве музея Н. К. Рериха и Е. И. Рерих на Алтае «было одобрено и А. А. Трофимуком и А. Л. Яншиным» (21).

В этих условиях достаточно резкая реакция руководства института на инициативу энтузиастов Агни-Йоги, видимо, определялась прежде всего прагматическими соображениями. Вероятно, гавным «криминалом» здесь были не сами по себе неортодоксальные идеи, а нарушение субординации. Действия А. Н. Дмитриева «подставляли» А. А. Трофимука, компроментировали его в глазах властей предержащих, что, понятно, требовало соответствующей реакции.

Разумеется, понимание смысла рассматриваемых событий, их ретроспективное восприятие выглядит по-разному у их участников, находившихся по разную сторону «баррикад». Основной «возмутитель спокойствия», А. Н. Дмитриев вспоминает: «За рьяное вхождение в это знание (Агни Йоги. – И. К.) я был социально наказан: понижен в должности, зарплате<…>. Был подвергнут соответствующей проработке. И одновременно получил богатый урок, наблюдая коллективное поведение людей в режиме социальной опасности. Люди, которые были рядом, разделились на тех, кто “за“, и тех, кто “против“. И каждый показал себя со своей глубинной стороны, со своих систем предпочтения в жизни. Ситуация мне показала, что в целом люди – слабые <…>. Слабые в принятии самостоятельного решения <…>. Во время этого партийного наезда на меня, беспартийного, и длительных бесед в комитетах партии и других комитетах я укрепился окончательно в своем предположении <…>. Уже тогда мои попытки в беседах отделить коммунизм от Маркса получали наиболее яростные и нелогичные возражения <…>. И мое тогдашнее выражение, что бородой Маркса не закрыть будущее России, оказалось <…> наиболее сильным доводом против меня. В беседах с членами партии и даже секретарями я свои аргументы приводил. Уверен, что некоторые из этих бесед имеются в записях в определенных комитетах» (22).

О другом взгляде на рассматриваемые события можно судить по устным свидетельствам А. А. Оболенского, беседа автора с которым состоялась в феврале 2006 г. В ходе нее он в полной мере подтвердил все оценки тех лет, в том числе о создании А. Н. Дмитриевым «секты», о чрезмерном влиянии его на своих духовных подопечных. Однако, судя по его свидетельству, дело не приняло бы такого резкого характера, если бы не появление неоднократно упомянутой «Записки». Как сказал наш собеседник, по нынешним временам «дело не стоило выеденного яйца», однако тогда были иные «правила игры». В ходе интервью мой собеседник не раз повторял: «Не понимаю, на что рассчитывал Дмитриев».

Как свидетельствовал названный ветеран, к нему, как секретарю институтского партбюро, по этому поводу позвонил зам. зав. отделом науки обкома КПСС и как «взмыленный» примчался в институт. Вместе они пошли к А. А. Трофимуку, который был крайне поражен и повторял: «Этого не может быть, Алеша не мог так поступить».

По словам А. А. Оболенского, в ходе обсуждения данного вопроса не было стремления к излишнему обострению ситуации. Вместе с Л. В. Фирсовым они вели многочасовые беседы с А. Н. Дмитриевым и, в конце концов, как считает ветеран, убедили своего коллегу в неправильности его действий. По его утверждению, в отношениях между ними не осталось какой-то неприязни…

Из числа других «подписантов» наиболее длительное разбирательство выпало на долю члена КПСС Ю. М. Ключникова ввиду его особого упорства в отстаивании своих воззрений.

Первое из серии этих мероприятий, заседание партийного бюро Сибирского отделения издательства «Наука», имело место 8 февраля 1979 г. Как и в Институте геологии, члены партбюро издательства единодушно осудили соавтора «Записки». Помимо указаний на несоответствие положений «Записки» марксизму-ленинизму, приводился еще ряд аргументов. В частности, секретарь партбюро заявил, что «данный факт является проявлением идеологической диверсии со стороны империализма и сионизма – в частности» (23).

В результате члены партбюро единогласно проголосовали за исключение Ю. М. Ключникова из партии «за нарушение Устава КПСС, выразившееся в отходе от марксизма-ленинизма, за кружковщину и непризнание допущенных ошибок». Вторым пунктом постановления бюро записало: «Предложить дирекции рассмотреть вопрос о возможности использования т. Ключникова на работе в издательстве в должности редактора общественно-политической литературы» (24). В переводе с бюрократического языка это означало рекомендацию об увольнении редактора.

Дальнейшее обсуждение персонального дела Ключникова развернулось на партийном собрании издательства 22 февраля того же года. Все его участники активно осуждали своего коллегу за отступления от марксистской идеологии. Кроме того указывали на недостатки в его работе в качестве редактора (недисциплинированность, невнимательность при редактировании текстов). Было вынесено два предложения – об исключении из партии и о вынесении строгого выговора с занесением в учетную карточку, однако ни одно из этих решений при голосовании не набрало достаточного количества голосов.